Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя

• Название: История первая: Письмо Великого Князя
• Автор: Лента Ососкова
• Жанр: Научная Фантастика

У Сифа Бородина есть всё для того, чтобы стать супергероем в какой-нибудь приключенческой книжке: он — младший офицер элитных войск Российской Империи 201* года, воспитанник полковника-героя… Но отчего-то в школе Сиф предпочитает вместе с друзьями рисовать пацифики — знаки мира — где только можно и нельзя и молчит как о своем звании, так и о войне, на которой вырос.

Но когда его командиру приходит приказ от самого Великого Князя, становится не до рассуждений, и события шестилетней давности снова встают перед глазами…

---

Нарушая молчание, зашуршал откладываемый Кашей в сторону микрофон, и «пацифист» принялся кому-то что-то с жаром втолковывать — слов слышно не было, но несложно было догадаться, что это к Каше наведались его «Кошмарики».

— Ой, Каша, что у тебя там происходит? — удивилась Раста. — Ты надолго?

— Сейчас, — откликнулся Каша. — Меня вздумали осаждать по всем правилам военного искусства и уточняли, на сколько времени у меня хватит продовольственных запасов.

— Скажи, что в таком случае весь ужин продовольственным запасом останется на осаждённой кухне, — посоветовал дальновидный Сиф.

— Уже сказал. Теперь осталось поймать Кошмариков за ухи и сказать ещё раз. Внушительнее, — кровожадно ответил молодой пацифист.

— Ну-ну, расскажешь потом о результатах, — Сиф представил себе кровожадного Кашу с Кольмариками за уши в каждой руке и фыркнул.

— Непременно, — пообещал Каша. — Не скучайте без меня!

— Ага. Подставь врагу левую щеку, — прокомментировал Сиф после того, как связь с Кашей оборвалась.

— Про уши ничего не сказано! — передразнила его недавние рассуждения Раста.

— Ну и пусть. Всё равно фиговый из Каши пацифист.

— А из тебя лучше, что ли, Спец по мировому лиху?

Сиф вспомнил свой пацифик над кроватью, неминуемо вспомнил и автомат, и признал:

— Не, из меня ещё хуже, — и вдруг спросил: — Сколько времени?

— Насколько я помню, у тебя на руке обычно часы, — откликнулась Раста немедленно.

— Там такие маленькие циферки… А у тебя часы прямо на столе стоят, я же знаю.

— А по-моему, большие там циферки… Семь с четвертью на моих часах, — недовольно сообщила Раста. — Ты вымогатель.

— Я даю тебе шанс совершить доброе дело! — парировал Сиф, радуясь смене темы с военной. Сегодня, он чувствовал, рано или поздно он не успеет вовремя прикусить язык, ляпнет что-то, чего не может знать даже «спец по мировому лиху», если спец этот — хиппи… И так уже слишком жарким вышел спор с Кашей. И бессмысленным.

Перекидываясь с Расточкой шутками и придираясь к словам, Сиф постарался забыть обо всём, что случилось сегодня на вилле в Сетуньском парке — казалось бы, совсем недалеко отсюда, а по ощущениям — где-то в другом мире. Но отчего-то не выходило: и Раста отвечала вяло, и Каша всё не возвращался.

Как-то само собой всегда получалось, что при исчезновении одного из их компании, разговор сбивался на простую болтовню и вскоре затихал. Так и сегодня — через четверть часа наступило полное молчание, и, разъединившись, Сиф полез в электронную почту: уже дня два он забывал проверить «почтовый ящик».

А там его, оказывается, ждало очередное письмо от Крёстного — Сиф всегда звал его именно так, не спрашивая имени, — ещё вчера поздно вечером пришедшее. Значит, надо было всё-таки проверить почту раньше, ещё в Управлении, когда была такая возможность. Сиф очень не любил отвечать с запозданием — как будто выкроил случайно свободную минутку и подумал: «А давай-ка я кому-нибудь напишу…»

«И снова привет, любезный мой Маугли…»

Сиф глядел на экран несколько минут, собирая мысли в кучу, а буквы привычного обращения, к которому раньше не присматривался, — в слова. Сегодня он уже слышал это прозвище по отношению к себе. От человека, которого видел на войне, как раз тогда, в октябре.

— Ваше высокородие! — крикнул Сиф, обернувшись в сторону двери.

— Чего тебе? — отозвался через какое-то время полковник.

Сиф вместо ответа встал и отправился в кабинет: кричать через полквартиры — не самый удобный способ вести серьёзный разговор, хотя в остальных случаях они частенько перекрикивались с командиром минут по десять, вполне довольные таким положением дел.

— Не маячь на пороге, входи уж, — Заболотин-Забольский нетерпеливо перевёл взгляд на облокотившегося о косяк подростка. Офицер сидел за столом и протирал клинок своей наградной сабли. Сиф подошёл к столу, прислонился к ножке коленом и пододвинул к себе одну из стоящих на столе фотографий. Долго разглядывал царственную осанку и полуулыбку позирующего.

— А кто мой крёстный?

— «А кто мой ближний?», как сказано в Евангелии, — откликнулся Заболотин. — Почему-то почти шесть лет ты этим вопросом не задавался.

