Александр Анин - Миллион миллионов, или За колёсиком

• Название: Миллион миллионов, или За колёсиком
• Автор: Александр Анин
• Жанр: Ужасы и Мистика

В размеренную жизнь владельца казино, по всем меркам, успешного человека, вторгается нечто. Случайная находка на заднем дворе игрушечного колесика оборачивается настоящим кошмаром.

Казино терпит убытки. Погибает близкая ему женщина. Сын становится преступником. А сам он на грани нервного срыва.

Разве мог он предположить, что все происходящее мистическим образом связано с миром его детских фантазий…

---

— Не один хрен?

«Аскольдова могила» отъезжает, заворачивает за угол. Мхов достаёт из кармана пульт автоматического открывания ворот, жмет на кнопку. Тяжёлые металлические створы медленно разъезжаются и так же неспешно смыкаются уже за спиной у Мхова.

— При-иве-ет, — жена, одетая в ветровку поверх тёплого свитера, машет рукой из ротонды. — А мы тут с Надюшей вот…

Ясно-понятно. Посиживают с соседкой Надькой из дома напротив, дуют «Мэйфлауэр», согреваются.

— Добрый вечер, — здоровается Мхов, рассеянно целует Марию в щёку.

— Налить? — жена кивает в сторону полупустой бутылки с коньяком.

— Не-а, — Мхов отрицательно мотает головой. — Где Алексей?

— В доме.

— Давно?

— Минут десять как. Говорит, на роликах катался по посёлку.

По посёлку, стало быть. Ладно.

— Ой, а что это ты без машины? — замечает, наконец, Мария. — За воротами оставил? Уезжаешь что ли на ночь глядя?

Мхов отзывает жену в сторону:

— Маш, ты проводи Надежду.

— Зачем это?

— Так надо.

Жена, надувшись, идёт в ротонду, шепчется с соседкой. Та поднимается, дамы выпивают на посошок, закусывают яблоком. Мария провожает Надежду до ворот, отпирает калитку, выпускает гостью.

— Мхов, я не поняла, ты ж на «пятисотом» уезжал, — говорит она, возвратясь. — Ой, а где это ты оцарапался, — и тянется к его щеке.

— Машина в овраге у поворота. Вылетел с трассы, — спокойно говорит Мхов.

— Ай, — жена в испуге прижимает ладони к щекам.

— Алёшка выскочил на дорогу прямо передо мной. Я и…

— Ай!

— Да кончай ты айкать. Говоришь, он за десять минут до меня появился?

— Примерно. Ничего не сказал. Говорит, по посёлку катался. Как же это? Ничего не понимаю.

— Я сам не понимаю, — Мхов устало глядит на жену. — У тебя телефон с собой?

Мария достаёт из кармана ветровки свой мобильный, протягивает мужу. Мхов набирает номер.

— Пётр Арсеньич, это я. Да. Тут такое дело, не справился с управлением. Да дома я, дома. Всё в порядке. Да нет же, нет. Прямо перед поворотом к посёлку. Сам. Ну один, один. Ну ладно, Пётр Арсеньич. Ну виноват. Каюсь. Нет. Сосед подвёз. Нет, не думаю. Ну проверьте. Да, пускай прям сейчас подъедут, заберут машину. Никаких ментов. Всё. До завтра.

Мхов возвращает жене трубку.

— Надо с Лёшкой разговаривать, — глухо произносит он. — Сил нет.

— Пойдём вместе, — Мария берёт его под руку.

— Я сам.

— Господи, что же это такое творится? — тяжело вздыхает жена и идет вслед за ним к дому.

В спальню сына на третьем этаже Мхов входит без стука. Раньше он не позволял себе этого никогда, но теперь, похоже, всё поменялось. Алексей сидит перед компьютером, вглядывается в раскрытое окно какого-то чата. Он быстро оборачивается, недоумённо-насторожённо смотрит на отца.

Мхов застывает в дверях, ему трудно сделать шаг, он физически чувствует действие неведомой взаимоотталкивающей силы, вставшей между ним и сыном.

— Зачем ты выскочил на дорогу? — недолго думая, спрашивает он.

— На какую дорогу? — в глазах Алексея лёгкая паника.

— Что ты вообще там делал?

— Где?

Мхов понимает, что он снова в тупике, как тогда, при попытке разговора о случае с собакой, и еле сдерживается, чтобы не заорать что-нибудь грубое, непотребное.

