Борис Носик - Дорога долгая легка… (сборник)

• Название: Дорога долгая легка… (сборник)
• Автор: Борис Носик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7516-1138-5

Борис Михайлович Носик, автор многочисленных книг и телефильмов о русской эмиграции во Франции, прежде всего прозаик — умный, ироничный и печальный. в его романах, повестях, рассказах грусть и смех идут рука об руку и трагедия соседствует с фарсом, герои Бориса Носика — люди невезучие, неустроенные, но они всегда сохраняют внутреннюю свободу и чувство собственного достоинства.

Шестую книгу своей прозы, выпущенную «Текстом», автор составил из произведений, которые считает самыми удачными.

---

Борис Носик Дорога долгая легка… Избранное

Красивой семье Ушаковых — Лене, Стасе, Михаилу и Денису — дружески посвящает автор вязанку своих писаний

Большие птицы

Глава 1

Передний зуб шатался, висел на волоске. Ощущение трагедии нарастало. Зенкович теперь все воспринимал трагически, хотя внешне жизнь его протекала почти спокойно. Правда, жена ушла от него, забрав его любимого сына. Иногда Зенковичу удавалось повидать сына. Это было тяжко и становилось с каждым разом все тяжелей, все обидней… Впрочем, если смотреть со стороны, Зенкович жил как будто вполне беззаботно. Денег еще оставалось, пожалуй, на год, переводческой работы пока хватало — можно было жить. Грустно, но можно. Погрусти — и живи. Вот только приклеить зуб…

Он вышел из метро, увидел синее небо над шумной площадью и подумал, что все поправимо. Вокруг строят такие дома. А значит, стройматериалы совершенствуются. А значит, чародей Израиль Романович приклеит зуб и можно будет даже улыбаться. Вот где-то здесь в переулке поликлиника. Кажется, в Спасском. А где Спасский? Зенкович дошел до середины улицы и попал в водоворот машин. Попытки проскочить под носом у самосвала и «Волги» кончились угрожающей неудачей. Зенкович решил переждать. А потом? Где тут все-таки Спасский?

Зенкович огляделся. Рядом с ним стояла нежно-розовая девица с белыми волосами до пояса. На ней была очень длинная юбка. Странная, полудеревенская косынка. И дубленка. Дубленка, впрочем, как у всех. Светлые волосы отливали рыжим. От «Лондатона»? А светлая отчего?

— Рыжая! Где же тут Спасский? — Зенкович спросил менее изысканно, чем обычно. А спрашивал он почти всегда — надо или не надо: он был общителен, слегка взвинчен. Сходился он с девушками сразу, хотя влюблялся редко — только в результате длительной неудачи или твердого решения. — Где же тут все-таки Спасский, а, рыжая?

Девушка посмотрела на него, улыбнулась, растерянно пожала плечами.

— Ай ду спик… Ай ду спик оунли инглиш, — сказала она: говорю, мол, только по-английски.

— Ноу рашн эт ол? — весело сказал Зенкович. — Вовсе, стало быть, не сечешь по-русски?

Она покачала головой.

— Это нам хоть бы хрен, — сказал Зенкович. — По-английски у нас всякий простой человек. Простой советский человек, который на голову выше всякого ихнего… Кого же он там выше? Не вспомню. А-а-а… Высокопоставленного чинуши. Ясно?.. Откуда же ты такая? — Светофор мигул, Зенкович подхватил ее под руку, и они перебежали на тротуар. — Из каких стран?

Он с удовольствием заговорил по-английски: гляди, так вот запросто лопочет у нас первый встречный, не хотите ли.

— Ого, Квинсленд. Красивые места. Что-то я переводил про вас. Уже не помню. Птица киви. Крик кукабары. Мишка-коала. Или это не про вас?

Она сказала, что сейчас, временно, живет в Лондоне.

— Совсем хорошо! Зеленая Англия, старая добрая Англия, — сказал Зенкович; все это было читано-перечитано, думано-передумано, хотелось-перехотелось давным-давно, еще тогда, когда он учил английский, писал курсовую о метафорах Голсуорси и мечтал, ох как мечтал повидать Англию. А теперь? Черт его знает, что теперь, он уже так давно не думал об Англии, о Голсуорси — просто переводил, что давали. А странствовал по России, в пределах… — Старая добрая Англия, — повторил Зенкович. — Хорошо небось в Англии…

— Мясо очень дорогое, — сказала девушка с серьезностью, — я уже два года не ем мяса. Я ем фасоль. В ней много белка. Фасоль не хуже.

— Хуже, — сказал Зенкович, — гораздо хуже.

Он рассмотрел ее лучше и удивился, что давеча так уверенно заговорил с ней по-русски: она была точь-в-точь ирландская простушка из голливудского фильма, из какой-нибудь «Дочери Райана». Эти ярко-розовые щеки, красная сеть сосудиков, расположенных так близко под кожей, синие глаза, прямые белые волосы — красота заморско-пейзанская, грубоватая и нежная в одно и то же время, и пастельная, и вульгарно-яркая: Зенкович не раз потешался над этими красотками в цветном кинематографе. Он думал, что это шалости системы «Техниколор», ан нет…

— Мясо это что, — сказал Зенкович, — мяса у нас навалом. — Он покачал передний зуб и отметил про себя неизбежный налет патриотизма в собственных речах. — Мяса у нас здесь до черта. Особенно в Доме журналиста. Хорошо там обстоит с мясом. Можно с уверенностью сказать, что в Доме журналиста проблема эта решена.

