Борис Ерхов - Андерсен

• Название: Андерсен
• Автор: Борис Ерхов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03623-9

Великий датский сказочник вошел в нашу жизнь еще в детстве — и остался в ней навсегда. Хотя сам он свои сказки поначалу совсем не ценил, считая их «крылатыми пустяковинами». Из-под его пера выходили стихи, водевили и либретто, повести, путевые записки и романы, но именно сказки принесли ему популярность, и сказка его жизни стала понемногу складываться. О том, как это происходило, читатель узнает из настоящей книги, рассказывающей о счастливом человеке, певце нежности и блеска жизни, частым присловьем которого в письмах и дневниках было отчаянное и горестное: «Уж лучше бы мне никогда не родиться!» И еще читатель узнает о том, что Андерсен никогда не считал себя исключительно детским писателем, хотя со временем и, наверное, с некоторым сожалением стал подозревать, что именно сказки принесут ему всемирную славу. Впрочем, даже если бы великий сказочник не написал ни одной сказки, все другие его произведения позволяют ныне считать его не только одним из основоположников современной датской литературы (а ведь до старости он писал на родном языке с ошибками!), но и — чего он так страстно желал всегда — Поэтом.

знак информационной продукции 16+

---

Речь в ней идет об отношениях между садовником и его работодателями, хозяевами родового поместья, где он трудится, причем активной стороной в возникшем между ними конфликте выступают хозяева, садовник лишь делает свое дело, — но настолько хорошо, что господа начинают ему завидовать. В самом деле, о подобном таланте, вкусе и профессионализме в своей области они не могут даже мечтать. В первый раз господа попеняли садовнику на то, что у них в саду не растут замечательные яблоки и груши, которыми их угощали в гостях. Оказалось, однако, что замечательные яблоки и груши, которые хозяевам так понравились, куплены у их же садовника, это он их вырастил. Но убедил он господ в этом только при помощи справки — ведь господа ему не поверили. Во второй раз господа были приглашены на прием во дворец, где им подали великолепные дыни — таких они в жизни не пробовали! Неужели садовник не знает их сорта? Пришлось ему сказать, что семена дынь королевский садовник брал у него. А поскольку сезон у его коллеги выдался неурожайный, пришлось ему приобрести у него и сами дыни. В третий раз хозяева подарили навестившей их принцессе плававший у них в вазе прекрасный «индийский лотос», который ей безумно понравился. Каково же было их изумление и негодование, когда Ларсен, так звали садовника, сообщил им, что это был вовсе не лотос, а насаженный им на лист водяной лилии голубой цветок артишока. Хозяева поместья тут же побежали извиняться перед принцессой за то, что подарили ей обыкновенный овощ. И получили от нее выговор: они должны благодарить своего садовника, ведь он открыл для них красоту там, где никому не приходило в голову ее искать.

Еще один подвиг истинного художника и специалиста Ларсен совершил, когда на месте поваленных бурей высохших старых деревьев в саду — сам-то он давно покушался их выкорчевать, да хозяева не давали, они считали деревья данью старой дворянской традиции — посадил обычные лесные и полевые растения. Вместо деревьев он поставил две мачты: на одну водрузил датский флаг Данеброг, а на другую повесил сноп овса, чтобы «птицы небесные» лакомились им на Рождество. Этот уголок его сада настолько всем понравился, что в одной копенгагенской газете появились статья о нем и гравюра с его изображением.

Хозяева Ларсена недоумевали: неужели им придется гордиться тем, что Ларсен на них работает?

Гордости за Ларсена они не испытывали. «Они чувствовали себя господами, которые вполне могли уволить старика-садовника, но они этого не делали, они ведь были неплохие люди, — много таких, как они, среди господ — и в этом счастье всех Ларсенов (курсив мой. — Б. Е).

Вот и вся история о садовнике и господах.

Поразмысли как-нибудь над ней!»[206]

Содержание и форму этой сказки я не могу назвать иначе как подстрекательскими.

Впрочем, у Андерсена было много лиц. И одно из них — лицо Домового из сказки «Домовой у лавочника» (1852), содержание которой было бы нелишне напомнить.

Если очень коротко, то домовому в ней пришлось выбирать между рождественской кашей лавочника и дивной книгой, озарявшей все неземным светом, которую Студент, обитавший на чердаке, выкупил у жившего внизу лавочника и тем самым избавил ее от превращения в оберточную бумагу. Сердце домового принадлежало чудесной книге, и он спас ее при пожаре, но, когда пожар потушили, понял, что без каши ему тоже не обойтись.

В результате он решил, что придется ему жить на два дома. Он не может бросить лавочника… и кашу.

