Владимир Семичастный - Беспокойное сердце

• Название: Беспокойное сердце
• Автор: Владимир Семичастный
• Издательство: ВАГРИУС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-264-00721-7

Свои воспоминания В.Е.Семичастный частично написал, частично надиктовал незадолго до своей кончины.

Человек цельный, убежденный, бескомпромиссный, он попытался осмыслить в них и собственную жизнь, и историю страны, которой около полувека служил верой и правдой.

Книга откроет читателю немало любопытного о методах и стиле работы высших органов Советского государства, КПСС и Комитета Государственной Безопасности.

В ней содержатся яркие характеристики политических деятелей СССР (Н.С.Хрущева, Л.М.Кагановича, Л.И.Брежнева, Ю.В.Андропова, А.Н.Шелепина) и выдающихся советских разведчиков (Р.И.Абеля и К.Т.Молодого), а также интересные подробности о Карибском кризисе 1962 года, о нашумевшем «деле Пеньковского», о побеге за границу дочери Сталина Светланы Аллилуевой и многом другом.

---

Утром следующего дня Носенко появился на американской военной базе в Западной Германии. Мировая печать мгновенно отреагировала на то, что член советской делегации попросил политического убежища. Очевидно, французская мадам работала не только на разведку своей собственной страны.

В дальнейшем местом пребывания Носенко стал Вашингтон. В обстановке того времени беглец предстал перед Америкой, как бомба с часовым механизмом. Его особая значимость возросла, когда выяснилось, что он чекист, осведомленный о пребывании Освальда в Советском Союзе.

Конечно, он знал об Освальде, просто должен был знать. Когда КГБ проверял этого странного американца после его перехода к нам, Американский отдел разведки через свою агентуру в США выяснял, что известно о нем в самих США. Таким же образом обычно проверялся каждый перебежчик.

Однако Носенко своей информацией не особенно порадовал американцев: он сказал правду, что у КГБ никаких дел с Освальдом не было. Сенсации не состоялось.

Удивил их и другой момент: сын бывшего советского министра просит политического убежища. Что все это могло означать? Автоматически возникало подозрение, что все это ловушка КГБ.

Мы, разумеется, тоже удивились бы, если бы к нам ни с того, ни с сего перебежал сын члена американской администрации.

И в штаб-квартире КГБ побег Носенко вызвал не меньшее удивление. Он вывел из равновесия даже Хрущева.

Мы отказывались верить в то, что Носенко действительно задумал побег на Запад. Накануне своего исчезновения он звонил в Москву, говорил со своей женой, и при этом в его словах, манере говорить не было ничего особенного. Он старался выяснить некоторые домашние дела: у него были две маленькие дочери, и в это время они чем-то болели. Он расспрашивал, чем они больны, хотел еще до вылета домой из Швейцарии купить необходимые лекарства.

Зачем вести речь о лекарствах для детей, если знаешь, что никогда эти лекарства своим детям не передашь? И в служебных сообщениях Носенко своему начальнику не было и намека на то, что происходит нечто чрезвычайное.

Все новые и новые неясности будили в нас подозрение: а не был ли Носенко во время ужина чем-то одурманен? В таком состоянии подписал просьбу о предоставлении политического убежища (упоминания об этом появились в средствах массовой информации). А когда пришел через какое-то время в себя, мир уже был полон сообщений о его побеге. После всего случившегося ему трудно было бы объяснить, что все это ошибка.

Наше посольство в ФРГ сразу же официально потребовало встречи с Носенко. Немецкие и американские органы, как это обычно и бывало, незамедлительно ответили, что «господин Носенко встречаться не желает».

Нагромождение загадочных обстоятельств и порядочная их путаница не выходили у меня из головы. Однако не было никакого смысла делиться своими сомнениями с Хрущевым. Я потерял разведчика, и все тут. Поэтому в моем сообщении главе государства были лишь факты: как попал Носенко в аппарат КГБ, какие недостатки при проверке его личности были чекистами допущены.

— Мы тебя туда послали, чтобы ты навел порядок, — набросился на меня Хрущев. — Почему ты не проверил этого жулика как следует?!

— Никита Сергеевич, мы проверяем многих людей и не можем начать с выражения своего недоверия сыновьям наших министров. Если нельзя опираться на них, то тогда на кого же? Какой отклик бы все это вызвало у других?

Я предложил обратиться с письмом прямо к президенту США Л.Джонсону, чтобы добиться свидания с Носенко.

Но Хрущев и слышать об этом не хотел:

— Сам запачкался, сам и умывайся, а меня за собой не тяни!

Наш разговор проходил в присутствии членов Президиума ЦК, но Хрущев не обращал На это внимания и не стеснялся в выражениях.

