Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 1

• Название: Золотое дно. Книга 1
• Автор: Роман Солнцев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

Роман посвящен сибирским гидростроителям и содержит летопись советского строителя «…о прекрасной этой жизни, о великих наших испытаниях и героических свершениях (зачеркнуто, надписано поверху:глупостях)… Чтобы вы, марсиане и сириусане, лучше представили колорит нашего времени».

Финалист «Русского Букера» за 2005 г.

---

— Не бойся!.. — Лева, оглянулся, кого-то увидел. — Эй, братцы! Зайдите к нам, позовите Бориса…

Он усадил Таню на чемодан, стал озабоченно ходить вокруг черного пятна в снегу, где еще недавно горел костерок. Девушка закрыла глаза. От дальнего дома, скрипя по снегу, к ним подбежал Борис.

— Мы ж не знали! — огорчился он. — Я в смену, Лева, идите — хата освободилась. — И добавил шепотом. — И Лехе скажу — щоб не лез…

— Разве только согреться, — строго пояснил Хрустов. — Таня приехала не для каких-то шашлей, а строить ГЭС. Идем, Татьяна!

Борис поднял два чемодана, Хрустов чемодан и сумку, и они втроем пошли к общежитию. Таня помнит длинный коридор, пропахший перегорелой кашей, машинным маслом и табаком. По стенам — огнетушители, висит велосипед. Лестница на второй этаж, снова коридор, в коридоре почему-то кровать. Борис чемоданом толкнул дверь — они вошли. Две кровати, два топчана на деревянных чурках, паровое отопление, печка… в углу котенок… нет, гантель. Нет, и кошка вышла навстречу, потянулась, сверкнув зелеными глазами. На стене рисованный цветными карандашами портрет бородатого дядьки в очках.

Холодно, как на улице. Не снимая шубы, Таня опустилась на стул. Борис пробормотал:

— Люто, люто… — и убежал на работу.

Хрустов закурил и принялся с высокомерным видом, стоя, разглядывать какой-то старый, наполовину порванный журнал. Таня не знала, как себя вести.

«Ну, почему он сердится? Разве я в чем виновата? Он сам виноват». Но Таня одна, далеко от дома, и Хрустов здесь был единственной ее опорой.

— Мог бы угостить чаем, — пробормотал, наконец, Хрустов. — Но ты же не будешь такой? Заварка кончилась — чистый кипяток.

— Буду, — тихо откликнулась Таня, ее колотило.

— Да? — Хрустов снисходительно вскинул брови, ушел и вернулся с чайником, налил в довольно мутные стаканы дымящейся воды. Таня отхлебнула.

— Как вкусно! М-морозы нынче.

— Как всегда, — отозвался Хрустов.

Гостья растерянно помолчала, встала и тоже принялась рассматривать, что попало на глаза, — опять этот портрет какого-то старика в бороде, цветные репродукции, вырезанные из журналов — красотки в шляпах у моря, кедровую шишку на подоконнике. Занавески давно бы надо здесь постирать. Хрустову, наверное, почудилась усмешка на ее лице.

— Что? Смешно?! — заговорил он, заглядывая ей в лицо то справа, то слева. — Самолет идет в пике и — плывет сквозь болото! По крыльям скользят лягушки, ряса! Да?! Смейся же! Покажи свои белые зубки! А я горжусь моей спартанской обстановкой!

«Как болезненно он все воспринимает. И как много говорит».

— Устал? — тихо спросила Таня. — Ты же всю ночь работая. Ляг, поспи…

Хрустов, кажется, рад был возможности спрятать, наконец, свое лицо. С послушным видом (мол, раз тебе хочется — пожалуйста!) он лег на койку ничком и затих — то ли уснул, то ли притворился спящим. Таня постояла над ним и начала бродить по комнате, обходя чемоданы, с которых на пол натаяла прозрачная лужица. Подошла к окну — стеклышки в двойных рамах не целиком были в белой непрозрачной бахроме, возле уголков остались чистые запятые, скобочки, через которые виднелись горы, сизая тайга, соседние дома, уступами уходящие к Зинтату вниз.

«Красивые места… но что меня ждет? Ой, дура!!!» Готовая снова заплакать, Таня выглянула в коридор — ей почудились звуки гитары. В конце коридора, у торцового окна, на кровати отдыхали «валетом» два парня, у одного в руках гитара, а на полу сидит третий, с фотоаппаратами на груди и в руках. Третий говорит негромко:

— Почему так мало едет к вам девчонок? Надо бить в колокол! Я лично займусь колоколом!

— Займись, — сказал один из лежащих. — Эх, спой, Серега! И ночью нет сна, и днем. Спой щипковую!

— Медведей сибирских боятся? — продолжал приезжий журналист. — Подумаешь — медведи! Беречь их надо, а не бояться! Я вон читал — всех их надо беречь! Змей, тигров, крокодилов, волков… Нет, нет, я гряну на всю Россию! Пусть едут!..

Серега, тренькая струнами, пел:

— Девчоночки моей отчизны, да что же вы, да где же вы? Какие любят вас мужчины? Среди какой ведут травы?..

«Нет, здесь я не пропаду, — немного осмелела Таня и еще шире открыла дверь, — и вовсе они не страшные. Одни — а не матерятся. Наверное, романтики».

