Виталий Амутных - Русалия

• Название: Русалия
• Автор: Виталий Амутных
• Издательство: ТЕРРА – Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-275-02202-5

«Гадость — это заливная рыба. Я не рискнул бы назвать войну гадостью.

Понимаешь, „Русалия“ — это обогащенный уран. Сам знаешь, как обходятся с Ираном, готовящим атомную бомбу. Довольно странно было бы, если бы с тобой обходились иначе. Зная ситуацию Итиля, я воспринял выход в свет „Русалии“ как величайшее чудо. Ведь по той цензуре, которая тут царит, она даже не должна была выйти из печати. Но цензоры проглядели, а „Терра“ проявила безрассудство.

„Терру“, уклоняющуюся от переиздания, не смотря на удачную распродажу тиража, не за что осуждать даже теперь.

Так вот, узнали об обогащении урана и сделали оргвыводы. Атомная бомба, направленная на Итиль, как атом, возбраняется. Повторяю, удивителен факт, как тебе с „Террой“ позволили этот уран обогатить!»

Из письма литературного аналитика Ильи Кириллова автору.

---

И вот разодетая в пух и прах братия спускается с высоких ступеней главного крыльца, усаживается в красивую повозку, и в окружении многочисленной конной охраны, частью своей, частью предоставленной гостеприимной хозяйкой, под восхищенные взгляды замершего в отдалении люда отбывает с княжеского двора.

— Что ты, не слышал? — говорит Иехуда Писоне, подрагивая круглыми плечами от дорожной тряски. — Я вновь намекнул ей, что прими Русь нашу веру, — она получила бы в лице Хазарии не просто надежного союзника…

— Но, может быть, она что-то не так поняла, — прерывает его Эзра.

Взгляды Давида и Меира так же устремлены на Иехуду. А Нааман будто и не слушает их, глядя куда-то в сторону, только щурит в улыбке свои масляные глазки.

— Может, она, конечно, и дура, — пошевелив сросшимися бровями, смело вступает в разговор Серах, — но не до такой же степени. Она даже что-то такое пошутила, что, мол, подаренные нами греческие поволоки пришли к ней из Хазарии…

— Но нет… Что уже об этом говорить! — начинает раздражаться припертый напряженными взглядами Иехуда. — В конце концов не Ольга это решает. Сама она уже давным бы давно…

— О чем вы спорите? — наконец отзывается, все так же улыбаясь одними глазами, Нааман Хапуш. — Прямой путь не всегда самый короткий. Пусть наша воля придет к ним не напрямую, а через мертвого, через секту христианскую. Так дольше? Да. Зато здесь мы уже на середине пути: почти половина княжеской дружины — христиане. И Ольга явно…

— Но тогда их перехватит Куштантиния[110], - встрепенулся Давид Шуллам.

— …прилагает к тому усердие. — невозмутимо завершает фразу Нааман. — А Куштантиния, она только ходит вокруг да около этого куска, не зная как к нему удобнее подобраться…

— Вот нам и следует этим воспользоваться, — вновь ввертывает Шуллам.

— Вот, спасибо, Давид, — насмешливо кланяется ему Хапуш. — Именно это я и хотел сказать. И покуда сама рыжая ослушница еще толком не знает чего же она, помимо поволок и золота, хочет от Куштантинии, нужно поскорее предложить сосватать ее за греческого царя.

Лица всех находившихся в повозке словно окаменели, и только моргающие веки на застывших глазах напоминали о присутствии в них жизни. Первой нарушившей молчание была жена Давида Шуллама — Серах. Она негромко хрюкнула, и вдруг разразилась таким пронзительным хохотом, что даже лошади шарахнулись, и повозка подскочила на ухабе обочины. И тут же, точно спевшийся хор, ее почин подхватил дружный мужской смех.

Тем не менее ничуть не изменившись в лице, Нааман дождался, когда всеобщая оживленность иссякнет, уступив место любопытству, и тогда продолжил:

— Возможно, вам, прохлаждающимся в раю на Итиле, среди виноградников и цветущих лотосов, уже ничего не надо, может быть, вам достаточно того имущества, каким вы владеете?

— Да будет вовеки благословен наш Итиль, и царь его, и его престол, и да царствует он и его потомки долгие дни среди Израиля, — вдохновенно оттараторила скороговоркой Серах, выставив перед собой руки, пальцы которых не сгибались, — столько было на них перстней.

— Не сердись на молодежь, — вкрадчиво произнес Меир (он, как и Нааман приканчивал пятый десяток лет), примиренчески кладя тому руку на колено. — Имущества никогда не бывает достаточно. Но к чему ты высказал нам такую невероятную штуковину? Я пока не спрашиваю, зачем сватать Ольгу за греческого царя. Я говорю: как? Она ведь замужем.

— А греки? — вновь загорается самый молодой и горячий коротышка Давид. — За кого сватать? Роман женат. Его соправители сыновья — тоже. У Константина — Елена.

В этот момент повозка остановилась, и приблизившийся к ней вершник из охранительной свиты бодро рапортовал:

— Вы говорили, что прежде хотели бы пройти по рынку. Вот рынок.

Раззолоченные особы в нерешительности стали переглядываться, поскольку в возникшей дорогой теме разговора, хоть и производившей на первый взгляд впечатление полнейшей нелепицы, все же прослеживался пусть слабый, но пленительный аромат возможной поживы.