Я поехал на заседание Верховного Совета. Вскоре меня догнал посыльный и передал приглашение Хрущева вернуться, но уже в его кабинет. Оказалось, он хотел извиниться за то, что так меня отчитал в присутствии других.

— Извини, что я накричал, не сдержался, но я был так рассержен, — виновато сказал Хрущев.

— Если будем только кричать — вы на меня, а я, в свою очередь, на своих подчиненных, — не преминул я ответить на его ранее сказанные обидные слова, — то разведку тем самым мы не укрепим, а только расшатаем. Потеря есть потеря, а «холодная война» — «холодная война»..

И мы дальше спокойно обсудили обстановку.

Носенко как сквозь землю провалился — нигде не появлялся, нигде не выступал. Мы предположили, что американцы его проверяют.

Конечно, наши люди пытались его найти, однако безуспешно: американская охрана была весьма основательной.

Грибанова сняли. Многие сотрудники были наказаны.

Судоверфь больше не носила имени Ивана Носенко. Глубоко страдала от побега сына его престарелая мать.

Мы в КГБ составили тогда три списка: подобная процедура следовала после каждого побега. Первый список — это круг людей, с которыми Носенко лично встречался, и круг информации, к которой он имел доступ. Этот список был самым коротким. Второй — с кем еще он мог сталкиваться. И, наконец, третий — о ком из агентов он мог бы знать не прямо, а через кого-то, опосредованно. Этот последний список был наиболее пространным.

Взвесив все «за» и «против», мы начали, опасаясь возможных последствий, отзывать разведчиков. Их оказалось немало…

До самого конца моего пребывания в КГБ мы так ничего о Носенко и не узнали.

Много позже дошло до нас, что он не выдал ни одного имени, вызвав таким образом даже недоверие к себе американцев, и какое-то время (по некоторым данным — до 1968 года) провел за решеткой в суровых условиях: оказался, мол, ключевой фигурой, а затемняет «контакты» между КГБ и Освальдом. Своими туманными ответами и не слишком большими профессиональными способностями Носенко якобы дело больше запутал, чем объяснил.

Если это на самом деле так, то мне в голову приходят еще и такие соображения.

Недоверие с американской стороны говорит о том, что до побега из СССР Носенко в Москве не работал на западные секретные службы. Если бы у него в прошлом была хоть какая-то заслуга перед американцами, они не отправили бы его в тюрьму.

То, что он никому не передал имен наших разведчиков, еще одно свидетельство того, что к побегу он не готовился, иначе прихватил бы с собой достаточное количество полезных для новых «работодателей» материалов.

А что, если он сознательно утаил имена своих бывших коллег?.. Если это так, то можно ли говорить о его добровольном побеге?

Размышлять на эту тему можно до бесконечности, однако правду о побеге Юрия Носенко пока еще никто не разузнал. Не знаю ее и я.

Китай и Вьетнам

Когда в 1949 году на путь социализма вступил Китай — страна с самым многочисленным в мире населением, казалось, что до претворения в жизнь идеалов, отраженных в учении коммунистов, уже рукой подать.

Старая колониальная система близилась к своему краху, и даже Британская империя, некогда столь великая, что солнце над ней никогда не заходило, чем дальше, тем больше сокращалась в размерах.

Оба центра самых больших социалистических стран, Москва и Пекин, шли поначалу рука об руку. Мао с уважением относился к Сталину, и в том, где находится столица мирового пролетариата, не существовало двух мнений. Крутой поворот в развитии произошел в 1956 году, после XX съезда.

Китайцы не сразу выступили против нас явно, однако борьба, носившая на первых порах скрытый характер, все больше давала о себе знать. Новое советское руководство осуждало Сталина, китайцы продолжали его почитать. Оценки личности Сталина и его идейного наследства все больше и все заметнее стали расходиться.

Пекинское руководство ошибочно определяло настроения советских людей. Ему представлялось, что критика Сталина — всего лишь каприз Хрущева и незначительной группы людей, а большинство советского народа, скорее, склоняется к позиции, подобной китайской. Это служило для китайского руководства опорой и побуждало к усиленному осуждению тех, кто выступал с критикой культа Сталина.

Мао и его политические последователи постепенно давали понять миру, что центр коммунистического и рабочего движения следовало бы переместить из Москвы в Пекин и что освободившееся после Сталина место лидера этого движения перешло к Мао. Это, понятно, рассердило Хрущева.

Однако я бы не сказал, что идеи Мао представляли для нашей идеологии слишком большую угрозу. Само его учение, которое он сам считал «великим», на деле не было ни достаточно систематизированным, ни достаточно логичным.

Еще при Сталине китайский руководитель начал публикацию своих теоретических трудов, но вскоре стало ясно: отдельные частные положения этого учения страдают отсутствием внутренней взаимосвязи и систематичности.