Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

• Название: Тигр, олень, женьшень
• Автор: Валерий Янковский
• Издательство: Тропа
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1993
• ISBN: 5-7194-0028-1

Автор книги, человек интереснейшей судьбы, рассказывает об увлекательных и опасных приключениях семьи охотников в дебрях Дальнего Востока и Крайнего Севера.

---

Однако в программу его зоологических изысканий входило добыть выдающийся экземпляр дальневосточного секача-кабана для Стокгольмского музея и понаблюдать жизнь вепрей в их родной стихии. Как страстный охотник, он мечтал побродить за ними сам и договорился приехать в Симподон, куда мы отправились раньше.

Бергман прибыл в назначенный срок, мы познакомились ближе и быстро подружились. Среднего роста, темный шатен с ласковым прищуром карих глаз — что-то лапландское, от героев Кнута Гамсуна, было в его внешности; подвижный и энергичный, отзывчивый и мягкий, он как-то сразу располагал к себе ненаигранным благородством и культурой. Помочь добыть нужный экспонат и поучить охоте на кабанов попросил меня.

Утро первого выхода было на редкость холодным и ветреным. Прикрывая рукавицей лицо от жестких порывов ветра, я шагал впереди. За мной по узкой тропе в белом маскхалате с маузером за плечами шел Бергман; сзади — несший фотоаппарат и рюкзак кореец.

Я заметил подозрительную полосу: совсем сглаженный поземкой след табуна кабанов пересек наш путь. Пройдя по нему взад и вперед, приглядевшись к едва уловимым приметам, установил направление и то, что чуть заметный след вовсе не давний, а ночной. По тому, как спутники глядели на мое «колдовство», сомнение их было очевидным, однако спорить они не стали и послушно свернули с набитой тропы в глубокий снег.

Преследовать идущий ходом табун диких свиней нелегко. У них по четыре крепких тренированных ноги с цепкими копытами, и они не выбирают дороги. Бегут километры и километры, то вверх, то вниз, а еще хуже — крутыми косогорами, где человек, не имея этих спасительных копыт, беспрерывно скользит, срывается, падает и больно сбивает ноги. А кабаны идут и идут сквозь чащу кустарников и колючей аралии, под поваленные деревья, через них — прут напролом туда, куда ведет инстинкт старой чушки-вожака.

Прошло несколько часов утомительной ходьбы, пока мы обнаружили лежки. Звери встали уже утром, начали пастись. Швед и кореец заулыбались; теперь, я видел, они поверили моему опыту.

Чувствовалось, что стадо где-то близко. Во избежание лишнего шума носильщику предложили держаться шагах в пятидесяти позади, а мы, постепенно распутывая и обрезая петли пасущегося стада, осторожно взобрались на освещенную солнцем, покрытую дубами возвышенность. Сразу за ней начинался хаос сильно заросшего оврага. Камни, коряги, кустарник среди старого чернолесья — фон, сильно мешающий разглядеть осторожного зверя. После яркого света все здесь казалось погруженным в серую мглу.

Едва высунувшись и прячась за ствол дерева, я глянул вниз и, показалось, заметил какое-то движение. Сделал предостерегающий жест; компаньон замер в двух шагах слева. Я видел любопытную картину. Короткий толстый обломок упавшего дерева удивительно напоминал стоящего боком, застывшего в настороженной позе кабана. Но эта чурка была густо усыпана снегом, а поэтому сомнений не вызывала. Однако странное совпадение: на правом ее конце виднелись три темные точки: одна побольше, две поменьше, как нос-пятак и два глаза… И тем не менее я понимал, что живой зверь не может быть покрыт слоем снега.

Это чучело находилось всего в сорока шагах от нас, а вокруг него тоже камни, стоячие и поваленные, присыпанные снегом стволы деревьев. Замерев, я смотрел не отрываясь, инстинкт подсказывал не шевелиться. С минуту мы простояли как вкопанные. Но вот — одно едва заметное движение, а может быть, пар от дыхания, и все стало ясно: да, это кабан! И лишь тогда я понял: белый он потому, что, копаясь в глубоком снегу, резкими взмахами головы снизу вверх набросал на себя целое покрывало. Последним броском засыпал и голову и, услышав шорох, полуобернувшись, застыл. Он стоял по брюхо в снегу, и черными в самом деле оставались лишь глаза да кончик носа. Точно слепленная детьми лежащая на боку «снежная баба». Однако поза была крайне напряженной.

Мне хотелось, чтобы гость стрелял первым, это был неслыханно удачный шанс. Указывая одними глазами, я едва слышно произнес:

— Бейте, это кабан!

Но его непривычный глаз не мог нащупать зверя среди хаоса неясных теней. Он, естественно, искал черную тушу и не находил ее. А секунды бежали… Миг — зверюга скроется!

