Арнон Грюнберг - День святого Антония

• Название: День святого Антония
• Автор: Арнон Грюнберг
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013

Арнон Грюнберг (наст. имя Арнон Яша Ивз Грюнберг, р. 1971) — крупнейший и, по оценкам критиков, наиболее талантливый писатель младшего поколения в Нидерландах. Лауреат Премии Константейна Хёйгенса (2009) за вклад в нидерландскую литературу. Знаком Арнон Грюнберг и русскому читателю — в 2005 и 2011 годах вышли переводы его романов «Фантомная боль» и «История моей плешивости» (пер. С. Князькова), сейчас же автор ведет собственную колонку в «Новой газете».

---

Мы посмотрели на Рафаэллу. Она вся пропахла буррито. Ее красное платье в белый горошек было все в пятнах. Много лет назад она не сунула нас в мусорный мешок вместе с пищевыми отходами. Только теперь мы поняли, что этого никогда не забыть — ту минуту, когда ты решил этого не делать. Как и ту минуту, когда ты решил это сделать. Все, что с нами произошло или еще произойдет в жизни, было следствием ее решения не прятать нас в пищевые отходы. Правда, однажды она спрятала нас среди горы арбузов. Когда мы въезжали в эту страну, мы были спрятаны среди арбузов — больших зеленых арбузов.

Если бы Рафаэлла тогда решила спрятать нас среди пищевых отходов, мы были бы сейчас святыми душами. Мы были бы сейчас с нашим отцом. Он ведь теперь святая душа. Некоторые люди считают, что у разбойника не может быть святой души, но мы думаем по-другому. Пускай он нас бил, пускай он бил Рафаэллу, но теперь он — святая душа. Мы точно не знаем, что означает святая душа. По нашему мнению, это что-то вроде плаща, очень красивого плаща из голубого бархата.

Мы улеглись в кровать. Эвальд Криг снова спал рядом с телефоном.

Мы же приняли одно очень важное решение: хорватка — это наша избранница. Она будет делать с нами все. Делать с нами все должна она и никто другой. Бог посмотрит на это одобрительно. Он пошлет на Землю молнии и дождь, и еще град с горошинами величиной в четыре квадратных сантиметра, чтобы всем показалось, что забили сразу сто тысяч барабанов. Завтра мы скажем ей это — то, что она должна делать с нами все. Что мы очень хотим, чтобы она делала с нами все.

Дальше события вдруг начали развиваться очень быстро. Словно сорвалась крышка с миксера, пущенного на максимум, и сливки разбрызгались по стене, по потолку, угодили вам в лицо и на обувь.

Поговорить с ней перед уроком нам не удалось. Она вошла в класс последней. Но когда урок закончился, мы побежали за ней — чего мы обычно не делаем. Обычно мы соблюдаем достоинство. Мы догнали ее на улице напротив станции Пенн.

— Ты куда? — спросили мы.

— Никуда, — ответила она.

— Мы должны тебе кое-что сказать, — произнес Тито.

— Ну-ну, говорите.

Она продолжала идти не останавливаясь.

— Если бы мы были поэты, мы послали бы тебе стихотворение, если бы мы умели рисовать, мы послали бы тебе рисунок, если бы у нас были деньги, мы послали бы тебе что-нибудь очень-очень большое. Например, «мерседес» с открытым верхом. Но у нас нет денег, мы не умеем рисовать и совсем не умеем писать стихи.

— Ну-ну, говорите.

Она шла дальше, в сторону реки.

— Мы должны тебе что-то сказать, о чем-то тебя попросить, — начал Тито.

— Просите, — сказала она. — Но я не даю взаймы — три-четыре бакса, конечно, дать могу, но не больше.

— Речь пойдет не о деньгах, — сказал Тито.

— О, — сказала она, — ну и отлично! А то у меня денег нет.

— Речь совсем о другом, — продолжал Тито. — На самом деле все очень просто. Мы хотим, чтобы ты делала с нами все, если ты сама, конечно, хочешь.

Она не остановилась. И не посмотрела на нас.

— Все? — повторила она нейтрально, словно речь шла о пакетике супа.

— Все, — повторил Тито, а Поль сказал:

— После того как у нас с тобой будет все, мы вспотеем так, что можно будет наполнить три ванны нашим потом — вот как мы хотим, чтобы это было. А Бог, если он хоть немного на нашей стороне, пошлет на землю град, чтобы казалось, что забили сразу сто тысяч барабанов.

— Град? — удивилась она. — В июне месяце?

Мы остановились, так как хотели, чтобы она на нас посмотрела. Теперь и она тоже остановилась.

— Мы хотим, чтобы ты делала с нами все, если ты, конечно, сама не против. Вот, что мы хотели тебе сказать. Это наше самое заветное желание. Мы не умеем писать стихи или рисовать картины, мы не снимаемся в кино, мы не можем подарить тебе белый автомобиль с открытым верхом, и поэтому мы знаем, что мы нахалы. Но мы надеемся, что ты простишь нам наше нахальство. Ведь мы не можем больше ждать.

Она засмеялась. Очень громко. Потом схватила руку Тито и поцеловала его руку. Впервые на нашей памяти она такое сделала. Потом пробормотала что-то на своем родном языке, но мы, конечно, не поняли, что это было.

