Владимир Васильев - Приключения в Ирии и на Земле (СИ)

• Название: Приключения в Ирии и на Земле (СИ)
• Автор: Владимир Васильев
• Издательство: Журнал «Самиздат»
• Жанр: Попаданцы

Обман чреват неожиданными последствиями. Питерский парень, потомок деревенских рюриковичей, вынужден носить корону. Будет ли он по-прежнему обманывать себя и людей — вот в чём вопрос.

---

— Ладно, Мастер. На меня возложат все вопросы, связанные с безопасностью и защитой городка от набегов. Близятся смутные времена. Мне необходимо решение по фортификации, чтобы оградить вас от мародёров или бандюг. Представь: налетают большой бандой ночью. Вырежут нас — и стены твоей академии долго будут вспоминать, для чего их построили. Помимо бандитов, есть и иные угрозы. Например, дикое зверьё или крысы. Принесут крыски чумных блох — и никто не вспомнит ни о нас, ни о твоей академии. Понимаю, что такая задача почти неподъёмная для тебя. Будем вместе соображать. Я, хоть и не Чапай, но могу со здравым смыслом расставлять на столе картошку для обозначения того, где и что должно быть. Есть ноут и принтер. Здесь мне запретили выход в Интернет, но я тебе и это устрою, если дашь твёрдое слово не звонить друзьям. Один звонок или разговор по скайпу — и нас здесь накроют. ФСБ вчера здесь отметилось. В двух словах, ищи решение… Ну так как?

— Подумать надо. Что-то мрачное ты обрисовал.

— Ты, конечно, уши развесил, слушая Александра. Он ни тебя, ни меня не спасёт, если что. Он невнимателен к деталям, и я подозреваю, у него не всё в порядке с головой.

— Да, что-то такое и я заметил. Но он говорил о большой организации и больших работах на Урале.

— Так мы не на Урале будем, а в Зауралье, лицом к Великой Степи. Никто нас защищать не будет. Дадут, конечно, оружие. Представь: ночь, ночью вырежут для начала всех часовых, а потом за нас примутся. Такой расклад. Так что думай. Не буду возражать, если откажешься от проекта и покатишь домой. Автобус в наличии.

— Ну уж нет! Где твой ноутбук?

— Сперва оформиться надо. Тебе наш Семёныч выдаст ЦУ о том, что где как и почему. Я надавлю на него, чтоб в казарме не селил. Будете жить в модульном домике.

Мастер после притока адреналина пребывал в задумчивости.

А я, ощущая себя на взводе, действовал как живой манекен: вышел из конторы, поприветствовал Андрея Владимировича, сына Мастера, занёс к себе пакет бумаг, дождался возвращения водителя, забрал у него ключи от машины, и, пожелав ему всех благ, отправился к доктору Кириллову. Неприятно состояние растерянности. Мысли, мало чем связанные, текут как-то вразнобой. Опять зазвучали два голоса: один, словно издалека и из моего прошлого, другой — из настоящего.

Вот тот диалог. Записываю его в дневник, наверное, от вселившейся в меня безысходности:

«Навалил экспромтом Мастеру кучу непроверенных предположений. Короче, поставил и сыграл одноактный спектакль. В театре или на эстраде остро поданные экспромты, замешанные на предположениях, вызывают, как правило, смех у публики. Я бы не отказался легко и вольно шагать по жизни, испытывая театрально утончённые наслаждения от суррогатов чувств». —

«Но ты же русский человек. Хмур и депрессивен, как и подобает быть русскому. Вокруг страдания и кровь, ненависть и любовь, ограбленная дерьмократами страна и нищета. Ты же не будешь улыбаться так, как улыбаются на западе, фальшиво и неискренне. Ты не способен жить беззаботно…» —

«Печально, что Анюта уезжает». —

«Ты старый и её не удержишь. С другой стороны, не будь эгоистом. Пусть уезжает. Спасёшь хотя бы одного человека от чёрной будущности. Байкам веры нет! А что затеяло оборонное ведомство, неизвестно. Так что решено! Раз она дорога тебе — скажи ей „прощай!“» —

«Прощай, дорогая!.. Разве я не псих! Псих, причём покруче, чем Мутант. Но раз решено, значит решено. А доктору скажем…»

— Уважаемый доктор, что же вы не исполняете ваши обязанности. В женском блоке больные. Вам приказ: поставить их на ноги в кратчайший срок.

— Уважаемый Святослав Олегович, я ведь уже посетил их и могу сказать, что они все будут здоровы через неделю, если будут принимать лекарства. Они также будут здоровы через неделю, если вообще не будут принимать медикаменты.

— Интересно вы лечите.

— Интересно я лечил пациентов на севере, будучи судовым врачом. Стакан водки и таблетка аспирина — и пациент к вечеру уже здоров и со всеми ловит или кромсает рыбку.

— Интере-есно, как же вас отобрали для этой группы? С такими-то методами исцеления?

