Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 2

• Название: Золотое дно. Книга 2
• Автор: Роман Солнцев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

Роман посвящен сибирским гидростроителям.

Финалист «Русского Букера» за 2005 г.

---

И я вышел искать Хрустова.

Закат затянуло тучами, дождь лил вовсю, иногда со стороны гор прорывался ветер, и он был уже весьма холодным. Напрасно я не взял у кого-нибудь из гостей зонта.

Я быстро шагал по городу, озираясь по сторонам. Где же он может быть?! Увидел — на углу светится стекляшка-бар «У своих», заглянул — здесь пьют пиво, стоя, довольно неприветливые парни. Хрустова нет. Спустился к Зинтату, увидел в сизом мраке три знакомых барака. В том, что справа, я уже бывал в первый свой приезд. Кстати, в нем, в одном из окошек мигнул тусклый свет и погас. «Вряд ли. Но вдруг?..» — подумал я и поднялся на крыльцо. Входная дверь была распахнута.

Войдя, я чиркнул зажигалкой — ближняя ко входу комната зияла, по моему, вообще без двери. Пахло кошками, окурками.

— Есть тут кто?.. — почему-то тихо спросил я. И поскольку никто не ответил, спросил более громко. — Есть кто?!

— А ты кто?! — донеслось из глубины комнаты. — Чего надо? — И через паузу. — Родя?!

— Да, я. — Медленно я побрел в темноту, зажигалка еле освещала дорогу. — Лев Николаевич? А зачем ты здесь?

Он не ответил. Подойдя ближе, я разглядел — он лежал на провисшей кровати, на грязном, по всей видимости, матрасе, глядя в невидимый потолок. Я сел на соседнюю койку. Слышно было, как по крыше шумит дождь, тянуло холодом от входа в барак.

— Дверь, видно, бомжи сожгли… — пробасил Лев Николаевич. — А в тех комнатах кроватей не осталось. А здесь еще есть, на случай новой голодовки.

Я не знал, что и сказать ему. Упрекнуть: «Зачем истязаешь себя? Зачем мучаешь близких? Нельзя же весь век бороться? Или уже мозг отравлен, ни о чем ином не можешь думать?..»

— А тебя там ищут. — Я вынул из кармана сотовый телефон.

— Куда собрался звонить?! — он перехватил мою руку.

— Галина Ивановна просила, если найду… встречу… — слукавил я. — Там у Ильи телефончик.

Он секунду помолчал.

— Дай сюда! Куда нажимать?! Понял… Алло? Сынок?.. Не обижайся. Это наши дела, стариковские. Дай трубку Сереге. Серега! — Его голос окреп. — Я сегодня ночую в нашем бараке, в нашей комнате. Слабо? — и отдал мне телефон. И сипло рассмеялся.

— С-суки!.. начальники сраные!.. как быстро забыли молодость!.. наши лозунги: братство, равенство, свобода… Родя, у меня деньги есть… сходи, купи… ну, не водки, я понимаю… каких-нибудь чернил… душа горит…

И я под дождем побежал искать гастроном или ларек, где продают спиртное. Но увы, везде всё закрыто, только мигают красные лампочки сигнализации. Вымок, пока не сообразил — воскресенье. Хотя должны же быть магазинчики, работающие круглосуточно? Нынче же капитализм?

Наконец, нашел искомое в паре километров от барака, где ждал Хрустов…

26

Когда я вернулся, купив бутылку красного сухого «Саперави» и 250-граммовую фляжку коньяка (вдруг Лёве станет худо), в комнате барака было уже светло — горел фонарик, валявшийся на соседней от Хрустова кровати, и там сидел сутулясь Туровский.

Я даже сразу не признал его. Без головного убора, с мокрой головой.

Он пришел пешком? Приехал на машине? Возле барака не было его джипа.

Старые друзья и враги молчали. Увидев меня, Валерий Ильич поднялся.

— Нельзя так, Лева, хватит… — тихо сказал он и качнулся. И я понял, что Туровский без сил. Нет, он не был пьян, я видел, сидя рядом с ним в кафе — он почти не пил. Да он никогда при мне и не бывал нетрезв. В давние мои приезды на стройку он держался железно, даже в кругу ликующих по случаю друзей. — Ну, что мне, застрелиться? Ты будешь счастлив? Ты же многого не знаешь.

— А я тебе сегодня что-нибудь сказал?.. — сквозь зубы отвечал Хрустов.

— Да лучше бы говорил! — Валерий Ильич махнул рукой, шагнул к двери, обернулся, разглядывая меня. — Что-то принес? Давай. Стаканчиков не купил?

Я растерянно покачал головой.

— Стаканы на подоконнике… или тут, или в соседней комнате… — отозвался Лев Николаевич и отвернулся к стене. — Я пить не буду.

Туровский посветил фонариком — подоконник был пуст, мы перешли в соседнюю комнату. Она была с дверью, Туровский захлопнул ее за собой.

Стаканы нашлись, даже три штуки, граненые, при свете фонарика они показались мутными, захватанными, да и откуда здесь взяться чистым? Да и где помоешь?