Он оглядывал ее с удовольствием. Она была очень серьезна и благожелательна. Ей больше двадцати, но меньше тридцати. Очень хорошенькая. Одежда представляет собой странное сочетание щегольства, моды, нелепости, небрежности и даже потрепанности. Впрочем, ей виднее, вероятно, так нужно, так у них носят.

— Вот я зуб укреплю, — сказал Зенкович, — можно тогда идти есть мясо. Так и быть, накормлю мясом, раз такие трудности в мелких странах.

— Я подожду, — сказала она просто.

На этом они расстались.

Сидя в ненавистном кресле, Зенкович со смехом рассказывал Израилю Романовичу про эту встречу.

— Англичанки, квинслендки, австралки — на черта они нам, Семочка? — сказал чародей, прилепляя зуб на место. — Уже мало нам своих блядей? Или у тебя еще не было квинслендского триппера, Сема? Вот так. Готово, гуляй, мой мальчик. Пока будет держать. А вообще, надо менять во рту всю работу. Сколько уже держится твоя работа? Лет десять?

Зенкович так мало ожидал увидеть девушку еще раз, что даже не сразу узнал ее, выйдя на улицу. Потом с некоторой гордостью отметил, что она ждет. Не мяса же она ждет. Она ждет его, такая вот молоденькая розовощекая девочка из далекого Квинсленда. Значит, он, Зенкович, еще стоит чего-нибудь и незачем строить трагедии. А может, ей все же хочется мяса, в нашем возрасте, Сема, не надо сильно преувеличивать свою половую привлекательность. Впрочем, может быть, ей просто скучно одной в большом и шумном городе. Да еще без языка. Так или иначе, он должен сейчас быть на высоте, он должен найти такси и повезти ее в Домжур, где дают вполне приличное «мясо по-суворовски». (Что значит «по-суворовски»: пуля дура, а штык молодец? Нет, не валяй дурака, просто это на Суворовском бульваре — но вот где взять такси?) Зенковичу повезло: таксист остановился и повез их без пререканий (никто не унижает так часто гусара и ухажера, как московские таксисты, — стой себе и скучай со своей барышней и своей рублевкой, а мы — на вот тебе, под носом, мы в парк, мы все в парк, сколько нас есть, по дороге в парк можно, конечно, заехать на вокзал, мы знаем, куда заехать, не твое дело, а ты стой и жди…)

Если бы он был один, Зенковичу не пришло бы в голову тащиться в Домжур, не такая уж там приятная публика, и вообще не станет он на собственную жратву тратить лишнее время или тратить лишние деньги (несмотря на вполне зрелый возраст, Зенкович еще не решил окончательно, на что стоит тратить лишние деньги — может, на путешествия, на дополнительную жилплощадь и дополнительную независимость, главное, чтобы не думать о деньгах, никогда не работать просто для денег).

Дорогой они продолжали знакомиться — Ивлин, Семен (она звала его то Семьон, то Сьоми, то, наконец, Сомми и Соми), он объяснял ей, что за улицы проезжают, кто построил эти здания, что знаменательного в них происходило. Он почему-то считал своим долгом знакомить ее с Москвой, которую сам знал неплохо (впоследствии он повторял свои рассказы всякий раз, когда они ехали по Москве, даже после того, как убедился и в том, что повторяется, и в том, что она забывает все без исключения, а может, даже и не слушает).

Не будет преувеличением сказать, что Зенкович нервничал во время этого первого ужина. Не то чтобы ему впервой было вот так на улице, почти на бегу, познакомиться с красивой девицей и пойти с ней ужинать, хотя, если говорить о весьма редко распространенных в этой части света квинслендских девицах или вообще о девицах с то ли дружественного, то ли враждебного нам, но всегда инородного Запада (впрочем, ведь этот чертов Квинсленд далеко на Востоке, но все равно, наверное, Запад, раз он не входит ни в «страны социализма», ни в «слаборазвитые»), — то, пожалуй, что и да, впервые. В былые времена Зенкович был, конечно, гораздо осторожнее и осмотрительнее на этот счет. И не только потому, что сами времена были осторожнее и осмотрительнее, но и еще почему-то, не очень ясно почему, может, потому, что уже приближалась в его собственной жизни черта, за которой не черта было терять. Так или иначе, сегодня он довольно отважно и безрассудно приволок девицу в Домжур, и вот теперь они сидели за одним столом с какими-то молодыми мужчинами в очень черных не по весне костюмах (все ясно, «старики» из областной, обкомовской газеты: «Наш главный, старик, собаку съел на прессе…»), жевали суворовское мясо и запросто говорили по-английски («маутфул эв инглиш», как говорят англичане, полный рот английского и полный рот мяса).