Валерий Язвицкий - Остров Тасмир

• Название: Остров Тасмир
• Автор: Валерий Язвицкий
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1927

Повесть «Остров Тасмир» представляет читателям еще один затерянный мир на карте нашей планеты.

(При создании fb2 сохранено правописание оригинала — Гриня)

---

— Будет, Лев, — сказал Лазарев твердо, — мы сами создали этот замкнутый круг, мы сами найдем и выход. Мы построим еще несколько машин. Пусть пройдут годы, но мы устроим Тасмир, мы создадим крылатую фалангу. Мы сделаем из острова настоящую базу. Часть машин останется здесь, молодежь подрастет и обойдется без нас, а мы полетим. Если не вернемся, то они без нас уже не погибнут…

Опять наступило молчание. Я все лежал неподвижно, а мое сердце радостно билось. Я сознавал ясно, что роковой час отсрочен. Но тоска охватила меня, когда снова услышал я слова отца.

— Меня мучит еще то, — произнес отец, — что у нас будет смена инженеров, борцов с природой, но не будет смены в революционной борьбе. Мы здесь — последние могикане…

— Да, — согласился Лазарев, — это так. Нужно прямо смотреть в глаза правде. Но это не по нашей вине. Слова не учат, учит жизнь, а они жизни не знают. Они — островитяне. Это — новая порода людей, выскочившая игрой случая из хода истории… Нас мало понимают дети, а внуки нам будут чужие.

— Да, — вздохнул отец, — в условиях этой жизни их кругозор узок и мал. Наши внуки, может быть, еще дальше уйдут в технике, но еще больше отстанут от человеческой культуры.

В это время подошел Алексей и что-то стал спрашивать отца о работах. Они все ушли вместе, а я задумался.

Вечером мы с Алексеем вели долгую беседу. Мы яснее, чем когда-либо, почувствовали ту незримую грань, которая отделяла нас от отцов. Мы понимали их, но мы не чувствовали, как они. Их попытки во что бы то ни стало увлечь нас своей борьбой, пожалуй, имели скорее обратные результаты. Мы привыкли к их речам, призывам и лозунгам, но это сделалось для нас каким-то обрядом. Это были для нас священные слова, но отвлеченные, не наполненные содержанием жизни. С каждым годом планы и цели отцов казались нам все дальше и дальше уходящими от тех задач, которые сама жизнь ставит пред нами на острове.

— Они мечтатели, — сказал Алексей, — милые и дорогие для нас, это у них наследство от того человечества, которого мы не знаем.

— Да, — подтвердил я, — но они, может быть, правы, говоря что мы островитяне, что мы узкие практики. Их знания больше и обширнее. Мы знаем только одну точку на земле, но земной мир нам незнаком.

Алексей нахмурил брови и молчал.

— Все это так, — произнес он, — но разве мы не бежали сюда от людей, как бежит олень, затравленный волками? Если мы вступим в борьбу с людьми, они победят нас, их больше. Мы погибнем, а люди останутся такими же и завтра забудут кучку островитян, которых убьют.

— Но, — возразил я, — нас могут поддержать те, кто имеет такие же взгляды, как наши отцы.

Алексей горько усмехнулся.

— Ты так думаешь? —проговорил он, — а не доказывает ли обратное то обстоятельство, что наши отцы попали сюда, что сейчас и у них самих нет уверенности в этой поддержке? Они думали, что смогут настроить десятки воздушных кораблей, что бомбами и взрывами уничтожат врагов. Но им никто не помог в этом, и теперь нам не из чего делать воздушные машины, у нас нет взрывчатых веществ, и мы никому не страшны.

Я больше не возражал, вспомнив разговор отца с Лазаревым. Все же несколько дней меня томила непонятная тоска. Я забыл о ней только тогда, когда в нашу жизнь вплелись новые обстоятельства.

III

Первые дни нашей жизни на Тасмире были однообразны, сводились к заботам об усовершенствовании жилища и двора; но начало осени было внезапно озарено блестящими открытиями.

Дарья Иннокентьевна, перебирая свой сундук с вещами, неожиданно нашла в нем горсти две сора, который был для нас богаче самых обильных россыпей золота и алмазов. В этом соре мы отыскали пшеничные зерна, четыре семячка подсолнухов, немного неободранной гречихи, несколько горошин, ягоду сушеной малины и два тыквенных зерна.

После этого мы с алчностью самых ярых золотоискателей принялись исследовать сундуки у всех и с величайшим ликованием присоединили к собраннной коллекции еще кое-что, а именно: пять маковых зернышек, вишневые косточки и несколько лесных орехов. Все это вместе с огородными семенами, где была капуста, огурцы, репа, свекла, морковь и неожиданно резеда, внесло столько же радости, как изобретение варин.

