Михаил Филин - Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина

• Название: Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина
• Автор: Михаил Филин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03621-5

Вниманию читателей предлагается научно-художественная биография Ольги Калашниковой — дворовой девки помещиков Пушкиных, которой выпало стать «крепостной любовью» нашего прославленного стихотворца и матерью его ребёнка. Роман столичного барина и «чёрной крестьянки» начался в псковском сельце Михайловском во время ссылки Александра Пушкина, на иной лад продолжился в дни знаменитой «болдинской осени», завершился же он и вовсе своеобычно. За долгие годы общения поэт вкупе со своей избранницей (которая превратилась в дворянку и титулярную советницу) создали самобытный жизненный текст, где романтические порывы соседствуют с пошлыми прозаизмами, блаженство с горестью, а добродетель с пороком. Перипетии данного романа нашли художественное отражение в пушкинских произведениях — таких как «Евгений Онегин», «Русалка», «Сказка о рыбаке и рыбке» и др. Обо всём этом повествует, опираясь на разнообразные (в том числе архивные) источники, известный историк и писатель М. Д. Филин.

Возрастные ограничения: 16+

---

То, что Пушкин в своём ответе обещает следовать совету Вяземского и письмом уладить всё «дело», вовсе не значит, что Вяземский был прав, полагая, будто беременность дочери отцу неизвестна.

Пушкин понял, что Вяземский заблуждается; но дело было кончено, девушка уже отправлена в Болдино, — и Пушкин не хотел пускаться в ненужные пояснения. Во всём этом деле он оказался скуп на слова, а потому и теперь только вскользь намекнул на обстоятельства отправки девушки в цитированной фразе относительно тона и поведения её отца. Написать же отцу письмо всё равно было нужно, так как девушка оказалась при нём и требовалось, как и советовал Вяземский, «поручить ему судьбу дочери и грядущего творения». Пушкин потому-то и пишет: «воспользуюсь правами блудного зятя и грядущего барина», что письмо его после происшедшей ссоры должно было быть «полу-любовным, полу-помещичьм», в этих двух определениях оно совпадало с советом Вяземского. Но Пушкин не упоминает о намерении «во всём признаться», — ибо признаваться было уже поздно и ненужно: отец всё знал.

Таким образом, из пушкинского намёка извлекаются следующие сведения: отец девушки знал о связи дочери с Пушкиным, барина молодого не одобрял, но материальную пользу из этой связи старался извлечь; отношения его с Пушкиным обострились — и привели к разлуке поэта с возлюбленной.

50.

Если бы Пушкин выдумал жениться на крепостной своего отца, то и она, и её отец, и «грядущее творение» были бы счастливы. Но нам нет нужды пояснять, что по условиям эпохи, семьи, состояния, по всему внутреннему несоответствию Пушкина и обитательницы его девичьей, наконец — отчасти, вероятно, и по характеру его увлечения, — такая мысль не могла даже серьёзно прийти ему в голову. И вот, эта социальная разница как коренная причина разлуки проступает в пушкинской обработке «русалочьего» сюжета с первого же момента, как природную русалку Краснопольского Пушкин заменил земною девушкой. Уже те подарки, которые делает королевич Елице, особенно то, что он даёт ей деньги, указывают на незнатное происхождение Елицы. В «Русалке» разница ещё открытее выражена тем, что возлюбленная Князя — простая Дочь Мельника.

Разлука социально неравных любовников всего чаще в литературе мотивируется браком одного из них. Такой брак является конкретной формой и выражением общественной причины, вызывающей разлуку. По отношению к любовным переживаниям героев он играет роль грубой силы, извне идущего принуждения. Согласно этой традиции, разлука Лесты и князя в опере Краснопольского мотивирована браком князя, причём неравенство социальное заменено неравенством фантастическим: от мифической русалки князь уходит к земной женщине.

Эту мотивировку браком Пушкин сохранил для разлуки королевича с Елицей, а потом — Князя с Дочерью Мельника. Это было для него удобно по трём причинам: во-первых, со стороны чисто сюжетной, ибо здесь давался ему готовый, традиционный и, следовательно, самый простой сюжет, то есть наиболее вместительный и свободный для наполнения идейным и психологическим содержанием; во-вторых, сохраняя главную завязку чужой оперы, Пушкин удачно маскировал автобиографический смысл своей драмы; в-третьих — и это самое главное — брак, разлучающий Князя с Дочерью Мельника, являлся, по ходу драмы, внешним выявлением таких же специальных причин, какие разлучили самого Пушкина с его крепостной. Изображая разлуку Князя с Дочерью Мельника, Пушкин, лишь слегка применяясь к введённому им мотиву брака, мог отдаться воспоминаниям и мыслям о событиях его собственной жизни. Свои истинные взаимоотношения с возлюбленной и её отцом Пушкин, под углом сюжетного преломления, проецировал в первой сцене «Русалки» точно так же, как михайловское столкновение с С. Л. Пушкиным проецировано в «Скупом рыцаре».

51.

Открыв Дочери Мельника, что настал час разлуки, неизбежное следствие неравенства, Князь говорит:

                      Что делать?
Сама ты рассуди. Князья не вольны,
Как девицы — не по́ сердцу они
Себе подруг берут, а по расчётам
Иных людей, для выгоды чужой.

