Август Коцебу - Трагедия русского Гамлета

• Название: Трагедия русского Гамлета
• Автор: Август Коцебу
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-6141-5

Император Павел I, стремящийся к благу своего народа, в его сознании остался тираном и безумцем. Будучи неограниченным властелином миллионов подданных и обширнейшей империи, он не смог защитить себя от придворной камарильи — и погиб ужасно и жалко, не вызвав к своей участи никакого сожаления. Лишенный опоры своего народа и совета приближенных, при всей безмерности власти, Павел I был вынужден править с помощью интриг — и от интриг же и погибнуть.

Кто именно был недоволен политикой Павла Петровича и что было причиной этого недовольства, — об этом вам расскажут современники и участники событий, произошедших 11 марта 1801 года.

---

Если бы цареубийцы одни привлечены были к суду, они обличили бы и указали бы на других заговорщиков и, как средство защиты, не преминули бы указать на согласие, данное великим князем.

Вот почему едва ли справедливы те, кто осуждал императора Александра за то, что он немедленно не предал суду лиц, принимавших ближайшее участие в этом преступлении, вопреки ясно выраженной им воле. При том же он долгое время не знал их имен, которые, естественно, от него скрывали. Никто из заговорщиков не хотел их выдать, так как в качестве их сообщников и единомышленников они сознавали грозившую им всем опасность. Александру лишь через несколько лет постепенно удалось узнать имена этих лиц, которые частью сами удалились со сцены, частью же были сосланы на Кавказ при содействии весьма многочисленных их соучастников, сохранивших свои места и положение. Все они умерли несчастными, начиная с Николая Зубова, который вскоре после вступления на престол Александра умер вдали от двора, не смея появляться в столице, терзаемый болезнью, угрызениями совести и неудовлетворенным честолюбием. Соображая в целом все эти обстоятельства, остается признать, что император Александр в том положении, в котором он находился, не мог иначе действовать, хотя его мать и не прекращала своих настояний. В невозможности относительно этого рокового и отвратительного дела идти прямым, публичным и законным путем он следовал импульсу своих личных чувств. Он возненавидел тех, которые первые его побудили, хотя и условно, дать согласие на заговор. Он не переставал разыскивать истинных убийц своего отца и довольствовался тем, что они кончили в презрении и неизвестности жизнь на Кавказской линии или в какой-либо отдаленной части армии. Казалось, само Небо желало удовлетворить его правосудие, ускоряя их конец. Александр уступал постоянным настояниям императрицы-матери, беспощадность которой не переставала преследовать тех, кто был замечен в выполнении заговора.

Генерал Бенигсен никогда не вернулся ко двору. Должность литовского генерал-губернатора, которую он занимал, была передана Кутузову. Только в конце 1806 г. военные дарования Бенигсена побудили императора Александра снова призвать его к деятельности и поставить во главе армии, сражавшейся под Прейсиш-Эйлау и Фридландом.

Князь Платон Зубов, официальный руководитель заговора, не добился, несмотря на все свои старания, никакой высшей должности в управлении и, сознавая, насколько его присутствие неприятно императору Александру, поспешил удалиться в свои поместья, пытаясь поздней женитьбой на миловидной польке найти недостающее благополучие. Затем он предпринял заграничное путешествие, долго странствовал и умер, не возбудив ни в ком сожаления.

Я уже упомянул выше, каким образом был удален граф Пален. То же произошло и с графом Паниным. Через несколько месяцев по восшествии на престол, незадолго до коронации, император Александр отнял у него портфель министра иностранных дел. Эти главные руководители и вдохновители всего заговора были поставлены под надзор высшей военной полиции и получили приказание не только не показываться при дворе, но никогда не появляться даже вблизи тех мест, где будет находиться император. Карьера их была навсегда закончена, и обоим им пришлось навсегда отказаться от государственной деятельности, которая между тем была их стихией, и закончить существование в одиночестве и полном забвении.

Если принять во внимание все эти обстоятельства, то легко убедиться, что император Александр в его положении не мог поступить иначе по отношении к заговорщикам, несмотря на увещевания своей матери.

Эта форма наказания, избранная для них Александром, была им наиболее чувствительна, но, несомненно, и то, что более всех наказал он себя самого, как бы умышленно терзая себя упреками совести, вспоминая об этом ужасном событии в течение всей своей жизни. Приближалось время коронования. В конце августа 1801 г. двор и высшие власти Петербурга переехали в Москву. Здесь среди величественных церемоний, празднеств и увеселений, среди трогательных проявлений народной любви и восторга воображению Александра невольно представлялся образ его отца, еще недавно с той же торжественностью всходившего на ступени трона, вскоре обагренного его кровью и его обезображенным телом. Пышная обстановка коронационных торжеств, с ее блестящим ореолом самодержавной власти, не только не прельщала Александра, но еще более растравила его душевную рану. Я думаю, что он в эти минуты был особенно несчастен. Целыми часами оставался он в безмолвии и одиночестве, с блуждающим взором, устремленным в пространство, и в таком состоянии находился почти в течение многих дней, не допуская в себе почти никого.