Туровский поморщился, достал из кармана платочек, намочил в коньяке и обтер верхние ободки двух посудин. И мы молча выпили, одним махом, пополам весь коньяк, и сели на голые дребезжащие койки друг против друга. И Туровский впервые передо мной разговорился.

Я видел: тяжко ему, тоскливо. А я человек и не чужой, и не свой, — возле меня можно исповедаться. Я подумал, что, может быть, еще и потому иногда со мной люди откровенничают, что лицо у меня простоватое… к тому же киваю, когда хочу поощрить рассказчика… это, видимо, подкупает… и эти тяжеленные дурацкие очки вечно поправляю…

— Ты знаешь, Родион… я ведь тоже прочел летопись Лёвы, — вдруг неожиданно зашептал он. — Мне Сережа дал на ночь… И знаешь, откуда вся неприязнь? Он пробегал, прохохотал свои годы… а мог бы стать классным инженером… может быть, даже на моем месте бы работал… Я-то два института потом закончил, на Вилюйской ГЭС тянул лямку, как замдиректора… меня, Родя, сюда пригласили! Пригласили! Я не хотел ехать, я же тутошний… а своих выскочек кто любит? Это еще со времен Рюриковичей… нам подавай арбитра со стороны, о нем никто ничего не знает, он ангел, он будет справедлив… А я тут рос, наверное, кому-то дорогу перебегал, наверное, «шестерил»… ну, было, было в юности, Родя, хотелось внимания…

Фонарик светил в угол, я не мог различить лица Туровского в темноте, но глаза постепенно привыкли и к слабому рассеянному свету, и я увидел на щеке Валерия Ильича блеснувшую слезинку.

— Но дело даже не в этом. Он человек талантливый, быстро схватывает, остроумен… но когда высокая жизнь не сложилась, ищешь виноватых. И не только виноватых ищешь, но и адвокатов, кем можно закрыться… Я удивляюсь, почему он до сих пор не депутат какой-нибудь… с его басом, его энергией, с его ленинской хитростью обрастать народом… пусть, даже склеротиками-стариками…

Туровский достал трубку, долго на ощупь уминал табак в ней, я чиркнул зажигалкой — он прикурил… глаза его были закрыты то ли от дыма, то ли от нежелания смотреть.

— И главное — мы же все-таки немного все звери, самцы… тут еще такая подоплека… не может простить, что Маринка за меня замуж вышла…

— Я знаю, — пробормотал я. Но Туровский словно не расслышал меня.

— Сам же ее мне спровадил, слишком много девочек вилось вокруг него… не успевал Саванарола объяснить каждой смысл жизни… Нет, я не сержусь на него. Но ведь нету и моей вины, что Марина заболела… он не знает, какие только лекарства я ей не доставал… куда ни возил… кончилось тем, что сама попросила: не губи свою жизнь… Если бы нынче, я бы ее Запад увез, поставил на ноги… наша с-волочная с-советская медицина…

Он долго молчал.

— И почему-то думает, что я менял женщин, как перчатки. Анекдоты про меня рассказывает. Даже Ищук вон, новый для меня человек, приехал знакомиться — привез игрушечный самолетик (алюминий, как ты понимаешь, идет на авиацию)… если тронешь пропеллер, самолетик начинал свистеть песенку «Ах, какая женщина… мне б такую»…

Туровский зло рассмеялся, продолжал рассказывать. Ищук привез ему еще синие таблетки «Виагры», уверял, что не подделка, купил в США.

— А зачем мне они? Мне это ни к чему. У тебя что-то еще есть?

Я не сразу понял, что он спрашивает про спиртное. Поднял с пола, показал ему в сумерках бутылку «Саперави».

— Давай.

Я ногтем сорвал пластмассовый колпачок и растерянно заозирался — где взять штопор. Туровский выхватил у меня бутылку и, продолжая сидеть, лихим ударом о каблук вышиб пробку. Разлили, выпили.

К жене Валерий Ильич охладел лет пять назад, после совместной поездки в Анталию, где она, насмотревшись телевизора, замучила мужа заглядыванием в глаза. Какое-то время он лихо соответствовал, пока однажды на рассвете не проснулся от аритмии, весь мокрый… Спас коньяк… Весь день потом пролежал в тени на лежаке у самой воды… Инна не сразу догадалась, что с ним, все веселилась, барахталась в воде, затем падала рядом на песок:

— Не вымрем? — все повторяла фразочку из старого анекдота про, как вымерли динозавры. Ей, конечно, хотелось страсти. «В сорок пять баба ягодка опять». И лишь после второго приступа поняла: с мужем что-то неладно. Дома Инна его щадила, заставляла пить травяные настойки, сосать глицин и пр. И он от нее осенью отпал, словно желтый лист от ветки…

Сейчас Инна прекрасно живет в Москве. Пусть живет-веселится одна. Дочь закончила Иняз, еще недавно тоже безумствовала — то какого-то косматого юного ученого без прописки в дом приведет, то беззубого поэта… И лишь теперь успокоится сердце Туровского — Инна-маленькая выходит замуж, ей-богу же, всё состоялось по любви, что бы там ни говорил Лёвка. Она красотка и он красавец. Только вот парень хочет, чтобы они пожили в Вире. Ну, пусть поживут. А московское их гнездышко не пропадет.