Я медленно поднял винтовку: на этом расстоянии можно было попасть в глаз. Однако Стен чувствовал, что вепрь рядом, и бурно переживал первую встречу. До меня донеслось едва слышное:

— Ради бога… — И я опустил ружье.

В этот момент по направлению моей мушки он разглядел зверя и — о ужас! — двинулся вперед…

— Стреляйте! — выдохнул я, совсем обалдев от такого несуразного поведения. Но он так разволновался, что не рисковал бить с руки. Подбежав к одному из дубков, опер на толстую ветку свой маузер и начал целиться. Неплохой стрелок не верил себе…

Я считал, что все безвозвратно потеряно: сейчас кабан прыгнет и растает в зарослях! Но если бывают чудеса, то случилось одно из них: обычно на редкость чуткая свинья даже не шагнула. Только едва заметно повела головой и осталась в той же позе. Очевидно, солнце слепило ее, а ветер относил шум и запахи. И лишь мелькнувшая тень заставила насторожиться.

Мне казалось — швед целится целую вечность, я даже успел подумать: не случилось ли что с ружьем. Но — траххх! — и зверь кинулся вправо, куда стоял головой. В первом же удобном «окне» я поймал его на мушку и «подправил»: он с ходу закопался носом и повалился на бок. Среди деревьев в разных направлениях замелькали темные силуэты. Выбрав на прогалине покрупнее, я свалил другого. Треск, шум, выстрелы, хрюканье — все разом оборвалось. Наступила тишина.

Гость был в восторге: в первой чушке была и его пуля. Я сунул палец в рану и мазнул его по лбу, объяснив, что это — посвящение в кабанятники. Он счастливо улыбнулся и не стирал кровь до вечера.

Подбежал кореец, он, казалось, был довольнее всех. По очереди пинал каждого зверя, приговаривая:

— Ага, попались! Сколько за лето сожрали наших бобов, картошки, кукурузы?!

Мы стянули кабанов рядом. Бергман навел аппарат, я объяснил корейцу — куда смотреть, на что нажать. Он долго искал нас в объективе, слушал команды, но умудрился удачно заснять всю группу, хотя фотографировал впервые в жизни. Этот снимок навсегда запечатлел нашу охоту в книге Бергмана о Корее: два кабана, он в маскхалате и я в охотничьих доспехах из самодельной замши дикой косули.

Дня через три мы сделали очень большой круг по горам, издали видели огромного кабана, но подойти к нему не удалось. Перед закатом я взял молодого секача, однако слишком молодого для музея. Ночь застала далеко от дома, но, к счастью, полная луна позволила благополучно выбраться на лесовозную дорогу. Выйдя на нее, я свистнул своим попутчикам. Они брели тяжело, попросились присесть и отдохнуть. Я, стоя, служил переводчиком в их беседе. Швед глянул на меня с завистью:

— Мне кажется, вы чувствуете себя как на воскресной прогулке. И если б сейчас снова начало всходить солнце, наверное, легко могли бы преодолеть обратный путь!? Вот что значит образ жизни и тренировка.

Пожалуй, он был прав.

В Симподон добрались чуть не к полуночи. Ученый сильно устал и утром остался препарировать добытых птиц, делать записи. Мы с братом, как обычно, пошли поодиночке. В этот день высоко в горах я нашел желанный след. Шел недолго, но очень осторожно и поднял хозяина с лежки. Он рюхнул и вскочил, черный и мощный, как носорог. Остановился, стал прислушиваться. Даже издали я отчетливо разглядел его крупные белые клыки. Сраженный насмерть, секач скатился в глубокий овраг, к сожалению повредив о камень один «бивень».

На следующий день его вывезли на базу. То был отличный экземпляр матерого северокорейского кабана, и Бергман попросил уступить его целиком: череп, шкуру, весь скелет. Этот великолепный экспонат украсил собой коллекцию Стокгольмского национального музея.

Приближалось католическое Рождество, наша совместная охота подходила к концу. Ученый считал обязательным встретить праздник на базе, со своими сотрудниками. А на Новый год планировал съездить в Токио, чтобы поздравить жену и детей по телефону, связывающему прямым проводом обе столицы.

В свой последний выход мы долго карабкались на густо поросшую дубом и сосной скалистую, высоченную сопку Кабарга, почти отвесно нависшую над узкой долиной Симподона. Потом прошли хребтом далеко на северо-восток, но, ничего не обнаружив, расположились на привал. Разгребли снег, разложили жаркий костер. Уселись на поваленном стволе старого дуба, разогрели обед, натаяли в котелке снег, заварили чай. Вспомнив о приближающемся Рождестве, Стен сказал, что в этот вечер в Швеции принято иметь на столе поросенка. И вздохнул: ни одного поросенка нам взять не довелось. Спросил, едем ли мы на праздник домой?

— Нет, наш сочельник шестого января, к этому дню и прибудем, а Новый год решили встречать в тайге.