Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…

• Название: Мой ангел злой, моя любовь…
• Автор: Марина Струк
• Жанр: Исторические любовные романы

Позвольте пригласить вас ступить вместе со мной смело в эпоху Александра I, когда уже отгремели прусские сражения, что принесли славу героев русским офицерам и солдатам, и когда уже заключен Тильзитский мир, что оставил в душах тех же самых офицеров легкий налет разочарования.

В воздухе Российской империи уже можно без особых усилий уловить напряжение перед неминуемой войной с Францией, правитель которой уже планирует выдвигать следующей весной войска к Данцигу.

Нет, мы пойдем с вами не в столицу, где тоскует по так рано и так трагически ушедшему возлюбленному императрица, и не в Москву, которой только предстоит обратиться в пепел и руины. Мы с вами ступим в провинцию, где еще в силе правила жизни, присущие екатерининской эпохе, а проявление чувств и эмоций не подвергается острой критике светских матрон с лорнетами в руках, обтянутых митенками…

---

Анна представила себе поле сражения, воскрешая перед взглядом своим страшный сон, увиденный в лето двенадцатого года, аккурат в преддверии боя при Бородино. Сердце сжалось от вспышки ужаса, пронзившей иглой. Как близко она была тогда к тому, что потерять его навсегда! Как близко от него и впоследствии ходила смерть, собирающая на полях сражений свой щедрый урожай! Прижалась к нему всем целом, обхватывая его лицо ладонями и покрывая любимые черты короткими поцелуями.

— Не смогла бы без тебя, верно… не было бы жизни тогда! — прошептала она, в ужасе думая, как бы действительно жила, если бы вести о его смерти оказались правдой. Слава Богу, Господь решил, что довольно с нее испытаний потерями! — И если бы увезли тогда, как Фудру… не смогла бы без тебя… не смогла!

— Ты думал обо мне? — спросила Анна позднее, когда тот горячий порыв ощутить под руками тепло его кожи, чтобы убедиться, что это не сон ее, а Андрей живой и здоровый под ее ладонями и губами. — После, когда уехал из Милорадово…

— Не проходило и ночи, чтобы ты не приходила в мои мысли. Днем было легче — переходы, усталость, грязь, биваки… а вот ночами… Если не приходил сон, ты вторгалась в мои мысли, невзирая на все мои усилия. По первости я все думал о возвращении в Милорадово и о нашем венчании. Я был готов открыть правду твоему отцу, что я попрал твое честное имя, и ныне нет пути иного для тебя, как под венец со мной. Я до последнего не мог поверить, что ты могла полюбить другого. Настолько, что готова была на scandale, лишь бы разорвать договоренность со мной.

И Анна краснела, вспоминая, как сама настояла на разрыве брачного договора, невзирая на уговоры брата.

— У меня не было иного пути. Необходимо было срочно выплатить Петрушины долги карточные. И я думала, что ты…, - Ах, злилась она на себя в который раз. Если бы знать, что Андрей в то время не был виновен в том, за что она проклинала бессонными ночами и его, и себя, и ту, другую, ставшую меж ними! Что то, о чем она думала, свершилось только спустя время, когда она сама окончательно разорвала все нити, соединяющие их. Впервые, когда Анна поняла это, захотелось надавать самой себе пощечин от злости. — Я знаю, что грудную подхватил в то время.

— Переходы долгие в сырость и холод добра не приносят, — произнес Андрей. — Я был на грани в те дни. И если бы не случайность, едва ли хворь отпустила бы из своих когтей.

Эта случайность носила имя, но Анна избегала любых упоминаний его, по прежнему ощущая легкий привкус горечи при воспоминании о том, как были близки когда-то Андрей и Мари. Ребенок… Плод пусть не любви, но плотской страсти. Свидетельство той самой наивысшей степени близости между мужчиной и женщиной, которая может быть меж ними.

Спустя некоторое время Анна отпустит от себя это воспоминание и злость на соперницу за все, что та сделала, пытаясь стать подле Андрея и удержаться на этом месте. Не Мари виновата в том, что размолвка была столь долгой, что чуть не погубила их любовь. Кроме этого, Анна вспоминала болезнь Андрея и помощь при той Мари, помимо своего желания, чувствовала признательность за это и даже несколько раз ставила свечи за здравие той, огонь неприязни к кому она все же сумела пригасить в своей душе. Может, этот огонь погасил и подслушанный ненароком разговор, который заставил Анну несколько изменить свое мнение касательно Мари и ее поступков?

— … убедить Марию Алексеевну…, - услышала Анна как-то вечером спустя два дня после дня венчания, когда подходила к курительной, полагая застать мужа одного за трубкой, как сказал ей один из лакеев. Но Андрей не в одиночестве, судя по голосам, тихие отголоски которых она услышала через неплотно прикрытую дверь.

Воспитание потребовало строгим голосом мадам Элизы уйти прочь. Любопытство и странная злость, вспыхнувшая в груди при упоминании Андреем имени Мари, удержали на месте.

— Ныне это удастся, — ответил ему неизвестный Анне собеседник. — Я недаром так гнал с почтовыми. Мне нужно самому привезти ей эту весть. Ведь она до сих пор питает надежды, что ты будешь свободен… все еще ждет.

