К. Любарский - Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах

• Название: Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах
• Автор: К. Любарский
• Жанр: Религия

Дискуссия «Христианство и атеизм» С. А. Желудков — К. А. Любарский опубликована на сайте «Разум или вера?» по согласованию с Галиной Ильиничной Саловой — вдовой Кронида Аркадьевича Любарского по тексту одноименной книги издательства «Жизнь с Богом», Брюссель 1982 г.

---

Да нет, всего лишь — христианство. И без этого — заметь и не забудь — нет христианства, ибо это — его исходная точка, его догмат. И попробуй, преодолев смущение, сказать им: нет, не спасал Христос никакого мира, и само слово «спасение» в этом контексте — ничего не значит, всё это — ребяческие бредни… Ну, и что получится от таких слов — не знаю, сам я постесняюсь так им сказать, по какой-то из указанных уже четырех причин… Думаю, что после таких слов окажется, что говорить больше не о чем, ибо тут догмат, столб, конец света, абсолют. Тут мы выходим за грань человеческого разумения (видимо, в нечеловеческое, нелюдское разумение).

И, как мне кажется, дискуссия ваша как-то существует постольку-поскольку вы по взаимной деликатности ходите вокруг этого столба (как частицы, испуская свет, вертятся вокруг черной дыры — а когда ухнут туда, пиши уже пропало).

И не говори: потому де веруют, что есть проблема непознанного. Думаю все же проблема сама собой, а вера сама собой. Наличие непознанного для нас с тобой прежде всего — основание для сомнения. А здесь ведь — совсем противоположный результат: наличие откровения. И в том, что есть откровение — никакого сомнения.

Связь с непознанным, конечно, есть, но уж никак не прямая, а с весьма существенными, кардинальными добавочными привходящими обстоятельствами, с более важными, чем существование непознанного, самостоятельно действующими причинами. В желании именно веры. В желании быть правым. В желании сказать «знаю» там, где честно было бы сказать «не знаю». И снова мы подходим к тому, с чего начали, — к нечестности мысли. Потому что в любом догмате, в любом запрете возможной ревизии, в любой вере превыше мысли — есть тот или иной привесок нечестности мысли — во всяком случае, в той степени, в какой она не просто элементарная безграмотность. Опять же скажешь, что это несправедливо — дай Бог, кабы так, конечно, но не иллюзия ли такой оптимизм? Не хотим ли мы создать других людей по своему образу и подобию, забывая, что они могут быть созданы и по другим образцам? И если честный человек честно верит в свой догмат — означает ли это (предположим, что и мы тоже честные), что он действительно-таки похож на нас, что это всё-таки не кажущаяся похожесть? Можем ли мы с тобой представить свою веру в спасение мира Христом при полном, абсолютном исключении возможности сомнения в этом тезисе? Не ощущаешь ли ты тут непроходимого барьера между типами сознания (сознания догматического и сознания критического)? Ты пишешь, что я всё же несправедлив, говоря о нечестности: тип сознания типом сознания, а честность — честностью? Что же, не настаиваю, может быть, и ошибаюсь, может быть и упрощаю дело. Но не отрекаюсь: в обратном тоже не убеждён. Разве честному догматику, чтобы быть честным, не надо иногда закрывать глаза? А в закрывании глаз — такая ли уж полная честность? Чтобы не слышать сомнений, обойдёшься ли одной только честностью. Категорический отказ от ревизионизма — честен ли? А в том, что мы боимся их оскорбить, что они оскорбимы — честность ли тоже? Не потому ли и уязвимо, что не совсем честно?

9.12.74

С. А. Желудков Серия писем К. А. Любарскому (11.01.1975 – 18.01.1975)

Письмо от 11.01.1975

Дорогой Кронид Аркадьевич!

Предо мною — Ваше большое письмо ещё от 13.9 и выписки, которые я сделал из Ваших писем к жене от 29.9 и от 6.10. Большое письмо почти два месяца пролежало, ожидая меня в Пскове. И только успел я его получить — последовали эти тяжелые перемены в Вашей и без того тяжкой судьбе. Тут уж стало не до дискуссий. Тягостное чувство: надо бы Вам ответить — и просто неловко мне с Вами спорить при столь неравных внешних условиях.

Но весьма уважаемые люди советуют мне продолжать эту тематическую переписку именно с Вами — говорят, что она Вас развлечёт, даст Вам материал для размышлений. Я же со своей стороны сообразил, что неравенство внешних условий отчасти ведь компенсируется обратным неравенством образований, способностей и личных достоинств. И я стал знакомить Вас с моей перепиской на наши темы с другими лицами. А сейчас и сам принимаюсь наконец за мой ответ на три Ваших письма.

