Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов

• Название: Подельник эпохи: Леонид Леонов
• Автор: Захар Прилепин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-4269

В книге «Подельник эпохи: Леонид Леонов» известный прозаик Захар Прилепин выступает как исследователь творчества одного из интереснейших писателей XX века. Невероятно, сколько событий могло уместиться в жизнь одного человека: белогвардейский офицер и рядовой красноармеец; литературный преемник Максима Горького и мэтр, которого с девяностолетием поздравляет Михаил Горбачев… Славе его первых романов — «Барсуки», «Вор» — завидовали Булгаков и Набоков, пьесу «Унтиловск» поставили во МХАТе при Станиславском, а публикация последнего романа — «Пирамида» — опоздала на несколько лет, чтобы стать бестселлером эпохи перестройки наравне с «Детьми Арбата».

---

А бесовской смерч пришелся на осень 1917-го.

Едва ли советская цензура могла разгадать этот рассказ во всех его внутренних каверзах, однако когда в 1923 году было решено издать «Деяния Азлазивона» — книжку запретили.

При жизни Леонова «Деяния…» так и не были опубликованы.

У Фалилеевых

Всё имущество Леонова было: рукописи, вещевой мешок и лист фанеры, на котором писал.

С этим скарбом на трамвае переехал он к Фалилеевым, а лист фанеры приспособил на маленький столик, чтоб писания продолжить.

Благодетель отгородил Леонову угол в мастерской (ограждением служил огромный холст работы Екатерины Николаевны Качуры-Фалилеевой) и выдал молодому своему другу листы ватмана. В любую свободную минуту Леонов занимался сочинительством.

Поначалу в комнате не было ни кровати, ни стола, потом какая-никакая мебель появилась, например, кровать Фалилеев смастерил гостю собственноручно.

Немного позже Качура-Фалилеева сделала акварельный портрет Леонова в обставленной уже комнатке, и обстановку, в которой он жил, можно рассмотреть на сохранившейся картине.

Сам Леонов — худой, тонкошеий, в рубашечке.

За спиной, над окошком, портрет Достоевского.

Возле заправленной лежанки — лукошко, полное бумаг: рукописи.

Над спонтанным столиком — икона, несколько книг. Лежат краски и мел. Первые свои рассказы, в числе прочих и «Деяния Азлазивона», Леонов украсил собственными рисунками, выполненными акварелью и цветной тушью под лаком.

«С буржуйки стекал черный сок, вроде туши, — дополнял рассмотренный нами рисунок сам Леонов в своих устных рассказах. — Я сцеживал этот сок и переписывал им свои вещи».

Как-то в гости к художнику Фалилееву заглянул Фурманов, приметил знакомого человека в мастерской:

— О!.. Лаптев, да? Ты ведь Лаптев? Васька Лапоть, помню. Что, пишешь?

— Да пишу вот…

— Ага, ну, бывай…

И ушел.

В другой раз, весной 1922 года, не выдержала жена Фалилеева и спросила, любопытствуя:

— Лёнечка, хоть бы почитали нам, что тут сочиняете?

Лёнечка долго уговаривать себя не заставил.

Собралась московская интеллигенция, истерзанная революцией, издерганная начавшимся нэпом, уставшая и печальная.

А после чтений сидели гости не в силах что-либо молвить и смотрели округ себя сияющими глазами: «Вот так да… Милый мальчик, откуда ты взялся?»

Глава четвертая Начинается литература. Сабашниковы. Первые книги

«Явление нежданное, невероятное…»

После первых же чтений к Леонову подошел издатель легендарного альманаха «Шиповник» Соломон Копельман и предложил опубликовать у него «Бурыгу». Необыкновенное везение по тем временам: литературные журналы в разрушенной Советской России фактически исчезли.

А «Шиповник» к 1922 году имел славную, с перерывом на Гражданскую войну, шестнадцатилетнюю историю. Ведущими авторами издания были в свое время Леонид Андреев и Федор Сологуб; в «Шиповнике» начинали Борис Зайцев и Алексей Ремизов, публиковались Бальмонт, Блок, Брюсов, Белый, Бунин. Почти все номера «Шиповника» состояли из безусловных шедевров или очень качественных вещей.

В том номере, где дебютировал Леонов, компания молодому автору подобралась вполне маститая: Николай Бердяев, Борис Зайцев, Сологуб со стихами; из молодых — Николай Никитин с хорошим рассказом «Барка».

С 1922 года берет начало серьезный литературный путь Леонова, тем более что и сам он вел отсчет именно с рассказа «Бурыга», открывавшего и первое, и последнее прижизненные собрания сочинений писателя.

Посвящен «Бурыга» Вадиму Дмитриевичу Фалилееву, в мастерской которого, за холстом, рассказ и был восстановлен по памяти.

Сразу вслед за первыми чтениями прошли новые; Фалилеев без устали нахваливал Леонова всем своим знакомым: «Талантливо пишет! талантливо рассказывает сказки! рисует! играет на гитаре!»

