Илья Виницкий - Дом толкователя

• Название: Дом толкователя
• Автор: Илья Виницкий
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-408

Книга посвящена В. А. Жуковскому (1783–1852) как толкователю современной русской и европейской истории. Обращение к далекому прошлому как к «шифру» современности и прообразу будущего — одна из главных идей немецкого романтизма, усвоенная русским поэтом и примененная к истолкованию современного исторического материала и утверждению собственной миссии. Особый интерес представляют произведения поэта, изображающие современный исторический процесс в метафорической форме, требовавшей от читателя интуиции: «средневековые» и «античные» баллады, идиллии, классический эпос. Автор исследует саму стратегию и механизм превращения Жуковским современного исторического материала в поэтический образ-идею — процесс, непосредственно связанный с проблемой романтического мироощущения поэта. Книга охватывает период продолжительностью более трети столетия — от водружения «вечного мира» в Европе императором Александром до подавления венгерского восстания императором Николаем — иными словами, эпоху торжества и заката Священного союза.

---

287

«Итак, — говорилось в манифесте о казни, — виновные, заслужившие по закону смертную казнь и только неизреченным милосердием государя Императора помилованные, понесут достойное наказание». Между тем нравственный урок, задуманный императором, не получился. Согласно донесениям агентов, хотя «весь процесс, предшествующий смертной казни, был исполнен с точностью», «в преступниках не было замечено того благоговейного чувства и страха, какое должно ожидать в столь горестные минуты жизни человеческой» (цит. по: Волгин: 640).

288

Как справедливо замечает Джереми Темблинг, «[t]he aid-de-camp carrying the pardon had to arrive on horseback to the place of execution <…> to complete the theatricality of power» (Tumbling: 134). По Игорю Волгину, сказалась «сценическая (нероновская!) струна» характера государя. Возможны и более конкретные источники драматургического вдохновения императора (как известно, заядлого театрала), например, «прусская» драма чести Г. Клейста «Prinz von Homburg», в финале которой приговоренный к смерти герой в самый последний момент узнает о высочайшем помиловании.

289

Так, милость императора, по мнению В. Н. Энгельгардта, была своеобразным российским ответом австрийскому правительству, казнившему пленных венгерских офицеров, переданных ему генералом Паскевичем, несмотря на ходатайство последнего об их помиловании. Царь «сам захотел пристыдить венский кабинет своим „милосердием“ по отношению к „заговорщикам“» (цит. по: Волгин: 628).

290

Вопрос о том, присутствовал ли сам Александр Николаевич на казни, остается открытым. Игорь Волгин склоняется к положительному ответу на этот вопрос, ссылаясь на дневниковую запись государя наследника от 22 декабря 1849 года (Волгин: 584).

291

С изданием кодекса 1851 года смертная казнь в Пруссии начала совершаться в закрытом помещении.

292

Об этом он говорил и посетившему его в начале 1850 года А. И. Кошелеву. Свою защиту смертной казни поэт мотивировал тем, что ее неразумно отменять там, где она уже есть, ибо такая отмена, как свидетельствует статистика, ведет только к росту преступлений. Здесь же он выступает и против суда присяжных (Колюпанов: II, 211).

293

Профессор Грузинский, опубликовавший это письмо, в своих комментариях замечает, что оправдания Жуковского не вполне согласуются с содержанием его статьи о смертной казни: поэт противоречит сам себе, и на самом деле он выступает за казни. (Интересно, что ни в одном другом случае комментатор не позволяет себе усомниться в истинности высказываний поэта. Но здесь особый случай — интеллигентный человек начала XX века не может обойти вниманием нравственной стороны больного вопроса.).

294

В отличие от Достоевского, Толстого и Тургенева Жуковский не был непосредственным свидетелем этого действа. В статье о смертной казни он пишет, что узнал о казни Маннингов «из газет» (и у нас нет никаких свидетельств присутствия Жуковского на казни). Ему оставалось только вообразить тот ужас, который вообще и всегда сопутствует казни.

295

Заметим здесь, что, описывая предполагаемую реакцию народа на таинственную казнь, Жуковский допускает симптоматичное логическое противоречие: «не может быть, чтобы она (молитва) кем-нибудь, или по крайней мере большинством, не была услышана, не была произнесена с тем же чувством, которое оставляет неизгладимые следы на сердце» (Жуковский 1902: X, 142).

296

Следует заметить, что в своем мистическом оправдании казни Жуковский расходится с представлениями мистиков К. де Сен-Мартена и его русского последователя И. В. Лопухина (как известно, последний в свое время оказал заметное влияние на формирование религиозных взглядов Жуковского). Помимо де Местра, мистическое оправдание института смертной казни утверждал Баадер.

297

Апофеозом темы благой казни является последняя, итоговая, поэма Жуковского «Странствующий жид» (1851–1852). Подробнее см. Эпилог.

298

Ссылки на это ключевое для евангельского сюжета место постоянны в дневниках и философских статьях Жуковского 1840-х годов.

299

По мнению Жуковского, немецкие художники Ретч и Корнелиус, иллюстрировавшие эту сцену, неверно поняли «таинственное видение, о котором поэт только намекнул, оставив воображению читателя дополнить начатую картину»: «И тот и другой собрали к лобному месту ту сволочь, о которой говорит Фаусту в ответе своем Мефистофель; мертвецы в саванах, скелеты с головами и без голов бегают, летают, пляшут около эшафота, на котором (в рисунке Реча) совершается призрак казни» (Жуковский 1985: 355). Заметим, что на рисунке Ретча изображен также танец взявшихся за руки скелетов (Rezch Morits. Umrisse zu Goetheés Faust. Stuttgart, 1836).

300

А. И. Кошелев, посетивший Жуковского в 1850 году во Франкфурте, обратил внимание на связь представлений поэта о смертной казни с его отношением к «Eugene Sue и другим коммунистическим романистам» и вообще ко «всем романам, где выставляется худая сторона» (Колюпанов: II, 211).

301

Эти программные стихи из драматической поэмы «Камоэнс» 1839 года получают «историческое наполнение» в письмах и статьях Жуковского эпохи европейских революций 1848 года.

302

В этот год исполнилось 30 лет со дня смерти Наполеона на о. Св. Елены.

303

На связь «Агасвера» с этим стихотворением указал А. С. Янушкевич (Янушкевич 1990).

304

Литературная «насыщенность» «Агасвера» не раз отмечалась исследователями (Янушкевич, Киселева, Канунова, Фрайман, Anderson). Между тем, выявление разнородных источников этого произведения еще далеко не закончено. Так, например, сюжетообразующая для поэмы встреча вечного жида с Наполеоном восходит, по всей видимости, к малоизвестному стихотворению немецкого поэта графа Александра Вюртембергского «Ahasver und Bonaparte» (Lieder des Sturms von Alexander Graf von Württembeig. Stuttgart, 1838. S. 177–184).

305

Ср. статьи Жуковского конца 1840-х годов «О поэте и современном его значении» и «О меланхолии в жизни и в поэзии».

306

Ср. в религиозном фрагменте о причащении святых таинств, написанном поэтом в конце 1840-х годов: «Он дал нам Самого Себя в помощники, дал, так сказать, материальный образ нашей совести в акте покаяния, где нашу совесть представляет посредник, крест, евангелие, перед которыми должны мы, не обинуясь, раскрыть нашу душу» (Жуковский: XIV, 317).

307

В этом смысле история и миссия Агасвера подобны судьбе и миссии другого великого грешника — Старого Морехода из одноименной поэмы С. Колриджа. В обеих поэмах исповедь грешника понимается как средство душевного преображения слушателя.