Белькампо - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Белькампо
• Издательство: Радуга
• Жанр: Проза
• Год: 1987

Книга знакомит с лучшими новеллами нидерландского прозаика старшего поколения, написанными в разные годы. Многокрасочная творческая палитра — то реалистическая, то гротескно-сатирическая, пронизанная элементами фантастики — позволяет автору раскрыть глубины человеческой психологии, воссоздать широкую картину жизни.

---

Белькампо ИЗБРАННОЕ

Хождение Белькампо

Перевод В. Ошиса.

Весь мир точно сговорился не давать мне работы. Я мог бы стоять во главе земледельческой фермы, адвокатской конторы, автобусного гаража, воскресной школы, фотоателье, журнала, семьи — всего не перечислишь, да и не представился случай. Видя, что обществу, судя по всему, мои услуги не надобны, я решил, что библейское заклятье «В поте лица твоего будешь есть хлеб» меня не касается, а поскольку твердого места у меня нигде не было, пустился не долго думая в дорогу. К счастью, я немного владею карандашом, стану рисовать портреты и с голоду не пропаду, подумал я, после чего добрых восемь месяцев меня носило по разным городам и весям; когда же, переполненный впечатлениями, я вернулся домой и застал своих друзей и знакомых там же, где их покинул, то невольно спросил себя: для кого из нас жизненное призвание сбылось полнее?

Теперь я открываю распродажу своих воспоминаний. Не должно остаться ничего, на освободившееся место сейчас же поступит новый груз, который я смогу как следует принять, только ежели почувствую, что все предыдущее можно спокойно забыть и что не со мною, а с каким-то другим человеком происходило все нижеописанное.

ИСХОД

В октябре 1933 года я покинул Амстердам, самый прекрасный город на белом свете. Я выглядел тогда джентльменом-бродягой, так что общество мое было впору и бедняку, и богачу. Куда бы я ни бросил взгляд, я встречал одни заплаканные лица; было просто некуда от них деваться, как от глазной катаракты.

Первый же автомобиль по моему знаку остановился; этот счастливый случай привел меня в Утрехт и в хорошее настроение.

Бонтонную манеру останавливать автомобили не так-то легко усвоить; лучше всего, пожалуй, действует прямодушие в сочетании с веселостью нрава. Улитки прилипают к днищу корабля и путешествуют вместе с ним из одной части света в другую; подобная же страсть воодушевляет и тех, кто путешествует на попутных автомобилях.

В Утрехте я нашел знакомый дом, где пребывал в заточении мой друг. Когда он торопливо собирался в свою контору, я думал про себя, конфискуя из его домашних запасов два яйца для глазуньи: «Оброк в Нидерландах еще не упразднили». А после того как я рассмотрел его дюжую супругу, мне пришла еще одна мысль: «И крепостное рабство, как встарь, процветает». Мой друг незадолго перед тем продолжил свой род, и его дом был весь в заботах.

Вскоре, подпрыгивая на ухабах, я промчался мимо форта Де-Билт в рыбном фургоне, который немногим позже свернул в другую сторону, и когда на повороте, где он притормозил, я спрыгнул на дорогу, то был с ног до головы в чешуе, как мифический тритон во время линьки. Водитель фрахтового грузовика вернул меня на истинный путь и в сумерках высадил, по счастливой случайности, прямо возле дома еще одного женатого друга, где тоже пустило розовые ростки новое поколение. И здесь молодая мамаша убивала время на те же присыпки и прищепки. Можно подумать, что все матери прикованы к огромной невидимой машине, которая заставляет их совершать одни и те же движения.

На следующее утро я проводил друга до конторы; мы шли медленно и говорили мало; в воображении я видел нас обоих в черных сюртуках и черных цилиндрах, шествующими следом за черной каретой, запряженной парой лошадей в черных попонах, а в гробу лежал этот день его жизни, и мы его хоронили. Мой друг — кандидат в нотариусы.

У Вильской Переправы я не мог сдержать вздох восхищения: ничто в природе не сравнится с широкой, вольготно текущей рекой, с этой могучей, неодолимой силой, творящей в чудесном покое действо свое. И эту возвышенную силу всячески используют себе на потребу людишки.

Я постучал в дверь одинокого домика возле дамбы и спросил, не нарисовать ли им портрет, но семья сидела за обеденным столом, а жующих мало волнует искусство — нужно быть весьма удачливым художником, чтобы потягаться с прожаренным бифштексом. Чтобы бродить по дворам, как разносчик, нужно запастись мужеством и не поддаваться унынию, когда тебя вновь и вновь станет мучить вопрос: человек ли ты тоже, как все люди?