Это сразу подняло наш дух, и мы стали мечтать о парниках и оранжереях. Организовали нечто вроде конкурсов, и все без исключения чертили планы оранжерей, придумывали систему их отопления, а для удобрения почвы собирали птичий помет.

В это же время был тщательно разработан план на будущий полет к Гольчихе на слюдяные залежи, чтобы набрать самых больших кусков для приготовления тепличных рам. Молодежь не хотела и слышать о маленьких теплицах, мы предполагали весь крытый двор превратить в огромную теплицу или, вернее, в зимний сад. Мысль об этом увлекала и волновала нас. Мы мечтали, как нашими заботами и усилиями бесплодная земля выбросит вверх множество побегов разнообразных растений, как на небольшом пространстве крытого двора закипит небывалая здесь жизнь.

Эта зима показалась нам долгой, хотя мы непрерывно работали, делая рамы для парников и оранжерей. На этот раз мы впервые почувствовали, что у нас появилась почва под ногами и явилась крепкая связь с той землей, на которой мы живем.

В своих увлечениях мы даже забыли о работах отца, который изо дня в день что-то упорно и напряженно творил в полном одиночестве и только изредка отрывал от нас Успенского, делая ему специальные поручения.

Но в середине зимы Успенский отошел от нас, увлекшись работами отца. Они стали работать вдвоем, как заговорщики, ничем не интересуясь, кроме своей лаборатории. Мы им не мешали, подавляя свое любопытство, и продолжали трудиться над тепличными рамами.

Наделав достаточное количество рам, мы приступили к усовершенствованию нашего жилища. Венцом наших архитектурных достижений было устройство балкончика над крытым двором. Мы провели к потолку узенькую лестницу, окруженную тесным коридорчиком с дверями внизу и наверху. Мы прозвали ее «трубой». На крыше двора, начиная от верхней двери «трубы», мы устроили на стене балкончик.

Вскоре этот балкончик стал любимым местом для наших бесед и отдыха. Здесь мы любовались последними кровавыми зорями, которые затем сменила непрерывная полярная ночь. Но как были прекрасны эти ночи, когда вспыхивает в небе огненный столб, простершийся от горизонта до зенита, и стоит неподвижно сутки, двое, трое; когда порой клубится на небе огненный вихрь или колышутся, спускаясь вниз, разноцветные занавесы, тьма отодвигается в смутные дали, а по бесконечным ледяным и снеговым просторам беззвучно бродят тени, и словно дышит застывшая земля.

Ни звука кругом. Тишина, а в ясные морозные ночи удивительно ярко блещут звезды, и легкий морозный треск прерывает тишину, — так потрескивают угольки в потухающем очаге. Прекрасны и наши лунные ночи, когда все залито голубым фосфорическим светом, мороз захватывает дыхание, и с пушечным грохотом лопаются ледяные поля и промерзшая почва, давая глубокие трещины.

Но в эти суровые ночи в воздухе нет ни малейшего дуновения, и пятидесятиградусный мороз переносится легче, чем двадцатиградусный при ветре.

Мы никак не предполагали, что этот балкончик сыграет большую роль в работах отца. Случилось это следующим образом.

Однажды, когда мы там сидели, закутанные в свои оленьи костюмы, вспыхнуло замечательное северное сияние неподражаемой силы и красоты, сверкавшее на небе всеми цветами радуги.

Это было нечто исключительное, ни разу не повторявшееся за всю нашу последующую жизнь на Тасмире. Мы взбудоражили всех и вытащили на балкон любоваться необыкновенным зрелищем. Даже Успенский и отец вышли из своей лаборатории.

Сначала это была ярко-желтая дуга, сквозь которую пробивался зеленый свет, а на концах дуги проступала ярко-красная кайма. Но вот вдали, на западе, вверх по небу заскользила, извиваясь, огромная змея; она становилась все ярче и ярче, затем разделилась на три сверкающие части. Потом краски изменились. Южная змея сделалась красной с желтыми пятнами; та, которая находилась посредине, стала желтой, а северная приняла зеленовато-белый цвет. По бокам каждой змеи выступали пучки лучей, точно волны, гонимые ураганом. Они то появлялись, то исчезали, то выступали резче, то слабее.

Огненные змеи извивались, как живые.

Очарованные, мы стояли, не замечая холода. пока не погасло чудесное явление, и не осталась только одна огненная змейка на западе.

Отец был потрясен этим зрелищем и после долгого молчания обратился к Успенскому:

— Сама природа решает нашу задачу — вот он бесконечный источник энергии. Это колоссальное количество электричества, рассеянного в атмосфере, должно быть сведено с неба на землю поймано особыми приборами и превращено в послушный и на все пригодный электрический ток!