Константин Сергиенко - Дом на горе

• Название: Дом на горе
• Автор: Константин Сергиенко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детская проза
• Год: 1986

Повесть посвящена детям с трудной судьбой. Они живут в интернате. Одни ребята совсем не знают своих родителей, другие встречаются с ними редко.

---

— Это имажинистское стихотворение, — пробормотал я.

— Что?! — изумленно воскликнул Роман.

— Вы, наверное, очень образованный человек, — произнесла Маша. — Почитайте еще.

Я прочел еще три «имажинистских» стихотворения и закрыл тетрадь.

— Ты станешь известным поэтом, — сказала Юля. — Мы будем тобой гордиться.

— А я что говорил! — выкрикнул Роман.

Небо, согласное с моим успехом, стало розовым. Цвета смягчились и сделались пастельными. Порозовели белые чашки. Порозовели пионы на клумбе. От них донесся нежный вечерний аромат.

После чая Роман отвел меня в сторону и восторженно заявил:

— Ты гигант! Чьи стихи ты читал?

— Мои, — коротко ответил я и, заложив руки за спину, направился к лесу.

Это было вранье. Я прочел стихи одного малоизвестного поэта двадцатых годов. Он в самом деле принадлежал к поэтическому направлению имажинистов.

Я получил письмо от Голубовского. Оно гласило:

«Старый, тебе повезло. Петрован отпустил меня на полмесяца к доброму Сэму, а потом нас погонят скоблить новый офис. Ты меня чудом застал. Послезавтра уезжаю. Значит, решил двинуть в бега? Неплохая идея, ты ведь еще не бегал. Но все по порядку.

В тот день ко мне подошла Стешка Китаева и намекнула, что ты свалил. Она заметила, как ты с безумным фейсом одолжил в хлеборезке буханку. Директор устроил нам маленький ватерлоо. Все из-за Лупатыча. Мы у него были, ему лучше. Кто пробил ему кунтел, не говорит. Все мы думаем на Калошу, но вообще хрен его знает. Калоша ходит с испуганной мордой, которая, как известно, сделана у него из булыжника.

Тебя хватились после ужина. Петрован ходил мрачнее тучи. Никто не знает, где тебя отлавливать. Соответствующие учреждения, конечно, оповещены. Так что имей атеншен.

Райка Кротова плакала. По-моему, она к тебе питает. В конце письма прилагаю ее адрес. Еще успеешь написать. Санька дура, ей на все наплевать.

Между прочим, твой глюк с привидением разъяснился. Представляешь, это была Лялька, которая таким обаразом решила попрощаться с дорогими воспитанниками. Дура есть дура, хотя мне ее жалко.

Что тебе сказать про мой лайф? Тут все клево. Хрус-сталь и ковры. Вчера я спер у анкла пятерку и объелся шоколадным мороженым. Он мужик неплохой, но жмется. Еще в прошлом году обещал новый мафон, но до сих пор мы его видали. Бабок тут куры не клюют, а курица только одна, дядькин вайф с огромным бюстом. По-моему, она меня ненавидит. Если бы не она, давно бы я тут поселился. Флэт часто пустует, хозяева в загранке. Да, познакомился тут с одной. Ленкой зовут. Влюбилась в меня, как кошка. Я ей мозги пудрю. Единственный, мол, наследник у анкла, она и разинула рот на богатства. Дешевка. Но фейс ничего. Вообще, старик, были бы у нас мани, пожили бы с тобой, как на Майами. Когда вырасту, буду делать бизнес. Но ты ведь знаешь, я парень не жадный. Всем вам достанется. У меня будет особняк и две машины. Дам тебе покататься. Тогда Рыжая пожалеет. Тоже мне королева, звезда экрана.

Буду у Лупатыча, кину ему твой адресок. Его, наверное, как фронтового героя отпустят домой. Но за что он мне треснул по шее? Зря он томится по Саньке. У этой чувихи другие запросы.

Что про остальных? Ну, Кротова, как я говорил, дома, возится с мазером. По-моему, безнадежно. Опять приходила недавно вдрызг. У Мишки Яковлева наконец посадили отца. Сбил кого-то по пьяной лавочке на чужой машине. Толик Бурков в Крыму в санатории. Какой-то бог кинул ему путевку. К Стешке приходил смурной тип и доказывал, что он ее законный папаша. Стешка от него спряталась. А помнишь Кролика из пятого класса? У которого мочки ушей оборваны драгоценной мамашей? Который поступил к нам алкоголиком и год целый лечился? У Кролика внезапно обнаружился гигантский математический талант. Он как лунатик решает в голове сразу тысячу разных задач.

За Кроликом приехали из академии. Теперь он будет учиться в специальном интернате для гениев. Дела!

Ну, ладно, старик. Что-то рука больше стилом не водит. Буду тебе писать. А как получать ответ, хрен его знает. Я ведь теперь на Березовом, Хорошо бы узнать, как ты вписался, что за дачка, А то, может, и меня пригласишь? Ну, ладно. Бывай. Твой друг Голубовский Евгений».