— Так кто? — требовательно повторил вопрос Сиф.

Полковник пододвинул фотографию к себе, провёл пальцем по орнаменту рамки. У Сифа возникло твёрдое ощущение, что его командир прекрасно всё знает — но почему-то не хочет говорить.

— Может, спросишь это у него самого, а?

Сиф сердито пристукнул пальцами по столу. Он очень не любил, когда командир вот так переадресовывал вопросы.

— Не стучи, страшными бывают обычно сердитые генералы. Ну, может быть, полковники. Но точно не фельдфебели.

Юный фельдфебель поморщился, пробурчал: «Так точно», — и вышел. Конечно, их отношения с командиром, за редкими недолгими исключениями, всегда тяготели более к армейским, нежели чем к семейным. Армия была, в понимании Заболотина, той же семьёй, только большой. Таково уж его воспитание, офицера неизвестно в каком поколении, это понятно. А вот Сифу иногда хотелось чего-то другого. Обычного. Как у Каши с мамой. Или хотя бы как у Расты с дедом и «баб», у которых она чаще всего жила, поскольку родители-учёные колесили по всему свету и виделись с дочерью неделю в год. Больше везло её младшему братику — родители, если ехали вместе, брали его с собой. Два старших же брата давным-давно женились и теперь появлялись на горизонте лишь изредка… Раста никогда не унывала, несмотря на все эти проблемы. И всегда с удовольствием рассказывала о своей семье. О маленьком племяннике, живущем в Суздале. О том, что, вот, на днях обещается приехать Володя или Слава…

А Сифу, в общем-то, самой обычной семьи как раз иногда и не хватало. Со всеми своими неурядицами и проблемами. Но прилив семейных чувств у полковника случался только тогда, когда Заболотин-Забольский сильно уставал за день в Управлении, когда бесконечные офицеры надоедали ему паче горькой редьки. Самое обидное, что чаще всего в это время на семейный лад не был настроен сам Сиф.

— Сиф, ты чего, обиделся? — запоздало спохватился Заболотин. — Ну правда, спроси у него сам! Вдруг ему инкогнито остаться хочется?

— Вопрос — зачем? — буркнул Сиф, снова садясь на кухне перед компьютером.

С экрана на него укоризненно глядело всё ещё оставшееся «безответным» письмо от Крёстного. Сиф заново пробежал ровные строки глазами, против воли улыбнулся — но ответ на ум не приходил. Сиф не мог задать вопрос прямо — да, стеснялся и сам это прекрасно понимал. А без ответа на этот вопрос и писать не хотелось, что-то удерживало руки, неуверенно вытирающие пыль с клавиатуры.

Погасив экран, мальчик вернулся к полковнику в кабинет и молча сел в кресло рядом со столом. Заболотин уже убрал саблю на место и теперь тасовал в руках несколько фотокарточек, вглядываясь в лица на них.

— Кто это? — подал голос Сиф, чтобы только не молчать.

— Это Кром… в смысле, один мой товарищ, — зачем-то поправился Заболотин, — с которым мы вместе заканчивали училище. Потом мы как-то разошлись, потом встретились, потом вновь расстались, к слову, он был с нами… тогда. А теперь он вновь возник на горизонте, — он протянул мальчику одну из фотографий. Он видел, что Сиф в плохом настроении, и старался его не задеть случайной фразой — когда живешь вдвоём, ссоры становятся ну просто самым последним делом. А ещё осторожнее приходилось напоминать о войне — не только оттого, что это был теперь страшный призрак исчезнувшего детства, но и потому что Сиф очень не любил обнаруживать, что что-то забыл, а забывал он многое. Психостимуляторы в своё время сильно исковеркали детскую память, смешивая фантазии и образы прошлого, стирая лица и события…

Пока Сиф разглядывал фотографию, Заболотин взял ещё одну, подошёл к стене и аккуратно заменил на неё ту, старую и потёртую, времен его детства. Так постепенно обновлялась вся «экспозиция» в кабинете, в отличие от большой комнаты. Вернее, не обновлялась, а просто менялась, безо всякой хронологической зависимости. С новой фотографии глядели весёлые молодцеватые вояки — троица лихих друзей стояла, обнявшись, на фоне каких-то старинных руин. Ещё курсанты, о чём свидетельствовала литера на погонах. Портрет среднего как раз Заболотин и дал Сифу — пышно-курчавого и черноволосого, как Пушкин, с широко распахнутыми глазами. Он, как и его два товарища, еле сдерживал перед фотоаппаратом хохот.

«199*. Курсанты Л. Кунев, В. Кром, Н. Костин», — закрепил под фотографией Заболотин бумажку и залюбовался «К-К-Курсантами», как часто эти трое звались единым, ужасающим училище прозвищем. А ещё чаше их звали просто «гусарами» — и трое старались этому прозвищу во всём, не только, увы, в «положительном», соответствовать.

— Думаю его как-нибудь пригласить. Может, даже завтра, если у него планы не поменяются, — сообщил полковник, оборачиваясь к Сифу. — К слову, сегодня вечером у нас будет гость.