Иван Шамякин - Зенит

• Название: Зенит
• Автор: Иван Шамякин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00449-1

Новый роман известного белорусского писателя И. Шамякина «Зенит» посвящен событиям 1944–1945 гг., развернувшимся на Карельском фронте. Автор повествует о героической судьбе девушек-зенитчиц, прошедших по дорогам войны до Берлина и вернувшихся к послевоенной мирной жизни, со всеми ее превратностями и осложнениями.

---

Оскорбился я — за Лику, за себя. Но возмутиться не посмел. А потом три дня ходил как оплеванный. Противен был сам себе.

Возможно, и зубровская «шутка» повлияла на мой выбор, кого пригласить в театр.

Конечно, сначала я заглянул к командиру батареи. Данилов удивился моему приходу в конце дня. Сам он собирался на КП дивизиона: Кузаев оставлял его вместо себя.

— Что тебя принесло?

— Заберу у тебя бойца. На вечер.

— Куда?

— В театр.

— В театр? — Нет, Данилов не удивился, он как-то сразу подозрительно насторожился: — Кого тебе дать?

— Я сам выбрал.

— Сам? Кого?

— Иванистову.

— Лику?

С непонятной ревностью я подумал: «Для него она — Лика. О Саша! Сейчас ты будешь возражать. Но я опережу тебя».

— Командир приказал взять самую красивую девушку.

— Ты считаешь ее самой красивой?

Голос странно приглушен — чуть ли не до шепота, но в приглушенности его я уловил что-то незнакомое, чего у самого голосистого командира, хорошего певца еще не слышал. Что это? Затаенная угроза? Цыганский гнев?

— А ты не считаешь?

В потемках барака всмотрелся ему в лицо и… кажется, отступил, испуганный. Глаза его горели как у ночного хищника, а смуглые скулы неровно и некрасиво напряглись, будто он набил рот неразжеванными яблоками.

— Для меня она — как все другие. Боец! Номер дальномера!

Врешь, цыган! Почему ты забегал по тесной комнате, как тигр в клетке? И вдруг зло выругался.

Неожиданная и грубая брань удивила, ошеломила.

— Ты на кого так?

— На кого? На кого? — Данилов слепым танком двинул на меня, готовый, кажется, сбить с ног. — На вас, штабных крыс! Довоевались! Обабились! По театрам разгуливаете!

Первый раз за всю войну выпало такое счастье — сходить в театр, а он, умный офицер, протестует. Я тоже разозлился:

— Разгуливаем? Х-ха! Кто когда в нем был — в театре? Думай, что говоришь, Саша. Люди услышат.

Но слова мои не укротили его, а, пожалуй, еще больше разъярили. Голос сделался совсем глухим, как сквозь стену, но не менее гневным:

— Твой «стрелочник»… твой вонючий князь!.. — Ну, это уж слишком! — И этот… барабанщик, моралист… — не обошел и Тужникова. — И вождь твой… Кто из вас подумал пригласить хотя бы одного командира батареи, взвода? Ни один не приглашен. Ни один! Я звонил Савченко, Антонову… А штаб весь идет!

«Неужели ты разошелся из-за того, что не приглашен? — подумал я. — Нет! Ты не из тех. Не крути, цыган!»

— Да еще дай им девчат покрасивее…

«Вот это ближе к истине. Выдаешь ты себя, Данилов».

— А я — сохраняй полную боевую готовность…

— Из-за отсутствия дальномерщицы в осеннюю ночь батарея утратит боевую готовность?

Данилов словно споткнулся, остановился, всмотрелся в меня. Послал далеко-далеко…

— Пошел ты!.. Меня оставляют вместо командира дивизиона…

— Не бойся. Налета не будет. В такую пасмурную ночь…

— Я боюсь? Я боюсь?! — Скрипнул зубами. — Да вы все в штаны наложите, пока я вздрогну хоть раз. Стратеги дерьмовые! Не будет! Получил данные из ставки Гитлера? За выход Финляндии из войны немцы шалеют, готовы укусить где хочешь. В любую ночь. ДБ[8] могут прийти из Прибалтики, из самой Германии…

«Боишься ответственности? Нет. И тут не верю. В любой другой ситуации остаться вместо командира дивизиона ты посчитал бы почетом. Парень ты самолюбивый. Все-таки — Лика».

Убежденность в этой догадке встревожила меня. Непонятно почему, но стало боязно и за Лику, и за него, Алеко: не дай бог, закипит у него цыганская кровь — наломает дров; как отец его. Переключусь на Таню Балашову. Хорошенькая же кнопочка. И веселая. Можно только представить, сколько подарю ей радости. А сколько потом она выдумает самых невероятных историй и о театре… и о моем отношении к ней! Последнее как раз и сдержало: Таня может насочинять такого, что не оберешься, как от репья.

Да и Данилов, неожиданно взорвавшись, так же неожиданно и затих — выдохся, как летний ветер, что столбом поднял пыль в небо, скрутил колосья, перевернул телят, разбросал гусей, но миг — и ничего нет, даже пыли, куда что подевалось.