— Все — это слишком много, — сказала она. — Если человек неглупый, то ему довольно не больше половины. Только дураки просят все. Все — это тяжело. Так долго не протянешь.

Вскоре мы оказались на ее любимом месте на набережной. Мы не решались произнести больше ни слова.

— Почему? — спросила она. — Почему бы я вдруг согласилась?

— Мы не знаем, — сказал Тито, — и это правда. Даже если бы мы знали, мы бы все равно не говорили, потому что боялись бы, что это все испортит, и потом уже ничего не поправишь. Но мы и в самом деле не знаем.

— Но не потому, что ты нас любишь, — сказал Поль.

— Да, — сказал Тито, — не потому, что ты нас любишь.

— Не потому, что я вас люблю, — повторила хорватка, — но почему тогда?

Мы все молчали: хорватка молчала, Поль молчал и Тито молчал. И так целых пять минут.

Наконец Поль сказал:

— Представь себе (я знаю, что это не так), но только представь себе на минутку, что ты нас все-таки немножко любишь. Немножко, ну, скажем, на десять процентов от того, что ты чувствовала к тому человеку, который получил тридцать лет. Если б это было так, если б ты любила нас на десять процентов от того, ты бы делала с нами все? Все, что ты делаешь при свете, и все, что ты делаешь в темноте, все, что ты делаешь сидя, все, что ты делаешь стоя, лежа, все, что ты делаешь с открытыми глазами и что ты делаешь, закрывая глаза, все, что ты делаешь с другими? Ты могла бы тогда делать это с нами?

Она сделала вдох. И затем резко выдохнула воздух. Словно во рту у нее был дым, хотя никакого дыма у нее во рту не было. Она посмотрела на воду, на кораблики и вертолеты, на все, на что она всегда смотрела с удовольствием, потому что ей нравилось на это смотреть.

— Может быть, — сказала она, — может быть, я вообще никого не люблю. Это не моя жизнь, и почему я должна кого-то любить? Моя жизнь еще придет. И она будет прекрасной. Она будет полна любовью, до того заполнена любовью, что можно будет бегать вприпрыжку. Даже если очень захочется в туалет, то все равно придется бежать вприпрыжку. Вот какой будет моя следующая жизнь!

И она снова сделала вдох. И вновь резко выдохнула.

— Я как будто плыву под водой. Попробуйте как-нибудь сами.

Она зажала ногами сумку и начала бормотать: «Мужчина, который меня любит, заставляет меня забыть о времени, и о вчерашнем вечере, и о вечере, который еще только настанет. Когда ты с ним, то тебе кажется, что шесть часов никогда не пробьет. Мужчина, который меня любит, ни о чем не просит, потому что знает, что ему просить не о чем. И он ничего не желает, потому что все, что ему нужно, он получает и так. И он ничего не хочет, потому что у него все и так есть. Ведь он меня любит. Единственное, чего он хочет, это чтобы я бегала вприпрыжку. Куда бы мы ни пошли, я всегда должна бежать вприпрыжку. Даже если мы сядем в поезд и поедем, я все равно буду передвигаться вприпрыжку».

Она встала. Пошевелила пальцами ног, но на этот раз ничего про свои пальцы не сказала.

— А теперь я расскажу вам, — сказала она, — как надо действовать коленом. Вам в будущем это может пригодиться. Вы вдвигаете колено тихонько ей между ног. И сразу понимаете, в каком состоянии ваша зазноба. Если она еще не готова, то вы принимаетесь немного давить коленом. При этом рукой надо опереться о стену, и всего за полторы минуты она станет кроткой, как овечка. И начнет томиться. Томиться жаждой. Я могу эту жажду утолить. Я источник. Но я не утоляю жажду, я ее только разжигаю. В этом мой секрет. Я порабощаю. Чем чаще вы меня видите, тем больше впадаете в рабство. Наконец, вы видите меня повсюду, даже когда меня нет. Вы видите меня на стене в своем доме, на асфальте, когда идет дождь, на горячем асфальте на солнце. Вы узнаете меня в других людях, различаете меня в комнатах, в которых я никогда не была. Любой рот, к которому вы будете припадать, будет иметь вкус моего рта, любую щеку, которую погладите, вы будете чувствовать как мою, волосы, которые будете ерошить, будут для вас моими. Но это только в самую первую минуту, ибо потом вы поймете, что это не я. Вы будете узнавать меня в незнакомых людях и находить меня в комнатах, в которых я никогда не была. Вы будете узнавать мой почерк в письмах, которые я никогда не писала, и слышать мой голос в словах, которые я никогда не произносила. Знаете, в чем мой секрет? Я смотрю на них, как на придорожную пыль. И забываю их еще до нашей самой первой встречи.

16

К нам домой пришли служащие департамента гигиены. Они все конфисковали: пластмассовые стаканчики, пластмассовые корытца, вилки, ножи, холодильник, припасы кока-колы и имбирного эля, тесто, фарш, лук, чеснок, помидоры, куриное мясо, салат, консервные банки, а также миксеры. «За незаконное предпринимательство в области гостинично-ресторанного бизнеса». Рафаэлла говорила, что ей они якобы сказали, что мы еще легко отделались. Но Эвальд Криг кричал: «Мы отомстим, погодите, мы еще отомстим!»