Я был в числе тех немногих лиц, с которыми он виделся более охотно в эти тяжелые минуты, тем более что с давних пор он делился со мною самыми тайными, сокровенными мыслями и доверял свое горе. Он даже мне, более чем кому-либо другому, разрешал входить к нему в кабинет, когда он предавался болезненному упадку духа, этим безнадежным угрызениям; порою я прерывал запрещение входить, когда ужасные размышления продолжались слишком долго; я старался по мере сил влиять на его душевное состояние и призывать его к бодрости, напоминая о лежащих на нем обязанностях. Александр почитал их тяжким уроком, который должно выполнять, но сила, чрезмерность его угрызений, его строгость к самому себе отнимали у него всякую энергию. На мои увещания, на слова ободрения и надежды, которые я к нему обращал, он отвечал: «Нет, это невозможно, против этого нет лекарства; я должен страдать; как вы хотите, чтобы я перестал страдать? Это нельзя изменить».

Все близкие к нему люди, видя его в таком состоянии, стали опасаться за его душевное равновесие, и так как я был единственный человек, который мог говорить с ним откровенно, то меня часто просили навещать его. Смею думать, что усилия мои повлияли благотворно на его душевное состояние и что многие мои доводы поддержали его и не дали ему упасть под тяжестью мысли, которая его преследовала. Несколько лет спустя великие события, в которых император Александр играл такую выдающуюся и славную роль, доставили ему успокоение и в течение некоторого времени поглотили все его внимание и вызвали кипучую деятельность. Но я убежден, что еще позднее та же мрачная идея снова завладела им, вызвала в нем к концу его дней такой упадок, такое отвращение к жизни и повергла в набожность, быть может, преувеличенную, но все-таки единственно способную поддержать всякого человека в самых глубоких его скорбях.

Во время неоднократных бесед наших о событии И марта Александр не раз говорил мне о своем желании облегчить, насколько возможно, участь отца после его отречения. Он хотел предоставить ему в полное распоряжение его любимый Михайловский замок, в котором низверженный монарх мог бы найти спокойное убежище и пользоваться комфортом и покоем. В его распоряжение хотел отдать обширный парк для прогулок и верховой езды, хотел выстроить для него манеж и театр — словом, доставить ему все, что могло бы в той или иной форме скрасить и облегчить его существование. Он судил о нем по себе самому.

В благородном и великодушном характере Александра было, однако, что-то женственное, со всеми качествами и недостатками этих натур. Он часто созидал в воображении проекты, которые ему нравились и которые было невозможно согласовать с действительностью. На идеальном основании он в фантазии воздвигал законченные построения, которые не переставал тщательно совершенствовать. Ничего нельзя найти более практически неосуществимого, как роман, который вообразил себе Александр относительно способа, с помощью которого он сделает своего отца счастливым, лишив его короны и возможности мучить и разорять страну. В России это еще неосуществимее, нежели где бы то ни было. Александр был тогда не только юн и неопытен, но полон почти еще доверчивой и слепой неопытности детства, и эти черты первоначального его характера изгладились лишь после нескольких лет реальной жизни.

Я счел необходимым ничего не умалчивать о печальной катастрофе, которой началось царствование Александра, считая это лучшим средством воздать должную справедливость этому монарху, о котором стоустая молва распространила множество слухов, незаслуженно пятнающих его память. Простая безыскусственная правда, чуждая всяких прикрас, обеляет его от этого возмутительного обвинения и лучше всего объясняет, каким образом он был вовлечен в действие, совершенно противное его образу мыслей, его наклонностям, а также причину, почему он не наказал более строго людей, к которым питал органическое отвращение.

Чтобы оправдать память императора Александра от столь ужасного возмутительного пятна, я решил лишь описать с полной правдивостью его совершенную неопытность и полное отсутствие честолюбия, благодаря котороым он стремился избегать престола, чем добиваться царского венца. Если уяснить себе все эти многообразные причины, приведшие к развязке, которой он не предполагал и которая, раз совершившись, причинила ему столько мучений, и которую он оплакивал всю жизнь, беспристрастный читатель, несомненно, придет к заключению, что, по всей справедливости, можно только жалеть об Александре, но не предъявлять к нему столь тяжкого и несправедливого обвинения.