Юношу увидели и услышали художник Алексей Кравченко, с которым Леонов очень сдружился, график Иван Павлов, писатель Александр Яковлев, семейство издателя Михаила Васильевича Сабашникова — сам он появился чуть позже, когда его чуть ли не за руку привели старшая дочь Нина и двоюродная племянница, художница Маргарита Васильевна Сабашникова (кстати, бывшая жена поэта Максимилиана Волошина).

После нескольких «сред» у Фалилеевых Леонов пошел «гастролировать» по всей Москве.

Издатель Сабашников впервые увидел и услышал Леонова у своих знакомых Григоровых (глава семейства был юрист и теософ) на Садово-Кудринской, в большом и просторном доме.

«Читал Леонид Максимович хорошо, очень своеобразно, чрезвычайно быстро, иногда как бы выкрикивая отдельные слова, — вспоминал Сабашников. — Молодой гибкий голос и приятное, выразительное лицо содействовали, в свою очередь, общему впечатлению».

На вечере у Григоровых Сабашников пригласил Леонова выступить и у него в гостях с рассказом «Туатамур» — историческим повествованием от лица военачальника Чингизова воинства (оригинальная вещь, которая вскоре вызовет бурное приятие Горького; впрочем, далеко не его одного).

В свою очередь, у Сабашникова появился художник Илья Семенович Остроухов и вскоре устроил вечер Леонова в своем доме, что в Трубниковском переулке.

Так вот и передавали его из одних радостных рук в другие.

Если говорить о появлении Леонова в большой литературе, без эпитетов в превосходной степени обойтись трудно.

Многим тогда нравилось думать, что этот замечательно красивый, большеглазый, белокожий юноша возник буквально из ниоткуда, был вылеплен из воздуха и света, как торжество долгих читательских ожиданий и хоть какая-то, но расплата за неустанное унижение великороссов и печальное расставание с отчалившей невесть куда Россией.

Унижали-унижали — отчаливала-отчаливала — и тут такой дар! Такой несоизмеримый — с юностью, кротостью автора — писательский талант.

Даже Сергея Есенина почти десятью годами раньше так не встречали: тогда еще циничнее были, развращеннее, снисходительнее.

Сегодня же всякий ценитель русской литературы готов был обнять этого юношу как родного.

Леонов тогда уже научился особенно не раскрываться при расспросах: мало ли где был я да кого повидал.

С другой стороны — а что ему, про Землячку, что ли, рассказывать, про то, как княгиня его спасла от ареста, или про архангельскую школу прапорщиков?

Лучше и не помнить об этом — а послушайте сказ.

Илья Остроухов писал в те дни Федору Шаляпину: «Послал мне Бог икону. <…> Это икона совершенно сохранная величайшего и талантливейшего нашего мастера XIV века Андрея Рублева. <…> Второе явление еще более нежданное, невероятное».

Что же может быть невероятнее обнаруженной иконы Андрея Рублева? Вот ответ.

«И вспоминаю я Вас с этим явлением на каждом шагу, при ежедневной почти встрече с ним… Ух, как жалко, что Вы не с нами!.. Как радостно Вы поняли бы его. Несколько месяцев назад объявился у нас гениальный юноша (я взвешиваю слова), имя ему — Леонов. Ему 22 года. И он видел уже жизнь! Одни говорят “предвидение”, другие “подсознание”. Ну там “пред” или “под”, а дело в том, что это диво дивное за год 16 таких шедевров наворотило, что только Бога славь, да Русь-матушку!»

На самом деле, даже не 16, а 18 — и далеко не все из них Леонов опубликовал. Но работоспособность у него накануне и сразу после демобилизации была поразительной.

В марте 1922-го он пишет «Бубновый валет», первую редакцию «Гибели Егорушки» и доныне не опубликованное «Повествование о великой тоске». В мае перерабатывает написанную, напомним, еще в Архангельске, в 1919-м, «Валину куклу» и создает «Туатамур».

В июне — «Случай с Яковом Пигунком», в июле — «Уход Хама», к августу — «Деревянную королеву», в сентябре — «Халиль», в октябре — повесть «Петушихинский пролом», а к декабрю завершает еще одну повесть — «Конец мелкого человека».

В те же сроки появляются «Бурыга» и «Притча о Калафате», которая войдет отдельной главой в «Барсуки».

Кроме того, на исходе 1921-го и на исходе 1922 годов он пишет еще две, не публиковавшиеся при его жизни, вещи с характерными наименованиями — упомянутое «Деяние Азлазивона беса» (именно так она называлась в первом варианте) и «История беса Василья Петровича» (доделана в 1923-м, подарена Фалилееву, утеряна и не найдена до сих пор).

Ощущение от всей этой щедрости очевидное: Леонов обнаружил некие свои потайные родники. Оставалось лишь щедро черпать — а там все не кончалось и не кончалось.

Может показаться, что этот плотный, цветной, ароматный язык, эта щемящая, безысходная тоска, кочующая из рассказа в рассказ, эта мелодика его прозы, зачаровывающая по сей день, зародились словно бы сами по себе, но это, безусловно, не так.