— Опыт небольшой есть. Я ваших, которых доставляли мне из Чечни, резал и ампутировал, и многих на ноги поставил. Из тех, у кого ноги были… Анюта просила передать вам, чтобы зашли проведать её вечером.

То ли искра надежды мелькнула в моём взоре, то ли нечто иное, но доктор одарил меня странным взглядом.

«И чего, спрашивается, спорил я сам с собой? Уже всё решено и за меня и за Мастера. Смогу ли я когда-нибудь заставить людей играть по моим правилам? Игра по чужим правилам и с завязанными глазами стопроцентно ведёт к проигрышу. В любой игре. А наша игра чем-то напоминает русскую рулетку. Ладно, ещё не вечер», — так-то я размышлял по дороге от медпункта к конторе.

Хотел я задать электрику несколько вопросов, не связанных с реновацией генераторов, но ПАЗ уже уехал. Мастер, его сын и Семёныч отчаянно обсуждали важные для них темы, и, подходя, я услышал безапелляционный возглас администратора:

— Или-или. Пусть даже фиктивно. Стерпится-слюбится. Не слюбится — разойдётесь. Других вариантов не будет.

Сын Мастера смотрел на администратора исподлобья. Решившись, махнул рукой и с досадой сказал:

— Ладно. Чёрт с вами!

— Это на кого ты чертыхаешься, молокосос! Я Германию топтал, когда ни твоего отца, ни тебя ещё в проекте не было.

— Извинись перед дедом и ветераном, — голос Мастера ясно выдал его полную солидарность с Семёнычем.

Андрей Владимирович что-то буркнул под нос.

Увидев меня, администратор, воскликнул:

— С вами, товарищ начальник, желаю поговорить конфиденциально в ваших апартаментах.

— Если желаете, пройдёмте. Вы поселили художников в модуле?

— Каждому выдал по ключу. В соседних модулях будут проживать.

— Отлично. Устраивайся, Мастер. Все дела обговорим завтра.

Конфиденциальность состояла в том, что Семёныч возжелал срочно позвонить внучке. Он не претендовал на владение «игрушкой», но верно предполагал, что из мёртвой зоны с её помощью возможно дозвониться куда угодно.

Кроме внучки, иных потомков у него не было. Скороговоркой он поведал, что сын подался на Север за длинным рублём, да и сгинул там.

— Должен спасти Настеньку! — заявил он. — Мать её связалась с пьяницей и сама закладывает. Такие дела! Специальности у Насти нет, но мастерица! И шьёт, и вышивает! Хотел бы отправить её на земли обетованные с вами.

Я улыбнулся и молвил слово:

— С моей стороны возражений нет.

— Вот и славно!

Он протянул мне блокнотик с номером телефона внучки, и я, вызвав секретаршу Буйновича, любезно изложил просьбу администратора лагеря.

— Диктуйте номер, — сказала секретарша.

Спустя минуту Семёныч уже говорил с Настей.

— Ты одна, Настенька?

— Мама спит. Опять пьяная.

— Вот что, внученька. Я могу отправить тебя за границу. Бери паспорт, раздобудь деньжат, только на дорогу до моей базы. И приезжай срочно ко мне.

— У меня нет загранпаспорта.

— Всё сделаю, Настенька. Не забыла, каким автобусом из Питера ехать?

— Помню, деда. Ты по-прежнему сторожем?

— Уже не сторожем. Расскажу, когда приедешь.

— Тогда, дедуся, завтра выезжаю.

Да’c, всех манит заграница. Пардон, не всех, а каждого третьего. Где-то читал.

* * *

Вечером, после болтовни с Анютой на разные темы, весьма — должен отметить — изысканной и по-светски утончённой, когда я вновь воспарил духом в надежде завоевать её сердце, она неожиданно напомнила:

— Мы не договорили утром. Дня через два, думаю, поправлюсь. Вы, надеюсь, не будете возражать против моего отъезда?

Всё внутри меня оборвалось, и я сухо ответил:

— Не возражаю. Известите заранее, и автобус с водителем будет в вашем распоряжении.

Намекнув на неотложные дела, я простился и в печали вышел из казармы, что казалась совершенно неподобающим местом для разговора с Анютой, выпускницей заведения имени нелюбимого мною Герцена. В нашем мегаполисе разные студентки. Далеко не все впитывают в себя всё наилучшее, что может дать Петербург за годы их учёбы. Анюта мне представлялась драгоценным бриллиантом, отшлифованным нашей северной столицей… Побрёл бесцельно и какое-то время ходил кругами по территории лагеря.

«Никто не должен видеть смятение моей души», — эта мысль побудила меня уединиться в «апартаментах». Время на моих командирских близилось к половине девятого, и я постарался переключить внимание на те загадки, что окружали Мутанта. По идее, его секретарша могла бы многое прояснить, и я спонтанно нажал на кнопку вызова.

— Слушаю, — сказала секретарша.