— Лёш, — говорит он, ещё на что-то надеясь, как можно тише, — в той машине был я.

— В какой машине? — угрюмо спрашивает сын.

У Мхова темнеет в глазах, он знает, что надо уходить, но продолжает говорить, срываясь на шёпот:

— В той машине… которая из-за тебя… из-за тебя улетела в овраг… — и вдруг кричит так, что у самого закладывает уши, — в машине! в которой я! я ехал! в которой я! я чуть насмерть не разбился! гадёныш!

И, почти задохнувшись, заходится в кашле.

— Уйди-и-и-и! уйди-и-и-и! уйди-и-и-и! — вдруг тонко кричит сын, но Мхов уже и сам выскакивает вон, страшно грохнув дверью.

Жена стоит напротив, у двери в спальню дочери. Её губы некрасиво трясутся, она плачет.

Мхов беспомощно разводит руками.

— Я не знаю, что делать.

Мария горестно кивает в ответ.

— Я во дворе немного побуду, — говорит Мхов.

И уже с лестницы, вспомнив:

— Маш! Тебе от Аскольда привет!

Недопитая бутылка коньяка стоит на столе в ротонде. Мхов выливает всё до капли в большой стакан и пьет залпом, большими глотками. Алкоголь быстро разжижает мозги, становится легче. Из-за дома слышится веселый смех вперемешку с немецкой речью. «Пойти развеяться, — думает Мхов, — немцы ребята весёлые».

За домом возле бассейна Карл-Хайнц и Фридрих развалились в деревянных шезлонгах возле своего трейлера. Они пьют пиво, рядом на специальной жаровне готовятся аппетитные толстенькие колбаски, нанизанные на специальные шпажки.

— Gruss, Fridrich! Hallo, Karl-Heinz! — Здорово, Фридрих! Привет, Карл-Хайнц!

— Guten Abend, Boss! — Добрый вечер, босс! — наперебой здороваются немцы.

Карл-Хайнц, высоченный голубоглазый блондин с длинными вьющимися волосами и густыми пшеничными усами, встает со своего места.

— Nehmen Sie den Platz, Boss. Trinken Sie mit uns. — Садитесь, босс. Выпейте с нами.

— Danke, bleibe Ich here, — Спасибо, я вот тут, — Мхов усаживается на ступеньки трейлера. — Beer, meinetwegen, nehme ich. — Пива, пожалуй, выпью.

Фридрих, полная противоположность Карл-Хайнцу, маленький плотный брюнет, мигом откупоривает банку «Йевера», передаёт Мхову. Тот делает большой глоток, пиво прохладным комом падает на принятый коньяк.

— Na und, schaffen Sie rechtzeitig? — Ну как, закончите вовремя? — спрашивает Мхов.

Он знает, что вопрос этот лишний, немцы сделают работу день в день по договору, но так, для порядка, почему бы не поинтересоваться?

Немцы подхватывают игру.

— Ja, Ja, natuerlich, Herr Boss, — Да, да, конечно, босс, — важно отвечает Фридрих и смотрит на Карл-Хайнца.

Тот, наморщив лоб, подтверждает:

— Ja, Ja, wieso anders, selbstverstaendlich! — Да, да, а то как же!

С минуту они молчат, сосредоточенно хлебая пиво.

Потом Мхов говорит:

— Hab mal oueres Gelaechter gehoehrt. Neuer Witz? — Я слышал, смеялись вы тут. Новый анекдот?

— Nein, — Нет, — отвечает Фридрих. — Karl-Heinz errinerte sich an der Geschichte seines Lebens. Eine ganze Wucht von diesen. Jede faellst vor Lachen um! — Карл-Хайнц истории из жизни вспоминал. У него их до хрена. И все — обхохочешься.

— Doch, erzahl eines, — Ну, расскажи что-нибудь, — просит Мхов.

Карл-Хайнц откупоривает ещё три банки, раздаёт пиво, закуривает. И начинает:

— Es war im vorvorigen Jahr, wenn Ich als Feuerwerker bei europeischen Gastspielreise von Rammstein beigeschlenderte. — Было это в позапрошлом году, я тогда пырял пиротехником в европейском турне группы «Раммштайн».

— Die jenige, die Herr Kanzler Schmachten der Nation genannt, — Это про которых канцлер сказал, что они — позор нации, — уточняет Фридрих.