Беловолосый парень перевернулся с боку на бок на провисшей койке и заметил Таню во тьме коридора, наполовину спрятавшуюся за дверью. Он что-то сказал — и все парни оглянулись. Таня медленно прикрыла дверь, заперла на крючок, постояла с пылающим лицом. Потом села возле Хрустова на табуретку, здесь ей было менее страшно. Он, конечно, не спал, что-то, видимо, говорил самому себе — желваки на скулах и даже уши двигались.

— Говорун мой… золотаюшка… — прошептала Таня. — Устал.

Он не ответил.

— Ты где работаешь? Интересно? — Он молчал. — Ты хочешь чего-то необыкновенного? Я тебя понимаю… Как в стихах. «Небо было необыкновенным». Помнишь?

— Конечно, — вяло пророкотал, продолжая лежать лицом вниз, Лева.

— Это я сочинила, — улыбнулась Таня. — Вруша ты вруша.

— А я — чтобы тебе приятно, — сконфузился Хрустов и, повернувшись на бок, посмотрел на нее странным взглядом. Поднялся и сел рядом. На ногах у него были продранные белые шерстяные носки. Надо бы заштопать. Хрустов перехватил ее взгляд и загнул вниз пальцы ног, спрятал ступни под кровать. — Я так и думал почему-то, что тоже стихи полюбишь.

— Ты сколько получаешь? — спросила Таня. Он не ответил. — Я на комбинате работала, шелк облагораживала. Это такой термин, Левушка, — облагораживать шелк. Работа тяжелая, зато красота какая выходит. И платили хорошо. Пришлось бросить. А из библиотеки-то я давно ушла…

Чуткий Хрустов, уловив смущение на ее лице, тут же перешел в наступление, стал строго допрашивать:

— Почему бросила культурный фронт?

Она вздохнула. Как объяснить? К ней в библиотеку ходили самые хулиганы из хулиганов, изъявляли желание исправиться. Таня давала им читать книги наиболее, на ее взгляд, действенные, революционные, страстные — «Как закалялась сталь» Островского, «Разгром» Фадеева, «Овод» Войнич и другие. А потом спрашивала, как они поняли эти книги. Мальчики в рваных джинсах и кепочках, с оловянными крестиками, в тапочках, убийственно пахли табачищем и скромно молчали. Тогда Таня начинала им заново объяснять смысл великих книг, пересказывать содержание. Ей даже грамоту вручили от милиции за «успешную общественную работу с несовершеннолетними правонарушителями».

Но вот однажды ночью в библиотеке случилось то самое событие — прорвало отопление. Ладно еще, не было там Верки с Володей. Таня утром отперла дверь — а из комнаты валит горячий пар, по полу — горячая вода. Таня испугалась и убежала, никого не позвала, никому не сказала, думала: ее будут судить… страшно ведь — не доглядела! Кто-то из слесарей сам увидел — из щелей окна валит белое облако, стекла мутные… Отключил воду. Таня стояла возле дверей в толпе и шмыгала носом: «Вот… учила мальчишек мужеству и благородству, а сама не бросилась спасать книги. Но я же могла обвариться! — возражала она мысленно себе. — Обвариться, как тетя Лена Куфайкина — вся щека малиновая, и грудь, и левая нога… это у нее с детства. А книги я смогу на свои деньги купить, заменить…»

И все-таки стыд взял свое — Таня растолкала женщин и вбежала в книгохранилище. Обжигающий пар поглотил ее. Она задыхалась… закричала… Слесарь Юрка вытащил ее за юбку во двор: «Дура!.. Как пельмень сваришься!.. Дура!» Она пальчики все-таки обварила — вынесла Стендаля и два томика Лермонтова, но это ее не утешило — проплакала ночь. Потом с полмесяца разбирала промокшие книги с нижних полок, отлепляла том от тома, страницу от страницы, листала, сушила. А когда привела в относительный порядок библиотеку, мучаясь совестью, ушла на шелковый комбинат. Хотя все говорили ей, что не она виновата, а слесари — запустили трубы и батареи… «Левушке ничего не расскажу, — решила Таня. — Когда-нибудь. Лет через десять».

— Все книги прочитала — и ушла, — объяснила Таня, глядя в пол. — Да и было их — шесть тысяч всего. Ты мне про Цицерона расскажешь? Помнишь, обещал?

— Цицерон? — наморщил лоб Хрустов. — Ты и над ним смеешься?

— Да что ты!

— Жизнь у него, Таня, была тоже несладкая. С императором ссорился…

«Он гордый, это хорошо, — тем временем размышляла Таня, снова увидев показавшиеся из-под кровати его шерстяные драные носки. — Золотаюшка мой…»

— Знаешь, это судьба — среди толпы в пять миллиардов встретились два странных существа. Ну не дура я — поехала?!

Хрустов смотрел на нее, теребя бородку. Девушка ему снова начинала нравиться. Это же всегда видно. Таня смело продолжила:

— Ты страдал… и я страдала… — Нет, кажется, сморозила-таки глупость… Хрустов усмехнулся и стал обуваться, что-то бормоча. — Ты чего бормочешь? Дай я тебя поцелую! Ой, как губы твои прыгают! Как бабочки. Ты поспи… тебе надо поспать… А потом обедать сходим.