Илья Салов - Соловьятники

• Название: Соловьятники
• Автор: Илья Салов
• Жанр: Русская классическая проза

САЛОВ ИЛЬЯ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1834–1903) — прозаик, драматург. Детство Салова прошло неподалеку от Пензы в родовом имении отца Никольском, расположенном в живописном уголке Поволжья. Картины природы, написанные точно и поэтично, станут неотъемлемой частью его произведений. В 1850 г. переехал в Москву, служил в канцелярии Московского губернатора. Занимался переводами модных французских пьес. Написал и издал за свой счет две собственные пьесы. В 1858–1859 гг. одно за другим печатаются произведения Салова, написанные под ощутимым влиянием «Записок охотника» Тургенева: «Пушиловский регент» и «Забытая усадьба» («Русский вестник»), «Лесник» («Современник»), «Мертвое тело» («Отечественные записки»), В 1864 г. опубликовал в журнале «Время» роман «Бутузка» антикрепостнической направленности. С середины 70-х гг. сотрудничал в «Отечественных записках» Салтыкова-Щедрина. Щедрин неоднократно обращался к Салову с просьбой присылать свои произведения: «…Редакция весьма ценит Ваше участие в журнале» (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1976. Т. 19. Кн. 1. С. 104). В «Отечественных записках» с 1877 по 1833 г. Салов напечатал четырнадцать рассказов. Их главная тема — буржуазные хищники и их жертвы. Современники обвиняли Салова в подражании Щедрину, автор же утверждал, что его герои «списаны с натуры». В 80-90-е гг. рассказы Салова имели успех у читателей и были переведены на иностранные языки. В 1894 г. рецензии на новый сборник рассказов Салова появились в крупнейших русских журналах. Критики отмечали превосходное знание сельской жизни, глубокое сочувствие к деревенским людям, правдивое, лишенное идеализации изображение крестьян. А. М. Скабичевский охарактеризовал Салова как писателя «тургеневской школы», одного из самых талантливых беллетристов своего времени. По мнению А. Н. Пыпина, «некоторые из его деревенских героев могут считаться в ряду лучших народных типов», созданных русскими писателями. В то же время правдивое, лишенное прикрас изображение Саловым народа не удовлетворило критика народнического «Русского богатства», без оснований обвинившего писателя в «безучастном отношении к изображаемым явлениям». После, закрытия «Отечественных записок» Салов печатался в журналах «Русская мысль», «Северный вестник», «Неделя», «Артист», «Нива» и др.

---

— Караул! караул! — кричал Флегонт Гаврилыч. — Василий! Ванятка! Сюда, ко мне, выручай!

Но так как и Ванятка и Василий были заняты своим делом, то старик и обратился ко мне:

— Сударь! Что же вы стоите? — кричал он. — Нешто так делают благородные люди?.. Своих бьют, а вы себе стоите сложа руки… Караул!.. Берите подлеца за вихры, стащите его с меня… Что же это вы в самом деле!

Хотя долг чести, конечно, обязывал меня немедленно же вступиться за своих, обязывал вцепиться в волосы портняжки, постараться вышибить ему несколько зубов и даже поломать несколько ребер, но чувство самосохранения, а главное, отсутствие храбрости заставили меня поступить совершенно иначе. Я оставил «своих» и постыдно бежал с поля сражения.

VII

Только вернувшись к землянке, я опомнился от овладевшего мною ужаса. Лысый господин был за столом и пил чай.

— Не видали моих? — спросил он меня.

— Кого это?

— Жену и племянника или, лучше сказать, даму в малороссийском костюме и молодого человека в соломенной шляпе?

— Не видал, — соврал я.

— Черт знает, куда запропали! Другой день все ландыши рвут!.. — И потом, переменив тон, прибавил: — А мы всю ночь не спали. Ездили ночью в Покровское, поужинали там, хотели было переночевать, да уж больно грязно, гадко. Взяли да опять сюда и отправились. Вы ведь тоже вчера, кажется, приехали?

— Да, вчера.

— Я вас видел… Тоже за ландышами?

— Нет, я с соловьятниками.

— А! С соловьятниками! Отлично, отлично! Когда-то, в молодости, и я тоже соловьев ловил, а теперь не могу. Ожирение печени, катар желудка, одышка… сам не могу даже чулка на ногу надеть. Как только нагнусь, так и рвота. Теперь я все рыбу ужу… Оно, знаете ли, покойнее; сядешь на бережок, свесишь ноги… Отлично! Я было с удочками приехал сюда, да вчера вздремнул, а осетры подошли и утащили… Так я теперь и сижу, словно офицер без шпаги.

