Алексей Щербаков - Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе

• Название: Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе
• Автор: Алексей Щербаков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-227-02903-4

В массовом сознании известные деятели культуры советского периода предстают невинными жертвами красных монстров. Во многом, конечно, так оно и было. Однако не все было так просто. Отношения деятелей культуры – в том числе и литераторов – с советской властью были очень непростыми. Власть пыталась использовать писателей в своих целях, они ее – в своих. Автор предлагает посмотреть на великих писателей советского времени взглядом, не затуманенным слезой умиления. Они были такими, какими они были. Сложными людьми, жившими в очень непростой век. Тем и интересны.

---

Алексей Щербаков Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Предисловие Зеркало великой эпохи

Дело было в 1920 году в Харькове. В городском саду – излюбленном месте прогулок тамошней публики – дышал воздухом и заехавший в Харьков Сергей Есенин, окруженный кучкой восторженных почитателей. Как часто случалось, поэт внезапно громко, на публику, стал читать свои стихи. Дошло дело и до поэмы «Инония». Начиналось это произведение так:

Не устрашуся гибели,
Ни копий, ни стрел дождей, —
Так говорит по Библии
Пророк Есенин Сергей.
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело Христово, тело
Выплевываю изо рта.

Потом поэт сообщил, что «даже Богу я выщиплю бороду/Оскалом моих зубов».

И так далее в том же духе.

Есенин в те времена был не слишком-то известен широким народным массам. Да и вообще, собравшаяся публика, скорее всего, даже не поняла, что это стихи. Поняли другое. Молодой и наглый парень у всех на глазах занимается вызывающим богохульством. Да не каким-нибудь примитивно-ругательным, а «по понятиям» – вся поэма построена на библейских образах, так сказать вывернутых наизнанку. Быстро собралась толпа, которая стала надвигаться на Есенина с очень недвусмысленными намерениями...

Неизвестно, чем бы это все закончилось. Возмущенные граждане были настроены серьезно – так что жизнь поэта могла бы оборваться на пять лет раньше. Но тут откуда ни возьмись возникла группа матросов. Скорее всего, это был какой-то большевистский «спецназ». Иначе откуда матросы в абсолютно сухопутном Харькове, удаленном на тот момент от основных фронтов догорающей Гражданской войны? Но, как бы то ни было, матросы быстро разобрались в ситуации, расправили литые плечи и положили руки на кобуры маузеров.

– Читай, товарищ! – сказали они Есенину.

Публика знала, что с красными матросами лучше не связываться. Пришлось прикусить языки. А Сергей Есенин продолжал свое импровизированное выступление под надежной охраной революционной братвы[1].

* * *

Этот эпизод очень символичен. Его стоит вспомнить, когда речь заходит о взаимоотношении советской власти и известных писателей. Сегодня в массовое сознание вбрасываются очередные сказки, в которых все известные деятели культуры советского периода предстают невинными жертвами красных монстров. В этом ключе был выстроен, к примеру, недавно прошедший сериал «Есенин». Другой сериал, «Мастер и Маргарита», изготовлен по тому же лекалу. Да и остальные деятели культуры... Маяковского и Горького тоже убили, Гумилева расстреляли, Мандельштама сгноили в лагере, Булгакова и Пастернака всю жизнь травили. А кого не постреляли и не посадили – так у тех всю жизнь стояли над душой и мешали творчески самовыражаться. Кошмар.

Во многом, конечно, так оно и было. Да только не совсем. Не все было так просто. На самом-то деле отношения деятелей культуры – в том числе и литераторов – с советской властью были очень заковыристыми. Власть пыталась использовать писателей в своих целях, они ее – в своих. Речь идет не только – и не столько – о гонорарах, тиражах и славе. Хотя и о них тоже.

Но в советское время литература считалась чем-то большим, нежели просто изложение тех или иных мыслей и художественных образов на бумаге. Маяковский мечтал, чтобы «к штыку приравняли перо». Его и приравняли. А это большой соблазн – соблазн воспользоваться таким положением дел. В очень разных смыслах. Ведь даже «антисоветчики» вроде Солженицына тоже совершенно сознательно использовали такое необычное положение литературы в СССР.

