Михаил Королюк - Квинт Лициний

• Название: Квинт Лициний
• Автор: Михаил Королюк
• Жанр: Альтернативная история

Может ли один человек преодолеть инерцию исторического процесса? Можно ли было спасти СССР? А коммунизм? Один попаданец решился… Холодная весна 1977 года и восьмиклассник ленинградской школы в триллере «Спасти страну». 25.10.2013 – завершена первая книга.

---

Oxygen Квинт Лициний

Пролог

Сейчас, Украина.

— Ну что, вмажем по стременной, что ли, на ход ноги? — жизнерадостно предложило сидящее напротив существо. — Для стимуляции мыслительных процессов.

Я лишь слегка кивнул в ответ. Оно тут же сноровисто обновило кальвадос в рюмашках, извлекло из воздуха золотистую тушку цыплёнка-табака и решительно разломало её на две приблизительно равные части, роняя мутные капельки застывшего жира на небрежно брошенную на стол салфетку. По купе разнесся чесночный дух.

Поезд тряхнуло на стрелке, и в окно нагло полезло солнце. Взгляд сидящего напротив задумчиво скользнул по мелькающим за стеклом кустам, потом со значением уперся в меня:

— До Шепетовки осталось минут пятнадцать, пора…

Я опять изобразил вялый кивок, рассеянно наблюдая за возникновением ряби в стакане чая при каждом перестуке колёс.

«Да, сегодня ты, Дюха, достиг новых высот. С кем только не пил, но чтоб с явлением? — после бессонной ночи мысли шевелились вяло, словно плавники разморенной в тёплой воде рыбы. — Пожалуй, это слишком смелая концепция для меня, что бы оно ни говорило. Пусть побудет существом, раз не является человеком. В конце концов, любое существо – само по себе явление…», — я готов был думать обо всём, кроме главного.

В животе пульсирующим комом жил своей жизнью шальной восторг ожидания чуда, и, одновременно, холодным червячком шевелилось опасение обмана. Слишком сладким ломтем меня поманили… Не муляж ли это?

Я ещё помню, как было до, и знаю, как стало после, и от этого было страшно. Это не тот страх, который случается, когда ты на кураже залез на десятиметровую вышку и, подойдя к краю, обнаружил, что люди под ногами съёжились до букашек; этот страх можно преодолеть, сделав шаг вперёд. Нет, это другой страх, тоскливый и безнадёжный, цементирующий ночь могильной уверенностью, что серое и корявое сегодня, так внезапно выкрутившееся из ничего и заслонившее собой прекрасное далёко, теперь навсегда. Навсегда – вот ключевое слово.

Стоп. Хватит дёргаться. Сейчас всё станет ясно, я же ничем не рискую? Лишь надеждой… В худшем случае ничего не изменится.

Странно, но я так и не испытал сомнений в реальности происходящего. Как-то сразу и однозначно стала понятна фальшивость версий об иллюзорности, сне или гипнозе. Да и доказательства своих слов, оно, что ни говори, предъявило убедительные. Ой, не сон это, Андрюха, не сон…

Время как будто замедлило бег, и мозг, продолжая перепроверять уже принятое решение, одновременно отстранённо замечал и запоминал всякую мелочь, вроде взаимного расположения косточек от маслин на столике или рисунка вышиванки на наволочке. Почему-то казалось, что даже в порядке мелькания хат за окном и перестуке колёс был скрытый смысловой слой, который можно будет потом, в спокойной обстановке, раскодировать и использовать.

Чушь, конечно. Значение имеет только происходящее в купе, только те слова, которые сейчас скажу.

— Я решил, — начал я. Вышло сипло и фальшиво. Хмыкнув, попытался расслабить горло и без всякого удивления обнаружил, что всё тело, видимо, уже давно, зажато предельным мышечным напряжением. Крутанул головой, сделал пару движений плечами, с хрустом разминаясь, поморщился из-за тупой боли под левой лопаткой, и уже нормальным голосом повторил. — Я решил. Март семьдесят седьмого, в себя.

За 18 часов до этого, Москва, Киевский вокзал

Он вошёл в купе минут через пять после того как уплыл назад перрон Киевского вокзала, и я уже успел возрадоваться счастливой случайности, лишившей меня в этой поездке на юг соседей по купе.

Первым в откатившуюся дверь просунулся слегка потёртый жизнью, но сохранивший при этом импозантность, тёмно-рыжий портфель с медными накладками на уголках. Было сразу понятно, что скроен он из самой что ни на есть натуральной свиной кожи хорошей выделки в те времена, когда воздух был чист, рыба в Оке водилась, а идея приделывать к классическим мужским портфелям ремни для ношения на плече ещё никому не пришла в голову.

Я подавил вздох разочарования и быстро нацепил на лицо гримасу радушия. Вышло, полагаю, неважно – актер из меня так себе.

