Софи Бассиньяк - Освещенные аквариумы

• Название: Освещенные аквариумы
• Автор: Софи Бассиньяк
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-00718-5

Клер, скромная корректорша парижского издательства, искренне верит, что она — неудачница. Ни писательницы, ни переводчицы из нее не получилось, а человек, которого она любила, ее бросил. Но однажды в доме, где живет Клер, появляется новый жилец, месье Ишида. Он по-соседски приглашает Клер на чашку чаю, и она соглашается, еще не догадываясь, что ее тоскливому, но спокойному существованию приходит конец, а впереди — головокружительный водоворот приключений.

---

— А вы спросите у новенького с четвертого этажа! — хихикнув, предложила мадам Куртуа. — Правда, не представляю, с чего у него там вытирать пыль — у него там шаром покати!

Окна мадам Куртуа смотрели точно на квартиру Росетти. Клер обернулась и, изображая равнодушие, спросила у старушки:

— Как это, шаром покати?

Мадам Куртуа, оскорбленная эпизодом с ярлыком, смерила Клер взглядом, словно видела ее впервые в жизни. Та улыбнулась и, не собираясь отступать, повторила:

— Как это так, у него шаром покати, мадам Куртуа?

Старики всегда боятся молодых, и для пожилой дамы тон Клер и ее громкий голос прозвучали предупреждением.

— А вот так, — ответила она, — у него даже мебели нет! И на стенах пусто. Не знаю, но, может, в спальне хоть кровать стоит. А кофе он пьет из пластиковых стаканчиков.

Клер попрощалась с обеими кумушками легким японским полупоклоном и упругим шагом покинула дом.

В вагоне метро Восьмой ветки, относительно свободном в этот час, Клер уселась на откидное сиденье. Внезапно до нее дошло, что в этой жаре, в окружении молчаливых незнакомцев, ей страшно. Она глубоко вдохнула нездоровый воздух подземки. За ночь вчерашние вопросы хорошенько перепрели в ее голове, но чуда не произошло и ни один ответ сам собой не родился. Кто же он такой, этот Росетти, который даже не позаботился обставить свою квартиру? Она огляделась по сторонам и заметила, что сидящий на ближайшем сиденье мужчина не спускает с нее глаз. В конце вагона оказался еще один — этот тоже посматривал на нее, но скорее равнодушно, попутно листая «Паризьен». Напротив устроилась парочка польских туристов в вышедшей из моды одежде. Они на самом деле целуются или только делают вид? А черноволосая толстуха в ярко-синем спортивном костюме? А старик в кепке, в глубине вагона, спит или притворяется? Беспристрастный судья всех штучек, какие любило выкидывать ее собственное воображение, Клер, конечно, отдавала себе отчет в том, что все это — признаки надвигающегося приступа паранойи. Она решила выйти на следующей же остановке, просто проверки ради. Но чудовищное бремя привычки словно пригвоздило ее к сиденью. Она продолжала следовать обычным маршрутом: направление «Мадлен», пересадка на линию «Мэрия Исси», до станции «Севр-Бабилон». Такой уж она была, что тут поделаешь.

Клер вынула из кармана записку Ишиды, понюхала ее и перечитала еще раз. «Он надо мной издевается», — сказала она себе, разозлившись на самое себя и свои надежды на то, что обнаруженное на пороге квартиры письмо окажется любовным посланием. Она прикрыла веки и увидела, как на черном фоне движется ее японский друг в кимоно, неся в руках, как Саломея голову Иоанна Крестителя, ее собственную голову, белую как снег. Она открыла глаза, изгоняя видение, и обнаружила, что состав пассажиров почти полностью сменился — из прежних осталась только парочка из Восточной Европы. Она чуть не прозевала свою остановку и выскочила из вагона на станции «Мадлен» в последнюю секунду.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кристиан Дитрих делил роскошную квартиру с психоаналитиком, который придерживался стратегии, согласно которой его пациенты не таились друг от друга. В то утро к нему на прием явился молодой человек с повадками денди — похожий на девушку и чрезвычайно красивый. Клер на память сразу пришли фантастичные образы Тадзио, Вертера и Юджина Гонта. В ту минуту она дорого дала бы, чтобы проникнуть в тайные закоулки невероятно сложной и загадочной жизни этого парнишки, сидящего с измученным видом. Дверь кабинета открылась, выпустив пожилую даму, за которой шел, провожая ее до выхода, темноволосый мужчина. «Мой любовник», — подумала Клер и бегло улыбнулась ему.

— До свидания, мадам Вильнев. И не забудьте, пожалуйста: по утрам. Я еще раз вам напоминаю: по утрам. — Он вернулся в приемную и посмотрел на Клер: — Мадемуазель Бренкур? А вы что здесь делаете? Вы ведь не записаны?

Он покосился на парня, которому явно было глубочайшим образом наплевать и на него, и на Клер, судя по тому, с каким отрешенным взглядом он сидел, наверняка размышляя о своей несчастливой наследственности.

— Записана, записана! — не согласилась Клер. — Я звонила в пятницу вечером.

— Ну, заходите.

Она проследовала за ним в кабинет. В глазах Клер и большинства других людей он представлял собой несоразмерно огромную комнату, но Дитрих не видел в этом ничего особенного. «Работа такая, — говорил он. — И мне и пациентам надо чем-то дышать. А для этого требуется много места».