В этом «Что делать?», в ссылке на то, что «князья не вольны», — свидетельство того, что Князь рад бы был поступить по долгу сердца и совести — да не может пойти против социальной неправды. Конечно, такое бессилие сознавал в себе и сам Пушкин, отправляя девушку в Болдино. В числе других легкомысленных мест его препроводительного письма к Вяземскому есть и такой каламбур: «Милый мой, мне совестно, ей-богу… но тут уж не до совести». Совесть, однако, заговорила. Пишучи первые сцены «Русалки», он растравлял душевную свою рану. Он знал, что на его поступок можно взглянуть с очень невыгодной стороны, со стороны моральной и социальной правды — и выразителем этого взгляда сделал Мельника.

Мельник очень похож на отца михайловской швеи. Он холоп, раб; он придавлен, у него — грубая корысть, он даёт дочери пошлейшие советы: заманивать Князя.

Порою исподволь обиняком
О свадьбе заговаривать — а пуще
Беречь свою девическую честь —
Бесценное сокровище…
………………………………
А коли нет на свадьбу уж надежды,
То всё-таки по крайней мере можно
Какой-нибудь барыш себе — иль пользу
Родным да выгадать…
………………………………
Эй, дочь, смотри; не будь такая дура,
Не прозевай ты счастья своего,
Не упускай ты князя…

В другом месте он не забывает подсказать дочери:

                  Вот если б ты у князя
Умела выпросить на перестройку
Хоть несколько деньжонок, было б лучше.

В сцене прощания с Дочерью Мельника Князь даёт ей денег и прибавляет: «Отцу я это посулил. Отдай ему». Значит, Мельник, не полагаясь на дочь, успел сам добиться того, что Князь посулил ему денег. Жадность до денег так была в нём крепка, что не покинула и в безумии. После несчастия с дочерью покидал было деньги в Днепр, но потом пожалел об этом. Русалочка рассказывает:

                        На землю выходила
Я к дедушке. Всё просит он меня
Со дна реки собрать ему те деньги,
Которые когда-то в воду к нам
Он побросал.

На основании этого упорного мотива я и думаю, что «дурной тон и дурное поведение» «блудного тестя» заключались в вымогательстве денег, которых у Пушкина, в отличие от Князя, не было, но которые, по расчётам Пушкина, «тесть» мог при удобном случае сорвать хоть с Вяземского.

Этих денег Пушкин не забыл своему недругу. Но в связи с ними же он сумел показать и добрую сторону Мельника. Когда дочь, в отчаянии, укоряет отца:

                          …тебе отдать
Велел он это серебро, за то,
Что был хорош ты до него, что дочку
За ним пускал таскаться, что её
Держал не строго… В прок тебе пойдёт
Моя погибель…

Мельник поражён этой несправедливостью:

                            До чего я дожил!
Что Бог привёл услышать! Грех тебе
Так горько упрекать отца родного.
Одно дитя ты у меня на свете,
Одна отрада в старости моей.
Как было мне тебя не баловать?
Бог наказал меня за то, что слабо
Я выполнил отцовский долг.

Эти слова не лицемерие. Мельник действительно глубоко любит дочь — только любовь эта выражается у него соответственно его рыбьей природе. Но когда дочь гибнет, отец сходит с ума.

Это обстоятельство немаловажно. Каков бы ни был Мельник, Пушкин признаёт в нём великую любовь к дочери. Делая его лицом трагическим, за свою любовь гибнущим, Пушкин тем самым в конечном счёте ставит его весьма высоко, то есть как бы примиряется с ним и оправдывает его.

Этот мотив примирения с несчастным отцом, каков бы он ни был, звучит и ещё в одном произведении Пушкина, в «Станционном смотрителе». Станционный смотритель имеет немало общего с Мельником. Как Мельник (и как отец пушкинской любовницы), станционный смотритель — вдовец. Как Мельник, — он очень любил и баловал свою дочь. Как Мельник, он потом каялся, что не строго держал её. Как и Мельнику, соблазнитель даёт ему деньги. И он «сжал бумажки в комок, бросил их на земь», как Мельник побросал серебро в воду. И он потом пожалел о деньгах: «Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было». И он тоже — подневольный, придавленный человек. И он, не перенеся гибели дочери (или того, что кажется ему гибелью), тоже, как Мельник, теряет человеческий облик: он спивается — и его пьянство в повести Пушкина занимает то же место, как в драме — сумасшествие Мельника. Разница же между Мельником и станционным смотрителем заключается только в том, что, если не считать минутного соблазна вернуться и взять деньги, — станционный смотритель лишён сознательного корыстолюбия Мельника. Лишённый этого порока, он и вышел гораздо более благовидным, отчасти даже идеализированным. Так это и должно было случиться, потому что «Станционный смотритель», в некотором смысле, есть вариант «Русалки». Тогда как последняя должна была в сущности явиться трагедией любовников, в которой трагедия отца составляет лишь эпизод, — «Станционный смотритель» есть трагедия самого отца. Мне думается, что Пушкин в «Станционном смотрителе» потому-то и разрешил судьбу любовников так благополучно, что хотел выдвинуть и резко очертить драму отца. То, что несчастие дочери только мерещится станционному смотрителю, а в действительности она счастлива, — всё это лишь подчёркивает несчастие старика. Судьбу дочери старик почитает гибельной вследствие своего предрассудка, — но душевно он оттого не менее несчастен, чем если бы дочь погибла в действительности. Её счастливая судьба, её пышный приезд на убогую могилу смотрителя — лишь светлый фон, на котором тем резче вычерчивается горестный образ отца.