За портфелем в проеме возникла невысокая, но крепко сбитая мужская фигура из тех, о которых говорят «старичок-боровичок». Слегка волнистые иссиня-чёрные волосы с яркой сединой эффектного обрамляли породистое лицо, на котором играло странное для такого возраста озорное выражение. Длинный, до середины бедра облегающий пиджак с узким воротником-стойкой делал вошедшего чем-то похожим на пастора.

— День добрый, — провозгласил он, уложив портфель на полку, и, протянув руку, представился. — Владимир, ваш сосед до Шепетовки.

— Андрей, — ответил я рукопожатием и, заулыбавшись уже по-настоящему, вгляделся в лицо этого колоритного типажа. Этакий благообразный хитрован лет шестидесяти с выразительной мимикой и прущей наружу харизмой. Напоминает того русского попика из анекдота, который на сельской свадьбе на вопрос «что пить будете, батюшка, водку, вино…?» жизнерадостно отвечает «… и пиво!».

«Не самый худший вариант попутчика, лишь бы не храпел», — успокоившись, решил я.

Минут через тридцать, когда проводница окончательно убедилась в нашем праве занимать места и, получив заказ на два чая с лимоном, удалилась, Владимир достал из портфеля нарезку твердокопчёной колбасы, по виду – брауншвейгской, упаковку «Бурже» и банку греческих маслин. Финальным аккордом стала извлеченная жестом фокусника бутылка Буляр X.O. и, в дополнение к ней, две допотопные рюмки с потертыми золотистыми ободками по краям, никак не вяжущиеся своим внешним обликом с благородным напитком.

— Прошу без лишнего стеснения, — веско сказал сосед, решительно сворачивая бутылке голову и ловко наполняя рюмашки. — Если нет медицинских противопоказаний, конечно. Воспользуемся отсутствием дам.

По купе поплыла ароматная симфония лёгких коньячных нот с отчётливым яблочным оттенком. Я с благодарностью улыбнулся госпоже Удаче. Вот уже года два как у меня длился «кальвадосный период» и я, перебрав несколько вариантов, пришёл в итоге к плотной дружбе именно с этим сортом. Иногда крепость наших отношений проверялась моими лёгкими интрижками с другими X.O. и V.S.O.P., но каждый раз убеждался, что время для окончательного разрыва ещё не пришло.

— Э-э-э… Да я как-то не захватил с собой ничего для адекватного аллаверды… — протянул я неуверенно.

— Бросьте, Андрей. Всё это, — небрежно махнул он кистью, — мелочи, не стоящие того, чтобы из-за них комплексовать. Смело пользуйтесь тем, что бог послал. Кстати, вы знаете, что использованное вами слово «аллаверды» как раз и переводится с тюркского как «бог дал»?

— Интересно… Нет, не знал, — я перестал ломаться и завладел тем ломтиком колбасы, который сильнее всего подманивал меня задорным блеском своих сальных крупинок. И ведь не сказать, что голоден, но слюна на перекус в купе выделилась сразу – рефлекс с детства. С другой стороны, сидеть и кукситься тоже глупо.

Подхватил рюмку, кое-как изобразил привычное круговое движение и вдохнул аромат:

— Божественно… Жизнь хороша, и жить – хорошо. Ваше здоровье, Владимир.

— За встречу, — охотно поддержал он, и, артистично чокнувшись, одним глотком отправил содержимое рюмки в себя. Затем опустил рюмашку с акцентированным пристуком и веско добавил. — Жизнь – штука странная, иногда и случайная встреча в вагоне может её изменить.

Это был намек, но тогда я его не понял и промычал в ответ что-то нейтральное.

Примерно 4 часа спустя Россия

— …сам подумай, — энергично напирал оппонент, с азартом постукивая ногтем по краешку стакана. — В Штатах два процента населения, работающего в сельском хозяйстве, легко кормило всю страну, а в СССР двадцать процентов трудилось в совхозах и колхозах, и был дефицит продовольствия. В десять раз больше, а всё равно страну накормить не могли! О чём тут спорить?

— Не, Володь, ты не прав. Дьявол в мелочах, — для большей убедительности я почему-то ткнул пальцем вверх. — Во-первых, кого считать аграрием. У нас учитывали весь списочный состав колхозов, включая нянечек в детском саду, медсестёр, сторожей, шофёров и бухгалтеров, а за бугром – только непосредственно работающих на полях или с живностью.

Я перевёл дух, глотнул с донышка настоявшийся на лимоне чай и, отставив стакан, продолжил:

— Во-вторых, климатические условия у нас значительно различаются, несопоставимы, поэтому, и результаты. В Штатах только один процент посевов находится в зоне недостаточного увлажнения. В СССР таких было почти шестьдесят процентов, а остальное и того хуже – в зоне рискованного земледелия. Если корректно учесть эти два отличия, то производительность труда в сельском хозяйстве в СССР была где-то на пятнадцать-двадцать процентов ниже, чем на западе, но никак не в десять раз. И связано это было с нашим отставанием в уровне механизации.