Отто Рюле - Исцеление в Елабуге

• Название: Исцеление в Елабуге
• Автор: Отто Рюле
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Мемуары известного немецкого антифашиста Отто Рюле – это правдивый и интересный рассказ очевидца о разгроме немецко-фашистских захватчиков под Сталинградом и пленении многотысячной армии Паулюса, это откровенная исповедь об исцелении от «коричневой чумы» тысяч немецких военнопленных и обретении ими здравого смысла, человеческого достоинства и родины.

---

Эти вопросы мучили меня, и я не мог не думать о них, так как собирался докопаться до истины. Да, теперь я уже не проскочу красный сигнал, как раньше.

***

Углубившись в свои мысли, я не замечал дороги. На какое-то время волнение, охватившее меня, заставило забыть о физической боли. Но вскоре я снова почувствовал, как сильно болят ноги, как колет в груди.

Из головы колонны передали приказ остановиться. Остановились мы в лесу.

– Внимание! Слушать всем! – закричал переводчик, стоявший рядом с советским офицером. – Объявляется часовой привал. Кому нужно по надобности, может отойти. Кто отойдет дальше пяти метров от дороги, будет считаться беглецом. По нему безо всякого предупреждения откроют огонь. Через десять минут раздадут суп и хлеб. Полевые кухни стоят ужо впереди. Все делать только по команде!

Переводчик заметно выделялся среди пленных. Его меховая шапка, шинель и сапоги выглядели так, будто их только что выдали со склада. Сытое, свежевыбритое лицо. Погонов на шинели не видно.

– Кто он такой? – поинтересовался я. – Он так и брызжет здоровьем.

– Аферист, – ответил мне стоявший рядом ветеринар. – Обычный парень. Он еще в Красногорске дурил нас на пайках. К сожалению, он хорошо говорит по-русски и потому находится на особом положении.

– А как он сюда попал? – не отставал я.

– Этого точно никто не знает. Говорят, был переводчиком в штабе части.

Вскоре колонна медленно стала продвигаться вперед. Справа и слева от дороги показались полевые кухни. Каждый из нас получил миску рыбного супа и пригоршню сухарей. И хотя раздача пищи шла нормально и общий порядок не нарушался, переводчик неистовствовал. Кого-то он только ругал, а кое-кому даже доставалось от него по пинку. Уж не думает ли он подобным образом заслужить у русских авторитет?

Как и все, я сел на обочину. Усталость была так сильна, что я не думал о простуде.

– Приготовиться! Двигаемся дальше! – раздался голос переводчика.

– Давай! Давай! – закричали охранники.

Боже мой, как трудно подняться с земли и сделать первые шаги!

– Я больше не могу, – взмолился Мельцер. – Я отстану.

– Соберись с силами! – подбадривал я его.

Из последних сил, медленно, шаг за шагом тащились бывшие офицеры 6-й армии сквозь снег и пургу. Изредка на пути попадалась небольшая деревенька, домишки которой почти полностью были засыпаны снегом.

Россия! Загадочная страна! И вермахт собирался победить ее в «молниеносной войне»! Мои опасения в первый день войны не были напрасными. В этой стране для нас все незнакомо – огромная территория, климат и люди. Масса, огромная масса людей. Как эти люди умеют воевать, я впервые узнал, находясь в сталинградском котле. Кое-какое представление о том, как воюют русские, я получил еще в Мюнхене на курсах для войсковых казначеев. Об этом нам, новичкам, откровенно рассказывали интенданты, уже побывавшие на восточном фронте.

… С большим интересом ждал я доклада одного старшего лейтенанта из военного училища о положении на восточном фронте. Но оказалось, что докладчик ни дня на фронте не был. Он говорил о борьбе двух мировоззрений, о большевистской опасности, которую навсегда устранит вермахт. По его словам, немецкая армия победоносно закончит войну уже в 1942 году.

После обеда, отправившись на прогулку, я случайно познакомился в трамвае со старшим лейтенантом-пехотинцем. Левая рука у него была ампутирована. На груди у него я увидел Железный крест 1-й степени и значок участника атак. Мы прогуливались по парку и разговаривали исключительно о войне. Я рассказал старшему лейтенанту о только что прослушанном докладе на курсах и поделился своими впечатлениями.

– Я вижу, вы неплохо переварили этот доклад, – с издевкой заметил офицер.

– Нам сказали, что в 1942 году война закончится.

– Это официальная версия. В действительности же все выглядит совсем иначе. В прошлом году в начале декабря я был под Москвой и все испытал на собственной шкуре. В середине декабря у меня не стало руки. А за несколько дней до этого я был свидетелем панического бегства. Вчера я получил письмо от знакомого лейтенанта. После моего ранения он принял командование ротой. Так вот он пишет, что из сотни солдат третья часть погибла, а остальные или ранены, или больны. Фронт же сейчас проходит на двести километров западнее, чем это было к началу контрнаступления. Об остальном вам и самому нетрудно догадаться.