— Прости, что я не открыл тебе правды сам да еще в то время, — сказал Андрей после минутного молчания. — Но это была не только моя правда. И не я имел право сказать обо всем. Прости меня за мое молчание… прости за все…

— Я не виню тебя, Андрей Павлович. По себе знаю, на какие безумства может толкать любовь. Я ненавидел тебя по минутной слабости и, будь ты в столице тогда, возможно и прислал бы картель. Но многое было передумано… я многое понял и принял. Жизнь совсем непростая штука, верно? Я никогда не думал, что отдам свое сердце женщине, обвенчанной с другим, но еще тем паче — любящей сосем иную персону. Но без надежды… я надеюсь, эта любовь умрет без надежды.

Анна устыдилась слушать далее чужие тайны, ушла от курительной, стараясь не выдать свое присутствие ничем. А после, когда уже лежала в постели и ждала прихода Андрея в покои, думала о Мари, впервые сочувствуя ей и не питая злости за содеянное той. Сейчас, когда от счастья так и шла голова кругом, Анна была готова простить все и всем, удивляясь подобной мягкости, вовсе не свойственной ей.

Наверное, оттого и чувствовала горечь от осознания прохлады между матерью и сыном Олениными, которое становилось все явственнее для нее с каждым днем. А после и сожаление от собственного поступка, который только уничтожил и без того худую видимость семейного покоя в их небольшом кружке домашних.

Анну буквально до слез доводило деланное равнодушие мадам Олениной и ее игнорирование Андрея. Эти странные реплики через иных лиц, когда ей требовалось обратиться к сыну. Эти взгляды поверх его головы, когда он отвечал матери.

Нет, никто не мог догадаться, что Андрею по-прежнему больно, спустя годы, подобные демонстрации холодной и презрительной отстраненности. Он умело скрывал эмоции и чувства за знакомым Анне вежливым выражением лица, только улыбался уголками губ всякий раз. Но Анна видела… о, она все видела! Потому и сдерживала свой норов, когда мадам Оленина стала, оставшись наедине с домашними после отъезда гостей, показывать характер и даже, как виделось Анне, завоевывать некие позиции в доме.

Следующее правило, которое было Анной нарушено — безукоризненная вежливость к старшим в семье и тихий тон при разговоре с теми. Особенно это касалось родственников супруга, которых наставляли не только уважать, но и принимать, как собственных кровных. И если по отношению к Софи, это правило Анне без особого труда удавалось соблюдать (более того, их привязанность друг к другу только росла день ото дня, проведенного вместе тем летом), то к belle-mere…. Анне даже иногда казалось, что она ошиблась в тот день, когда Алевтина Афанасьевна позвала ее к себе для разговора о будущем браке с Андреем. Что никаких масок та не носит, скрывая истинные чувства, как когда-то прятала от всех свои собственные Анна, а такова истинная суть этой женщины.

Анна после не могла вспомнить, отчего вдруг нарушила это правило в день, когда Алевтина Афанасьевна вдруг первой решилась на откровенный разговор с невесткой. До того момента женщины соблюдали неукоснительную вежливость при кратких и вынужденных беседах, которые могли возникнуть за трапезой в столовой или во время пути из церкви, когда возвращались со службы. Обычно эти беседы были краткими, а суть их сводилась к обыденным пустякам, которые только и можно было обсуждать без опаски.

Но в тот день все сложилось иначе. Анна тогда прогуливалась в саду в сопровождении Глаши, которая неотступно следовала за ней по привычке, готовая к любым поручениям, и старшего садовника. Садом толком никто не занимался с года войны, сосредоточившись в основном на восстановлении усадебного дома и иных построек. А Анна к тому же нашла среди книг, привезенных в Милорадово в дорожных сундуках Андрея, несколько книг, посвященных науке экономии и хозяйствованию. Скучные научные трактаты ее не особенно заинтересовали, а вот книга одного итальянца по планированию садов увлекла, благодаря красочным рисункам и невиданным ранее, а оттого незнакомым Анне цветам. Она в тот вечер долго сидела за столом в своем кабинете, увлеченно переписывая незнакомые названия и подчеркивая фразы перевод, которых позднее хотела спросить у мужа. И тщательно вычерчивая на бумаге план обновленного сада Милорадово.

— Тебе надо увидеть усадьбу под Москвой, Раздолье, — сказал тогда Андрей с легкой грустью в глазах. — Там tantine собственноручно планировала сады и парк… Ей бы определенно понравилась твоя задумка, ma chere. План изумителен. Не устаю поражаться твоим талантам. Есть ли им число?

— Позволяешь мне внести перемены? — спросила Анна, хотя уже с самого первого момента, как он увидел ее увлеченность этим проектом, прочитала по его глазам, что муж разрешит ей внести обновления. Он же только поцеловал ее в ответ и помогал ей после с необходимыми переводами. Кроме этого, поручил управляющему в подмосковном имении составить список растений, саженцы которых можно было доставить в Милорадово. И перенести те растения, доступные для того, что росли в уже заброшенном саду Святогорского, ставшего печальным памятником разрушений, которые принесла с собой война 1812 года.