Итак — не хотите Вы переименовываться в агностика. Снова у Вас разговор о бритве. Дескать, я — атеист до тех пор, пока Бог Сам не объявится в моих научных занятиях. По этому поводу позвольте рассказать Вам фактический случай с московским школьником Мишей — не помню уже, первого или второго класса. Целый синедрион собрался и спрашивал Мишу — как это так он может веровать в Бога: «ты что, видел Его, что ли?». И отвечал Миша, удивляясь непонятливости преподавателей: «Дак ведь Он же — Невидимый!»… Подражая умному Мише, и я увещеваю Вас: не связывайте Вы свою душу, освободитесь от пошлой догмы, от суеверия — будто только естествознанию открывается вся истина. Да, действительно, многие учёные говорят теперь об удивительных закономерностях в природе, которые наводят на мысль о Законодателе, о Творце, о Космическом Разуме. Где-то ещё Дарвин писал, что между умом человека и Разумом, создавшим вселенную — такое же расстояние, как между умом собаки и умом Ньютона. Но все подобные разговоры — это уже вне науки, это тайна, пред которой останавливается агностик, и которой странным образом не замечает атеист:

…«Его, Творца, нигде не видно; скромно
Он кутается в вечные законы.
Их видит атеист, а не Его.
„К чему нам, — скажет, — Бог, довольно мира“, —
— И той хулой он хвалит Бога громче,
Чем голоса всех добрых христиан».

Так маркиз Поза держал речь о свободе. Бог не открывается в формулах науки в частности ещё и потому, что бережёт нашу свободу, нашу личность, которая без принуждения науки должна сама избрать себе своего Господа. Только здесь, на этой земле, в свободе нашего неведения есть такая возможность. А Вы ожидаете, пока Бог Сам не погрозится Вам в телескопе. Но этого никогда не случится, и Вы рискуете так и провести всю Вашу здешнюю жизнь в таком постыдном недоразумении.

Недавно я прочитал известие, что в начале тридцатых годов архиепископ Кентерберийский разослал крупнейшим учёным мира, в их числе и нашему Павлову, анкету, в которой был между прочим и такой вопрос: «Считаете ли Вы религию совместимой с наукой или нет?». — «Да, считаю», — ответил Павлов. «Почему Вы так считаете?». — «Да просто по одному тому, что целый ряд выдающихся учёных были верующими. Значит, для них это совместимо. Факт есть факт, с ним нельзя не считаться» (Л. О. Орбели. Воспоминания. «Наука», 1966). Наука и религия совместимы не в том немыслимом смысле, что Божественное появляется среди формул науки, — наука и религия совместимы в личности учёного человека, который молится Богу Живому. Не наука, не формула, не книжка, а личность, каждый для себя человек свободно решает этот самый главный вопрос своей жизни, вопрос всех вопросов — о Боге. Кто не может принять окончательного решения — тот называет себя агностиком. А Вы называете себя атеистом. Но ведь, по совести, положа руку на сердце — Вы не знаете, что «Бога нет». Это у Вас не знание, не опыт — это вера и догма. Вот и покажите, что нет у Вас догм и запретов — позвольте себе усумниться в догме атеизма, будто «Бога нет». Это и будет позиция агностика.

Продолжение следует. Приближается Ваша памятная дата — 17 января, начинается четвертый год Вашего подвига. Господь не даёт Вам благодати веры, но зато даровал Вам благодать великой душевной крепости и силы.

11.1.75

Письмо от 13.01.1975

(из серии писем)

Дорогой Кронид Аркадьевич!

В перерыве между двумя письмами я думал — как же всё-таки убедить Вас перейти на позицию агностика. Убедить можно только средствами разума. Попробуем применить здесь железную логику.

Вот три отношения человека к идее Бога:

1. Верующий: «Бог есть».

2. Агностик: «Не знаю».

3. Атеист: «Бога нет».

Научное знание, как это мы уже прочно усвоили, в этом вопросе нейтрально и может быть или не быть в каждой из трёх этих позиций. Позицию верующего (с его точки зрения) определяет положительное откровение, личный и наследственный религиозный опыт. Позицию агностика (с его точки зрения) определяет отсутствие такого откровения. А что определяет позицию атеиста? Что — у него есть какое-то откровение о небытии Бога? Но кто же мог бы дать ему такое откровение? Дьявол — но ведь он не верит и в Дьявола, да и нельзя в данном случае доверять Дьяволу. С его точки зрения, то есть не Дьявола, а атеиста, никакого откровения у него нет, и он может только сослаться на отсутствие у него положительного откровения о Боге. Но это позиция агностика, тогда так и надо сказать, что я агностик. Если же атеист будет ссылаться на науку — что, мол, наука не даёт ему сведений о Боге, то это мы уже читали и нашли неосновательным. Итак, позиция атеиста неправомерна. Вывод железный.