Я слушал лысого болтуна, а сам со страхом посматривал все в ту сторону, откуда должны были показаться брошенные мною товарищи. Наконец они показались. Все они шли рядом и молчали. У Флегонта Гаврилыча синели два «фонаря» под глазами и мотался по воздуху оторванный ворот пальто. У Василия была в крови вся нижняя часть лица; и только уцелел Ванятка, поплатившийся одним картузом. Василий и Ванятка повернули к лодке, а Флегонт Гаврилыч подошел ко мне.

— Пожалуйте-с, — проговорил он сухо и всячески стараясь прикрыть руками оторванный ворот. — Теперь можно и по домам-с.

Я встал.

— Что, моих — даму в малороссийском костюме и кавалера в соломенной шляпе не встречали? — спросил лысый господин, обращаясь к Флегонту Гаврилычу.

— Идут, недалечко-с.

— И отлично! Ну, что, как, удачно охотились?

— Слава богу-с!

— Каких больше соловьев, старых или новых песен?

— Есть и новенькие-с.

Кавалер и дама показались.

— А! Вот и мои возвращаются! — вскрикнул лысый господин.

Мы распростились, сели в лодку и поплыли в Саратов.

Мы ехали молча и не сказав ни слова друг другу; мне было положительно неловко. Только уж под Саратовом Василий, глядя на удочки, лежавшие на дне лодки и кое-как прикрытые моим «ковриком и одеяльцем», спросил Ванятку:

— А ты-таки упер?

— Еще бы! Приеду и продам. Они, поди, недешево стоят!..

Выйдя на берег, Флегонт Гаврилыч первым делом снял фуражку и, вынув из кармана панталон складной с зеркальцем гребешочек, стал расчесывать свои виски. Он отошел для этого к сторонке, но как старик ни таился, а пучок седых волос, снятый им с гребенки и поспешно брошенный на землю, не ускользнул от моего взгляда. Мне стало жаль старика. А тут еще подошла к нему жена (та самая «непонятливая», которая даже птиц не умела различать) и, увидав мотавшийся ворот пальто, закричала во все горло:

— Это еще что?!

— Зацепил, оборвал… ничего, ничего! — бормотал пере конфузившийся Флегонт Гаврилыч и побледнел как полотно.

— По-твоему, все ничего, а по-моему, так «чего»! — кричала расходившаяся баба, чуть не с кулаками налетая на Флегонта Гаврилыча. — А где поддевка, которую я тебе велела надеть… Где поддевка?.. Говори!..

— Она там, в трактире. Неловко было надеть… с нами барин, благородный человек, ездил… Ну полно, перестань нехорошо!

Я поспешил к Флегонту Гаврилычу!

— Ну-с, благодарю вас! — проговорил я, протягивая ему руку.

— Не за что-с. — И потом вдруг, подведя меня к жене, прибавил: — Позвольте представить-с: вторая супруга моя, Капитолина Петровна.

Но Капитолина Петровна, не подарив меня даже взглядом, так накинулась на несчастного Флегонта Гаврилыча за его непослушание, что я поспешил оставить их, позвал извозчика и поехал домой.

На другой день я узнал, что соловей, певший в Ольхах, не достался никому. Утром его поймать не могли, потому что он был слишком напуган, а вечером Ванятка предупредил портняжку и, забравшись в Ольхи, убил соловья ружейным выстрелом.

1880[13]

Примечания

1

«Пешкой» в Саратове называют пеший базар. (Прим. И. А. Салова.)

2

Гешефт (нем.) — торговая сделка.

3

Визави (франц.) — друг против друга.

4

Исадами называются садки с живой рыбой. (Прим. И. А. Салова.)

5

Косуля — большая лодка, 11–18 метров длиной, без палубы, грузоподъемностью 500-2000 пудов (от 8 до 32 тонн).

6

Кобёл — здесь: высокий куст.

7

Цитируются первые строки и последняя строфа стихотворения А. А. Фета «Шепот, робкое дыханье…».

8

Спасибо, тетя (франц.).

9

Когда куст осыпается сеткой, то ветви, более выдающиеся, заламывают, Чтобы не мешали, — это и называется «заломами». (Прим. И. А. Салова.)

10

«Капитан Гаттерас» — ранний роман Ж. Верна «Приключения капитана Гаттераса» (в 2-х т., 1866 г.) о путешествии к Северному полюсу.

11

…«защелкал, засвистал» — строка из басни И. А. Крылова «Осел и соловей».

12

Он запел, и каждый вспомнил Золотые дни свободы… — отрывок из стихотворения А. Н. Майкова «Приговор (Легенда о Констанцском соборе)».

13

Впервые — Отечественные записки, 1880, № 7, с. 135–168. Печатается по: Caлов И. А. Повести и рассказы. Саратов, 1956, с. 165–195.