— Нет-нет, — замахал руками Меир, заглядывая в мохнатое лицо Хапуша, — рынок — потом. Мы едем к Нааману. Да?

— Как гости пожелают, — исполненный достоинства проговорил Хапуш, польщенный тем, что ему удалось заинтриговать собеседников.

Повозка тронулась с места, и разговор тотчас же возобновился.

— Мне пришла в голову эта идея… — от минуты к минуте все более наливаясь самоуважением, говорил Нааман Хапуш.

— Так это твоя идея? — настороженно прищурился Иехуда Писоне.

— Да… То есть, вообще-то сначала я получил письмо от мар-Саула[111] и мар-Вениамина из страны, чье название на святом языке звучит — Сефарад[112], а на языке исмаилтян, которые там в основном обитают, — ал-Андалус. Они переправили мне письмо через наших людей, живущих в стране Хигдиим[113].

— Я слышал о мар-Вениамине, — уже без всякой тени насмешки, весьма серьезно произнес Эзра. — Он живет при дворе тамошнего царя. А доходы того царя только от купцов Сеннаара, Хорасана, Египта и ал-Хинда достигают ста тысяч золотых в год.

— О. это весьма достойные люди, — еще более одушевленно продолжал Нааман Хапуш, — ведь все торговые сношения со страной Сефарад осуществляются не иначе, как при посредничестве мар-Вениамина и мар-Саула. Благословен Господь, Бог Израиля, который не лишил нас заступничества и не упразднил вчистую удачу у колен израильских! Да пребудет наше счастье вовек!

Над синеватой бровью Иехуды Писоне сидел огромный золотоглазый слепень и преспокойно насыщал кровью свое пестренькое брюшко, а Писоне, поглощенный словами Хапуша, и не замечал ничего.

— Эти достойные люди, зная о том, что я живу в стране Рус, и будучи наслышаны о моей близости к княжескому дому, просили меня… Как приедем, я покажу вам это письмо. Они просили меня во имя того, чтобы народ Израилев, который был лелеян с рождения и который за прегрешения перед нашим Богом был развеян по свету, чтобы скорбящий о сроке соединения народ наш скорее излил Богу свою радость, сказав: «Время, которого мы ждали — вот пришло». Достойнейшие просили всячески содействовать созданию единого пространства для сева зерен веры израильской, чтобы скорая жатва собрала наших изгнанников, наших рассеянных соплеменников при жизни нашей и всего дома Израилева.

— При чем же тут Ольга? — подскочив на ухабе, крякнула Серах.

— Мар-Саул и мар-Вениамин пишут, что было бы полезно породнить Русию и Куштантинию.

Единомыслию в таком союзе все равно не бывать, а значит, понадобится посредник. Если же мы впредь не станем гневить Бога внутренними распрями…

— Н-да-а… — очнулся Иехуда Писоне и смахнул со лба слепня. — Вряд ли эта мысль понравится нашему мэлэху. Впрочем… Впрочем, если столицей этой империи будет Итиль…

— Почему бы и нет? — подмигнул Иехуде Хапуш. — Но во всяком разе, если даже столь грандиозные замыслы пока не осуществимы, посредничество в таком деле несомненно принесет прибыток всем занятым в нем; и тем, перед кем окажутся в зависимости царские роды, и тем, кто самовластно станет контролировать все торговые пути, и даже самым маломощным из нас, кто теми путями пожелает воспользоваться.

Раскрасневшаяся жена Давида все ерзала на месте и пыталась вытереть плечами вспотевшие щеки:

— Однако, Нааман, греческая вера не допускает двоеженства, так?

— Серах, — ответ прозвучал не без едкости, — уж кто-кто, но ты никогда не была замечена в наивности. Завести вторую жену им вера не позволяет, а вот взять новую взамен безвременно преставившейся, — это у них сплошь и рядом. Среди их василевсов и август[114] ушедших в лучший мир естественным путем можно по пальцам пересчитать. Кстати, Ольга уже отписала багрянородному Константину письмо, из которого недвусмысленно следует, что она самолично готова принять христианскую веру, явив тем самым образчик всему русскому обществу, а василевсу — залог их дальнейших добрых отношений. Тут, согласитесь, можно усматривать ненавязчивый намек.

Здесь Нааман не смог не приосаниться, так как письма русская княгиня составляла под его недреманным оком, что не могло не бодрить в нем чувство собственного достоинства.

— Константину? — раздалось одновременно несколько голосов.

А Серах взяла на себя труд объяснить причину общего недоумения:

— Почему в таком случае Константину? Ведь на греческом престоле весьма уверенно восседает Роман Лакапин.

— Я, как посмотрю, — довольно ухмыльнулся Хапуш, — у вас там не просто рай, а какое-то сонное царство. От довольства, видать, у вас жиром-то и глаза, и уши заплыли. А мы здесь постоянно получаем известия и из нешивы[115] святого города Иерусалима, от главы академии Гордости Иакова — мар-Иессея, и из Македонии, и из франкской Павии от реб-Аарона — главы диаспоры. И все сейчас только о том и толкуют, что в Куштантинии вот-вот наступит время перемен (к которому кой-кого, может быть, стоит несколько подтолкнуть), а, поскольку всякие перемены, любое междуцарствие особенно хороши для разного рода выгодных предприятий — важно случай этот не упустить.