Данилов молча надел шинель, подпоясал ремень с пистолетом. Мое присутствие как бы игнорировал.

— Так можно взять Иванистову? Буркнул:

— У тебя же приказ командира дивизиона.

— Спасибо.

Повернулся ко мне, лицо его обрадовало: нормальное лицо — красивое, веселое.

— И замечание тебе, товарищ комсорг. В театр не берут, в театр девушку приглашают.

— Спасибо, Саша. Ты гжечный кавалер, как говорит Ванда Жмур. Между прочим, она о тебе так сказала. Меня она называет белорусским лаптем.

— Она любит тебя.

— Ты уверен, что это любовь?

— Ванда сама сказала мне.

— Рекламщица!

— Скажи, Павел, это выдумка Шаховского?

— О чем ты?

— Приглашение… самой красивой…

— Нет. Если честно — Кузаева. После приезда жены он добрый.

— Добрый… — Скулы у Данилова снова напряглись, и я поспешил распрощаться, не трожь лихо, пока тихо.

Хотя времени у нас еще хватало и дорога недалекая — от батареи до театра километра три всего, мы почти бежали. Такой темп задала Лика. Но она же и запыхалась. Одышка ее не понравилась: здоровое ли у девушки сердце? Призывная комиссия не очень вслушивалась. Да и Пахрицина могла не обратить внимание, если рядовая не жаловалась. Почистить дальномер — нагрузка небольшая. Снаряды, слава богу, девчатам не приходится грузить, с такими стрельбами на каждой батарее хватит боевого запаса на год.

— Что вы так запыхались, Лика?

Она остановилась, в-вечернем полумраке лицо ее показалось неестественно белым.

— Это от счастья, товарищ… Это от счастья, Павел.

Я сам, только мы вышли за позицию батареи, попросил ее обращаться в этот театральный вечер не по уставу.

— Вы не представляете, какая я счастливая. Письмо от папы… Подписан мир. Мир! Павел! Какое счастье! Какое счастье!

Я скептически отнесся к ее радости по поводу подписанного с Финляндией перемирия. В офицерском зале столовой я склонялся к мнению тех, кто считал слишком почетным выход финнов из войны безнаказанными. Не зная деталей соглашения, офицеры высказались о необходимости требования суда над военным правительством.

— И я иду в театр! Боже мой! Я так растерялась, когда вы пригласили. Я испугалась, что это шутка. Злая. Простите.

Испуг ее я заметил там, в казарме.

Был час «личного времени». Я знал, что девчата используют его для мытья головы, стирки, шьют, штопают чулки — самое слабое в девичьем обмундировании. Кум стонет: «Горят они у них, что ли? К портянкам нужно вернуться». Несчастный портяночник!

Я постучал.

— Айн момент! — крикнула Таня Балашова по-немецки. И тут же приоткрыла дверь, полураздетая, в одном бюстгальтере, в панталонах. Окинула, стукнула дверью, пискнула: — Девчата! Павлик!

Зашелестели, зашаркали. Одна минута — и:

— Можно! Я вошел.

Девчата стояли каждая у своей кровати. В сапогах на босые ноги. Не у всех, правда, гимнастерки застегнуты, ремни перевязаны. Одна Таня в сапогах, в юбке, но без гимнастерки, держала ее в руке, прикрывая грудь. Делала, хитрунья, вид, что не успела надеть. Но явно нарочно «не успела». На Таню даже Данилов летом жаловался: «Позволил позагорать. Все попрятались. А она разлеглась перед батареей и бюстгальтер сняла, бесстыдница. От такого зрелища любой парень завоет».

Старшая в комнате — санинструктор Валерия Грекова. Она попробовала доложить:

— Товарищ младший лейтенант! Расчеты прибора…

— Вольно, вольно. Занимайтесь своими делами. Политинформации не будет.

— Жаль! А мы так любим вас слушать! — сказала та же Таня, маленькая подхалимка, не однажды удиравшая с политинформаций.

У меня заняло дыхание от необычности миссии. Давно уже я так не волновался. Как пригласить? Как обратиться? Может, вызвать на улицу? Дескать, комбат требует. Позорная трусость. Да и видеть они могли в окно, что Данилов пошел в штаб.

Проглотив воздух, я шагнул к Лике, самой аккуратной среди девчат — гимнастерка застегнута.

— Лика, я приглашаю вас в театр.

Ахнули, по-моему, все — в один голос. Лика побледнела. А Таня выскочила вперед, стала между ней и мною и сказала бесцеремонно, фамильярно, настойчиво:

— Пригласите меня, Павлик.

— Ефрейтор Балашова! — Но тут же понял нелепость окрика: к одной — Лика, к другой — уставная строгость. С Таней мы с сорок второго служим, пуд соли съели, подразниться она умеет, но я знал, что не один наглец по морде получил от нее. — Таня, я уже пригласил Лику.

Тогда она отпустила гимнастерку и выставила свои упругие грудки — словно фиги показала, сразу две.

…На городской улице недалеко от театра Лика снова остановилась. Вновь тяжело дышала.