Дитрих смотрел, как она снимает одежду, одновременно набирая по телефону номер своей ассистентки:

— Анжелика! Вы записывали мадемуазель Бренкур? Что-то в моем списке ее нет. — Последовала пауза. — И выплюньте вы наконец свою жвачку, черт бы вас подрал!

— Как всегда, любезен со служащими, — иронично произнесла Клер, успевшая раздеться до трусов и лифчика. — У тебя тут околеть можно. Не кабинет, а вокзал! — добавила она, присаживаясь на обитую бежевой кожей кушетку.

Он улыбнулся, потом прикрыл глаза и потянулся. Энергично потер руки, словно согревая их. Секунду ел взглядом пациентку, потом медленно пошел вокруг кушетки, озирая ее со всех сторон, как кутюрье, пытающийся отыскать плохо лежащую складку на вечернем платье.

— Ложитесь! — приказал он.

И глубоко вздохнул, заставив напрячься торс под белым халатом.

— Прекрати мне «выкать», пожалуйста, — попросила Клер. — Что за идиотизм.

Дитрих встал у нее за головой и, глядя отсутствующим взглядом, просунул руки ей под шею.

— Ох-хо-хо… — закряхтел он, словно боль пациентки передалась ему. — Как позвонки напряжены, очень напряжены… Вы чувствуете боль, вам больно… — повторял он, слегка массируя ей шею.

Клер лежала не шевелясь. Она обожала, когда Дитрих делал ей массаж, испытывая наслаждение сродни любовному. Она закрыла глаза и представила себя медленно тающей ледышкой.

— Головные боли? — спросил костоправ.

— Меньше. Но вот тут еще побаливает. — Она указала на верхнюю часть скулы. — Мешает ужасно. Все время приходится напрягать мышцы, вот так… — И она состроила гримасу.

Дитрих слушал ее с полной серьезностью. Этот человек вообще настолько серьезно относился к своей профессии, что Клер не преминула в первый же визит посвятить его во все детали своих недомоганий. А он не сумел противостоять обаянию этой странной женщины с телом таким сложным, что у него дух захватывало.

— Последние два дня у меня появились боли в желудке.

— Вижу, вижу, — ответил он, прощупывая ей живот, который показался ему твердым, как надутый футбольный мяч. Он принялся поглаживать его легкими массажными движениями. — Какие-нибудь неприятности?

— Послушай, — сказала Клер, — ты решишь, что я несу бред, и, возможно, будешь прав. Но в нашем доме творится нечто странное. В квартире надо мной поселился один тип, и с тех пор все пошло наперекосяк. Он задает мне вопросы про соседей — как полицейская ищейка. Консьержка сказала, что у него нет мебели. Он меня ненавидит, но почему, я понятия не имею. И в то же время припирается ко мне сыграть в шахматы! Представляешь?

— Нет, не представляю, — ответил Дитрих нарочито безразличным тоном. Он наслаждался законной местью — с тех пор как они познакомились, Клер так ни разу и не впустила его в свою квартиру и с завидной методичностью захлопывала перед его носом то одну, то другую «комнату» своего существования.

— Ты не помнишь, я тебе не рассказывала про Ишиду? Это мой сосед-японец?

— Смутно.

— Ну вот, он неожиданно уехал, а мне оставил записку, в которой пишет, что я тоже должна на некоторое время уехать.

Дитрих привык, что Клер вечно фантазирует, но на этот раз в ней явно чувствовалось что-то необычное. Какая-то непонятная исступленность, прежде накатывавшая на нее в периоды обострения ипохондрии.

— Ты была у Моники? Что она говорит?

— При чем тут Моника? Я ему рассказываю, что в нашем доме творятся странные вещи, а он мне талдычит про Монику. Ты вообще-то меня слушаешь?

— Да, я тебя слушаю, но ничего не понимаю во всей этой истории с соседями. Понимаю только, что спина у тебя полна узлов и тебе категорически показано заняться любовью.

Клер грустно улыбнулась, огорченная тем, что ее любовник проявил столь мало интереса к ее проблемам. Ей очень нравился Дитрих. Он не был мужчиной ее жизни — мужчине ее жизни не полагалось быть в курсе безобразий, творившихся у нее в кишках, тем более что упомянутые безобразия в принципе должны были бы исчезнуть раз и навсегда от одного его присутствия. Впрочем, она ведь уже встретила мужчину своей жизни — встретила и потеряла. Но вот к Дитриху она испытывала искреннюю привязанность сродни той, что испытывает ребенок к своему плюшевому мишке. Он никогда не делал ей больно и всегда был рядом. Он никогда не требовал, чтобы она проделывала всякие немыслимые вещи: каталась с ним в машине с открытым верхом в разгар цветения трав, загибаясь от аллергии, скакала по дюнам в Пиле или ела устриц на залитой солнцем открытой террасе ресторана в Нормандии, простояв два часа в пробке, чтобы туда добраться. Он понимал, что Клер одержима мечтой превратиться в чистый дух, что это у нее пока плохо получается, но это не значит, что ей надо без конца напоминать о существовании бренного тела. Он сознавал всю меру ее отчаяния, и она была ему за это бесконечно благодарна.