— Na und, — Ну да, — морщится Карл-Хайнц. — Selbst ist er beigeschlafenen Schmachten. Sweinehund. Na und. Gewoenliche Gastspielreise. Wie immer ist es ein und dasselbe. In jedem Ort von ortsansaessigen Maedchen kann man sich ihrer nicht erwehren. Benommend von solcher Dresche legen sie sich nach Konzert aufstapelnd. Herr Direktor der besten fuer Knaben aus Gruppe auswaehlt, den Rest uns wirft hinunter — den Beleuchtern, den Feuerwerkern, den Monteuren, in kurzen Worten — den unermuedlichen Arbeitern. Das fehlte gerade fuer alles. — Сам он ёбаный позор. Собачья свинья. Ну вот. Турне как турне. Всегда одно и то же. Куда не приедем, от местных девок отбоя нет. Охренеют от такого молотилова и после концерта штабелями ложатся. Ну, директор кого получше для ребят из группы отбирает, а остальных нам сбрасывает — осветителям, пиротехникам, монтировщикам, короче, работягам. Хватало на всех.

— Pass auf, — Погоди, — перебивает его Фридрих, — Wuerste sind bereit. — колбаски готовы.

Он ловко подхватывает с жаровни три шпажки и Мхов получает свою долю. Тонкая шкурка лопается на зубах, ароматный, горячий сок попадает на язык, течёт по подбородку. Мхов заливает пожар пивом.

Карл-Хайнц, между тем, продолжает с набитым ртом:

— Das war in Tschechai. Kommen nach Prag an. Alles laeuft wie immer. Durchgearbeitet, Maedchen teilte, rollen wir zusammen einer Bierstube an. Mir wurde eine dunkelhahrige, braune zutei. Na und, sitzen wir, trinken, quetschen. Und meine sagte mir: «Weisst Du, ich bin Zigeunerin!». Ich sagte: «Es ist mir ganz egal. Fuer mich bist Du eine ja prima Maedchen mit grossem Gesaess». Und greife ihr unter dem Rock. Und bestosst meine Fresse! Ich sage: «Was machst Du, Hure, bist betrunken?» Und sie: «Weisst Du was, gemeiner Kerl, sie — Deutschen haben meine Urgrossmutter im Getto zu Tode geschindet». Da sieh mal einer an! Aber moechtete den Abend retten. Sage: «Jana! — sie heisste Jana, — Jana! Wozu ist es? Ich mag keine Nazzis auch…» Sie rueffelt, schreit aus vollem Halse pro ganze Bierstube: «Alle Deutsche sind in Graebe einzuschlagen!» Die Toene verstummten, alle sich kehren, und unseren Kerlen fielen beinahe die Augen aus dem Kopf. Und ich versuche ihr zu beruhigen: «Hoer zu, bitte. Doch waren auch guten Deutschen…» Sie kreischt dann: «Guten Deutschen — in guten Graebe!!!» Und mit diesen Worten springt sie auf von Banken, steht in Krebspose, hebt den Rock hoch, zieht die Slips ein und scheisst gerade auf meinen Knie! Und so wohlschmekend, als waehrend ganzes Lebens gespart hatte! Und endlich einen geeigneten Fall erwartet hatte!!! — Дело было в Чехии. Приезжаем в Прагу. Всё как всегда. Отработали, поделили девок, подались с ними в пивную. Мне досталась тёмненькая такая, смугляночка. Ну, сидим с ними, пьём, лапаемся. Тут моя мне и говорит: «А ты знаешь, что я цыганка?» Я говорю: «Да мне это по барабану. Для меня ты просто классная, жопастая тёлка». И лезу ей под юбку. А она мне по морде хрясь! Я говорю: «Ты чего, сучка, нажралась?» А она: «А ты знаешь, сволочь, что вы, немцы, мою прабабку в гетто заморили?» Вон, думаю, в чём дело! Но пытаюсь спасти вечер. Говорю: «Яна! — её Яной звали, — Яна! Ну зачем ты так? Я тоже не люблю нацистов…» Она в разнос, орёт на всю пивнушку: «Всех немцев в гробы!» Вокруг притихли, оборачиваются, у наших ребят аж глаза повылазили. А я всё её успокаиваю: «Перестань, пожалуйста. Ведь и тогда были хорошие немцы…» А она как завизжит: «Хороших немцев — в хорошие гробы!!!» И с этими словами вскакивает с лавки, встаёт раком, задирает юбку, спускает трусы и срёт мне прямо на колени! Да так смачно, как будто всю жизнь копила! И вот дождалась, наконец, подходящего случая!!!