«И это было так по-людски! Мы ведь тоже ходим к лавочнику — за кашей!»[207]

Как замечал не один биограф, Андерсен не только каждую неделю по очереди обедал у своих друзей, но еще и каждый год гостил у своих состоятельных друзей и знакомых в их поместьях в Дании и за границей. Он, естественно, приезжал только по приглашению, даже некоторые под благовидными предлогами или же вынужденно отвергая. Список усадеб, замков и загородных домов, в которых ему доводилось гостить, занимает не одну страницу (по данным Центра Андерсена в Оденсе, в Дании их 55 и девять в Швеции, Германии и Португалии). Он привык в них не только развлекаться, но и работать — взращивать, по совету Вольтера, свой собственный сад. К тому же в поместьях и замках, в отличие от Копенгагена, большей частью было тихо и несуетно. Вспомним, как начинается сказка «Гадкий утенок»: «Хорошо было за городом!» Андерсен сам писал, что большинство своих сказок создал в деревне. «У тихих озер, в глубине лесов, на зеленых лужайках, где из кустов то и дело взлетала и выпрыгивала дичь, где важно разгуливал красноногий аист, никто не говорил ни о политике, ни о полемике, не рассуждал о Гегеле. Я слышал лишь голос природы, говоривший мне о моей миссии»[208]. Писатель искренне любил хозяев загородных домов и поместий, людей, как правило, образованных — с другими он общался только по принуждению. И он по-сыновнему относился к хозяйкам, опекавшим его с материнской нежностью. Хотя господа тоже бывали разные. А простолюдин в Андерсене сидел крепко.

И в 1830-е, и в 1840-е, и в 1850-е, и в 1860-е годы поэт писал сказки и истории очень разные — о смысле жизни, о богатстве, о любви, о Божьем наказании и искуплении грехов, об искусстве, сказки серьезные и пародийные, иногда же и вовсе юмористические и бездумные. Его сатира могла быть легкой, когда он смеялся над простительными человеческими слабостями и недостатками — чаще всего заносчивостью и высокомерным хвастовством: «Воротничок» (1848), «Навозный жук» (1861). И та же сатира могла быть ироничной и горестной, когда он шутил над самим собой: «Мотылек» (1861), «Чайник» (1865), или просто шаловливой: «Что муженек ни сделает, то и хорошо» (1861), «Домовой и хозяйка» (1868), «Блоха и профессор» (1873).

В первой из перечисленных сказок Воротничок терпит в своих жениховских притязаниях одно поражение за другим. Его не хочет знать женская подвязка, строящая из себя недотрогу, а утюжная плитка обзывает «ветошью». Его изрезала в сердцах балерина из высокого рода ножниц, а гребенка отказала ему, потому что была уже помолвлена. Но Воротничок не терял куража и, прежде чем его искромсали на бумагоделательной фабрике, успел похвастаться перед другим тряпьем. У него было множество невест! Они не давали ему проходу! Накрахмаленный, он был кавалер хоть куда! Грациозная, нежная и прелестная подвязка бросилась из-за Воротничка в корыто с водой. А одна вдова до такой степени к нему воспылала, что вся почернела. Еще была одна танцовщица, которая от страсти его порезала. И его же собственная гребенка до такой степени его полюбила, что от сердечной тоски потеряла зубы.

С горькой усмешкой Андерсен дает сказке следующее, почти гоголевское, окончание:

«Кто его знает, может, и мы в один прекрасный день угодим в ящик с тряпьем и станем белой бумагой, на которой напечатают всю нашу историю, даже самое сокровенное, и придется нам, как Воротничку, самим же и разносить ее по свету!»[209]

Если недотепа и хвастунишка Воротничок в чем-то еще может вызывать у нас сочувственную симпатию, то герой сатирической истории «Навозный жук» — только насмешливое презрение. Этот самодовольный фанфарон, обосновавшийся при королевской конюшне, требовательно протягивает кузнецу свои тонкие лапки, чтобы тот подковал их золотыми подковами. Причина — скакун из этой же конюшни спас в сражении жизнь самому императору, за что и был награжден. Хотя, по мнению навозного жука, его награда несправедлива. Ведь при этом обошли его, Жука! В знак протеста он покидает конюшню и отправляется в дальний путь.

Пролетев совсем немного, он оказывается в прелестном благоухающем цветнике, где божья коровка восторгается окружающей обстановкой. Но навозный жук не согласен с ней: в цветнике нет ни одной навозной кучи! Чуть поодаль он встречается с гусеницей, ползущей по стеблю левкоя. Она тоже в восторге от солнечной погоды и сейчас находится в радостном ожидании того, что еще немного, и превратится в бабочку. Но навозный жук перечит и ей: она много о себе воображает, о такой судьбе не смеет мечтать даже любимый конь императора, донашивающий сейчас золотые подковы, которыми в свое время наградили его, навозного жука. Полетав еще немного, жук шлепнулся на зеленую лужайку, вымок на ней под дождем, но кое-как пережил непогоду. Иного мнения о сырости придерживаются встретившиеся ему лягушки. Они называют ее благословением Божьим. «Кто не радуется такой погоде, — говорят они, — тот не любит свое отечество». (Последнюю фразу Андерсен явно приписывает своим недоброжелателям, много прохаживавшимся на тему его увлечения путешествиями и заграницей.) С этим навозный жук, следуя своей природе, не согласился, он искал крышу над головой и лучше всего какой-нибудь парник.

Благополучно пережив еще несколько приключений, он влетает в одно окно и… оказывается на королевской конюшне, на мягкой и длинной гриве коня. Наконец-то он оседлал любимого скакуна самого императора.