– Об этом наш докладчик ничего не сказал.

Разговор с одноруким старшим лейтенантом не выходил у меня из головы и когда я проводил свое последнее воскресенье в Мюнхене. Уже тогда я понял, что радио и пресса попросту умалчивают о тяжелом положении наших войск.

В Аугсбурге, встретившись со своим младшим братом, служившим в войсках связи, я не стал говорить ему о своих сомнениях.

Первый день нашего перехода подходил к концу. Вечерело. Часовые торопили: «Давай!.. Давай!.. Быстро!.. Быстро!..»

Колонна наша сильно растянулась, не менее чем на километр. Я шел примерно в середине колонны. Каждый тащился как мог.

Скоро в полумраке показались какие-то домики. Колонна остановилась.

Красноармейцы разделили нас на небольшие группы. Наша группа разместилась на ночевку в школе. Полевые кухни подвезли горячий чай, но многим было не до чая. Повалившись на пол, они сразу же уснули.

Я тоже смертельно устал, но заснул не сразу: мешали крики и стоны пятидесяти пленных. Шуму было больше, чем в вагоне.

Но сон постепенно одолел и меня. Сколько я проспал, не знаю, только проснулся оттого, что кто-то тормошил меня.

– Ну успокойтесь же, пожалуйста!

– Что тут случилось? – спросил я, вглядываясь в темноту.

– Вы кричали и бились во сне. Наверное, приснилось что-то страшное. Вот и разбудили меня своими криками.

Да, сон мне приснился действительно страшный: гетто в польском городе.

… По дороге, километрах эдак в пятнадцати от Буга, наша санрота проезжала мимо территории, огороженной колючей проволокой. Там содержались старики, женщины и дети в длинных оборванных одеждах. На худых детских лицах горели черные глазенки. У всех была нашита желтая шестиконечная звезда: евреи.

И тут произошло совершенно неожиданное. Бледные и исхудалые люди бросились нам навстречу. Они разрывали проволоку, перелезали через нее. Еще несколько мгновений – и передние были уже на дороге, по которой ехали наши машины.

– Дайте газ! – приказал я водителю.

Но было уже поздно. Машину мгновенно окружило плотное кольцо людей – мужчины, женщины, дети. Глаза их горели ненавистью. Чьи-то тощие, как у скелета, руки распахнули дверцу машины.

– Что вам нужно? – испуганно завопил я. – Я ничего не знаю.

– Знаешь! – крикнул мне один из евреев. – И будешь отвечать за это!

Худые костлявые пальцы схватили меня за плечо…

***

Я проснулся. Мельцер уложил меня на пол.

Знал ли я обо всех преступлениях, которые фашисты совершали над евреями?

О том, что я увидел в Польше, я действительно ничего не знал. Но было еще и кое-что другое – «кристальная ночь» в ноябре 1938 года.

… Ничего не подозревая, шел я в ту ночь к себе на работу. По дороге увидел разбитые витрины в лавках. Лавочки были разграблены. Недалеко от них возились офицеры СА. Услышав ругань и выкрики «проклятый жид», я понял, что все это значит. Я рассказал об этом своим друзьям, но они только боязливо пожали плечами.

Бесчеловечное обращение с польскими евреями испугало меня. Я понимал, что добиваться величия Германии нужно отнюдь не таким путем…

Так что на моем жизненном пути, в период с 1933 по 1943 год, меня не раз предупреждал «красный сигнал», не раз он как бы говорил мне: «Стой!» Однако он настораживал меня лишь на мгновение, а потом я продолжал идти тем же путем, который казался мне удобным. В этом была моя моральная ошибка. И теперь я должен был нести за это ответственность…

***

– Как вы думаете, куда нас ведут? – спросил меня Мельцер утром.

– В какой-нибудь лагерь, где мы будет работать, – ответил я. – Надо полагать, легко нам там не будет, но это гораздо лучше, чем восстанавливать Сталинград. Когда мы были в Красноармейске, разнесся слух, будто оставшиеся в живых солдаты и офицеры 6-й армии должны будут полностью восстановить в Сталинграде разрушенные нами заводы, жилые дома, театры, магазины – короче говоря, весь город!

– Это была бы пожизненная каторга, – заметил старший лейтенант Мельцер. – Что же мы будем делать восточнее Казани? Там ведь не было фронта?

– Наверное, русские хотят пустить здесь заводы, эвакуированные из западных районов. Так что работы нам хватит.

Наша пропаганда всегда кричала о том, что всех пленных ждет выстрел в спину. Еще находясь в котле, я не верил этому. А вот в то, что победители заставят нас как следует работать, я верил. Я даже сомневался, что мы когда-нибудь попадем на родину. Ведь война унесла у русских миллионы людей, а десятки больших городов лежали в развалинах, как и Сталинград. И если нас, военнопленных, заставят все восстанавливать, это будет нелегко и долго.