Это была великая эпоха. Эпоха титанов. Как в политике, так и в искусстве. А у титанов, знаете ли, другие мерки и другие ценностные категории. Которые не лезут ни в «общечеловеческие ценности», ни в схемы типа «тиран и гений». Конечно, времена были иногда страшными, иногда нелепыми. Но великие эпохи другими и не бывают. И в эти времена жизнь писателей складывалась... Ну, как складывалась.

Эта книга не совсем о литературе. Она – о времени. Возможно, об одном из самых интересных периодов в истории даже не России, а мировой новейшей истории. А судьбы и произведения людей, умеющих талантливо излагать свои мысли и чувства на бумаге, – просто лучшая иллюстрация тех времен.

Вся эта литература – отнюдь не пыльное прошлое, забытое на библиотечных полках. Как показала реакция на сериал «Есенин», русские зрители отнюдь не безграмотные идиоты, за которых их держала семейка Безруковых. Да и времена… Они меняются. И классики вдруг прочитываются по-новому, а забытые книги становятся бестселлерами.

У нас любят ставить гранитные памятники и создавать идеальные биографии. Это с ужасом предчувствовал Владимир Высоцкий.

Я немел, в покрывало упрятан, —
Все там будем! —
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули – как я обужен, —
Нате смерьте! —
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!

А почему бы не посмотреть на великих писателей советского времени взглядом, не затуманенным слезой умиления? Они были такими, какими они были. Сложными людьми, жившими в очень непростой век. Тем и интересны.

Часть первая ОСЕДЛАТЬ МОЛНИЮ

Черный квадрат

Серебряный упадок

И ни церковь, ни кабак,

Ничего не свято.

Эх, ребята, все не так,

Все не так, ребята!

Владимир Высоцкий

Первые годы ХХ века, точнее, период с 1905 по 1917 год часто называют серебряным веком. Это словосочетание настолько вошло в обиход, что не все уже помнят, откуда оно взялось. Главное – звучит хорошо. Символизирует эдакую смутную ностальгию по красивым и изящным временам, которые закончились в 1917 году. На самом деле первоначально термин звучал как «серебряный век русской поэзии». И только-то. Под золотым веком понималась пушкинская эпоха. Потом наступил упадок, а в первые годы ХХ века – новый взлет, правда, уже не такой высокий. Ну а поскольку поэзия в значительной степени определяла культурную жизнь той эпохи, определение распространилось и на все остальное.

В самом деле, по части поэзии эпоха была что надо. Время, когда поэты были популярны если не как сегодняшние попсовые звезды, то как рок-музыканты. И звезд, настоящих, больших, оставшихся в истории, было хоть добывай промышленным способом.

Блок стрелялся на дуэли с Андреем Белым. В «Башне»[2] Вячеслава Иванова встречались и спорили такие люди, что, если повесить на эту «Башню» мемориальные доски всем, кто того достоин, – стена обвалится. В кафе «Бродячая собака» пили вино Гумилев с Ахматовой, а роль «плохого мальчика Вовочки» в этом кафе играл молодой Маяковский. Ничего себе так.

Но только вот какая странность. Этот же период называют эпохой декаданса, что в переводе с французского означает «упадок». Такой вот парадокс. С одной стороны – расцвет, с другой – упадок. Но это потому, что время это было весьма своеобразным. Вроде бы заводы работали, хлеб растили, железные дороги строились. В столице империи возводились шикарные здания в стиле модерн. В культурной жизни – опять же расцвет. Во всех жанрах. А тем не менее настроение в культурной среде царило довольно паршивое. Гнильцой попахивало. Вот что пишет о тех временах Алексей Толстой: «То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности.

Девушки скрывали свою невинность, супруги – верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения – признаком утонченности. Этому учили молодые писатели, возникавшие за один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными».

Замечу, что Толстой писал это, еще находясь в эмиграции, то есть не стоит полагать, что это он «подлаживался» к советской власти. Нет, Толстой просто описывал то, что видел.

Конечно, таковыми были не все. Но таковой была культурная среда. И литература создавалась соответствующая. Взять хотя бы поэта номер один той эпохи Александра Блока. Его мироощущение было, прямо скажем, мрачноватым – чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать наугад десяток его стихов. Одно из самых знаменитых его циклов стихотворений называется «Пляски смерти». Благодаря рекламному ролику теперь вся страна вспомнила строки оттуда:

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь, начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

Лейтмотивом же цикла является: поэт ощущает себя среди живых мертвецов.