За Арнемом ко мне примкнул один безработный; он живет в Лимбурге и приехал сегодня на велосипеде из Хенгело. Он излил передо мной свое разочарование, а что на это скажешь? Нужно надеяться на лучшее. Но я-то, напротив, обожаю быть без работы. Ничего не делать — сколько поколений мечтало об этом! Ни в одной религии праведники на небесах не трудятся, а по христианскому вероучению первоначальная идея как раз в том и заключалась, чтобы люди в Эдеме жили без всяких трудов, собирая плоды в райских кущах. Но я сознаю, что эта концепция годится не для всех и каждого, а посему предпочитаю помалкивать.

К счастью, мне скоро повезло, и я очутился в роскошном лимузине рядом с доктором, на минуту прервавшим из-за меня свой смертельный вояж. На участке Арнем — Неймеген раскрывается один из парадоксов человеческой натуры: лучше висеть на волоске от аварии, чем дожидаться следующего парома.

Доктор хотел подвезти меня до Ситтарда, но в Неймегене я знавал один милый домик, где и решил переночевать.

Новый день начался с резвой сценки bellum omnium contra omnes,[1] исполненной целым взводом детворы. Здесь это повседневный репертуар, ибо в доме сем властвует принцип здорового воспитания: пусть дети сколько хотят дерутся, тогда они по крайней мере не мешают. Мне становилось все труднее блюсти нейтралитет, и я быстренько двинулся в путь. Было воскресенье. Воскресным утром городская улица точно переводит дух, народу не видно — кто спит, кто в церкви, так что я бодро прошагал сквозь утро, которое словно принадлежало мне одному, в сторону Пласмолен — Водяной мельницы. Там поселилась колония людей, большей частью художников, каждый из которых обитает в собственном мире грез и чувствует себя островком посреди океана техники и стяжательства, хотя сами острова тоже приходят иногда в столкновение. Этим людям не кажется блажью, если кто-то живет, как ему заблагорассудится, потому что и они делают то же самое; для родственных душ они обладают магнетической силой. Я сейчас же отправился в их компании на прогулку по осеннему лесу в сторону горы Св. Иоанна. Издали доносился звук рога. «Да, это наш музыкант, он здесь уже два года и каждый день играет одни и те же песенки. Давайте заглянем к нему». В сопровождении все нарастающего трубного гласа мы вышли на миниатюрное плато, с тыльной стороны огражденное лесом, с парадной — обрамляемое великолепной панорамой долины Мааса, и очутились перед кругленьким приземистым человечком в котелке. На плато стоял жилой фургон по крайней мере столь же примечательного вида, как и жилая повозка Пика Винегра из «Приключений нотариуса», только вместо восковых фигур он был набит музыкальными инструментами. Над окошками висела гирлянда рогов и рожков, расположенных по ранжиру, много места занимала фисгармония, стояли треугольники и барабаны, с потолка свисали скрипки, а над крылечком торчал огромный, вытянутой формы репродуктор, очевидно служивший для того, чтобы разносить музыку во все концы Маасской долины. У самого края плато росло дерево, и на нем, метрах в двух от земли, была укреплена сколоченная из досок площадка как раз для одного музыканта, но зато перед нею простирался концертный зал, достигающий самого горизонта, в этом зале свободно расселся бы весь нидерландский народ. Такой идеальный зал требовал, однако, переворота в акустике и изобретения новых, невиданных по мощи инструментов, чему и посвящал все свое время этот человек.

Дальше разговор зашел об осенней погоде, и мне удалось лишь украдкой разглядеть необычный интерьер, ибо в подобных случаях принято делать вид, что удивляться тут нечему.

Сверх того, он хотел добровольно принять на себя обязанности брандмейстера — нести пожарную охрану всего обширного края, обозримого с его высокого поста. О пожаре он будет возвещать сигналами рога — он даже не поленился составить специальный звуковой код, который лично сообщил бургомистрам всех прилегающих общин.

Мы откланялись, и вслед нам по лесу долго неслось «Хоть наш принц еще малютка» и «Ян, приходи пощекотаться».

Вечером меня потчевали байками о Ясиньском (он же парижский автобандит Дьедонне), который гащивал здесь не один год. О том, как этот русский угодил в иностранный легион, откуда бежал из отвращения к истреблению туземных народов, на пути в Европу месяцами скрывался пережил разные ужасы, научившись ненавидеть цивилизованное общество и презирать его законы.

Когда для художников пришли худые времена, он занялся перепродажей картин, действуя самым бессовестным образом. Однажды полиция арестовала одного художника. На него надели наручники, а потом обыскали дом. Ясиньский прибрал к рукам его картины, выдав себя за художника, и своей ловкостью и обходительностью смог завоевать благосклонность некой знатной дамы, которую он одной прекрасной ночью покинул навсегда, прихватив с собой все ее драгоценности. После очной ставки с пострадавшей выяснилось, что бедный художник не имеет к случившемуся ни малейшего касательства.