Итак, я стал поэтом-имажинистом. Имаж — значит образ. Имажинисты пишут очень образные стихи. Ну, ничего. Может, и мои стихи будут не хуже, нужно только побольше сочинять. Вообще я решил стать писателем. Напишу большой роман о жизни. Мне хочется, чтобы этот роман был не грустный, а светлый. Чтобы всем героям было хорошо. Я опишу верную любовь и настоящую дружбу. Мой роман будут читать запоем. Надоели все эти печальные истории. В жизни и так много плохого. Надо искать положительные стороны…

Она меня, конечно, не узнала. Очень хорошо. Я чувствовал обновление. С меня спал груз моего сиротства. По крайней мере на время я мог быть равным среди равных. Я даже стал подумывать, что мои родители не обязательно должны быть простыми инженерами. О чем и стал туманно намекать Роману. Тот наконец не выдержал.

— Я тебе все говорю, а ты утаиваешь. Кто твои предки?

Ладно, — сказал я, — расскажу. Просто не хотелось… Понимаешь, они работают за границей. Вернее, отец. Он крупный специалист. А мать с ним поехала. Уже несколько лет отсутствуют. Приедут на месяц и обратно. Я с теткой, сестрой отца. Но мы с ней не ладим. Она считает, что родители должны остаться еще на несколько лет. Заработать деньги, А я считаю, что должны вернуться. Какие деньги? Денег у нас куры не клюют. Ковры, хрусталь, стереосистема. Цветной телевизор, видеомагнитофон. Меня все это раздражает. Я презираю накопительство. Ну заработают еще десять тысяч. Ну купят двухэтажный холодильник. Новую машину. А что дальше? От всей этой роскоши тошнит.

— А книги у вас есть? — поинтересовался Роман.

— А как же! Несколько тысяч. Весь Брокгауз и Ефрон, весь Брем. Девяностотомник Толстого. Я сам ходил по букинистическим магазинам…

Вот она, счастливая мысль! Теперь, даже если вспомнит, у меня есть толковое объяснение.

— На книги мне выдавали деньги. Один раз купил очень раннее издание «Маленьких трагедий» Пушкина за пятьдесят рублей.

— Здорово! — воскликнул Роман. — А мне ничего не дают.

Мной овладело вдохновение:

— Родители собирались забрать меня с собой, но я наотрез отказался.

— А в какой они стране?

— В Новой Зеландии, — небрежно сказал я.

— В Новой Зеландии! — ахнул Роман.

— Да. Это уникальная страна. Весь год там держится температура около двадцати пяти градусов. Нет змей и хищников. Горы, леса, водопады.

— Фантастика! — простонал Роман, — Чего же ты не поехал?

— Успею еще. Отец сказал, что намерен объехать весь мир. Вот подрасту, подключусь.

— Да! — Роман вздохнул. — Тебе повезло. А у меня тоска. Ни в чем нет счастья.

— Ну-ну, — сказал я. — По-моему, у тебя все хорошо.

— Ужасно! — трагическим голосом произнес Роман.

— Да что ужасного?

— Вот догадайся.

— Не представляю…

— Тоже мне поэт… — Роман принялся расхаживать вокруг со значительным видом. — Поэт, а догадаться не можешь…

— Влюбился, что ли?

Роман гордо вскинул голову и поддел ногой кучу хвороста.

— А в кого? — спросил я.

— В кого, в кого… В Машку!

Вот так номер! Я уставился на Романа.

— Ты ее не знаешь, — сказал он. — Это ведьма, колдунья. Запросто приворожит. Читал у Куприна? Вот и эта. Она меня приворожила.

— Но зачем? Тебя-то зачем?

— А так, для порядка. Смотри, и тобой займется. Видал, какой у нее глаз? Черный. Жуткий.

— Да… — протянул я. — История…

— Ничего, — сказал Роман. — Я, так сказать, еще молод. Машке почти шестнадцать. На три года. Подумаешь. Бывали разные случаи. У нас есть знакомая пара. Она старше его на двенадцать лет.

— А ты что, жениться собрался?

— Да нет, зачем. До женитьбы еще далеко. Знаем законы. Но ты мне должен помочь.

Роман подсел с заговорщицким видом.

— Говори ей обо мне разные вещи. Ну, мол, умный, играет в теннис. У меня, между прочим, второй юношеский. Так и скажи, умный не по годам. Вообще-то она знает, что я вундеркинд, но не придает значения. И еще. Сделай, мон шер, одолжение.

— Какое?

— Сочини стихи. А я подарю. Ну так, лирические. Про черные глаза, про колдовскую силу.

— Не умею я по заказу.

Роман надулся.

— Тоже мне друг. А кто тебя выходил, от больницы спас? Кто хранит твои тайны?

Я вздохнул. Делать нечего. Пришлось уступить Роману.

Уж кто действительно любит Марию Оленеву, так это пудель Бернар. Она в лес или на речку, пудель за ней. Она с книгой в кресле-качалке, Бернар у ее ног. В ее присутствии он становится задумчивым и обходительным. А между тем я видел Бернара, когда он с самым разбойным видом гонял сьяновских кур.