Анатолий Афанасьев - Посторонняя

• Название: Посторонняя
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Издательство: Вече
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-7141-0201-0

---

Приписка Алены: «Папочка, родной, тебе не очень плохо? Мы с мамочкой так переживаем за тебя. Как бы я хотела тебе помочь, но чем, чем?! Папочка, если ты пролежишь в больнице до зимы, я обязательно приеду к тебе в каникулы, и буду за тобой ухаживать и поддерживать морально. Целую тебя, твой Аленок-котенок!»

Певунов отложил письмо, подумал меланхолически: «Женщины! Кто их до конца разберет?»

Ларисино письмо начиналось задушевно. «Милый больной старичок! И ведь это я виновата. Я одна кругом виновата. Но и ты тоже виноват. Мало ли какой каприз взбредет в голову шальной девчонке, зачем же изображать из себя горного козла. Нет, милый, мы оба кругом виноваты. И вот результат. Любимый старичок страдает на больничной койке, а мне больше никто не покупает сапожки и сережки. Так и хожу, разутая и раздетая по городу, все на меня пялятся и думают: „Вон пошла стерва, из-за которой уважаемый человек, кормилец населения, расшибся вдребезги“. Это еще что — если думают. Давеча звонила мне на работу твоя секретарша, ух как она меня, окаянную, пугала. Грозила из города выселить в двадцать четыре часа. А уж сколько прозвищ надавала — не стану тебе перечислять, потому что ты покраснеешь. Она что, на учете в психдиспансере? Милый, у тебя с ней что-то было? Не таись, я все прощу. Кстати, у тебя не слишком разборчивый вкус. Я се видела как-то, ни кожи ни рожи… Сергей Иванович, ты мне снишься, как ты лежишь на траве и в глазах у тебя такое выражение, будто ты уже на небе. В заключение считаю долгом сообщить, что на моем горизонте появился жених. Не то чтобы совсем жених, но липнет ко мне беспощадно. Сам из себя научный работник. Но зарплата у него небольшая и с юмором слабовато, вроде как у тебя, любимый. Ему тридцать лет, он спортсмен и на любую скалу заскакивает в два прыжка. Взвесив все это, я говорю тебе: не удивляйся, если, вернувшись, застанешь бывшую невинную девицу замужней дамой. С тем целую тебя нежно и страстно, твоя навеки Лариса!»

Певунов попытался отыскать в себе хотя бы отголоски прежней бури чувств, отблески сжигавшего дотла вожделения, но ничего не обнаружил. На душе было грустно и ясно, как в лесу предвечерней порой. «Что же это со мной было? — думал он. — Затмение ума? Воспаление предстательной железы?» Впрочем, что бы ни было, теперь он вылечился и чувствовал себя, со сломанной спиной, здоровее, чем тогда, когда одуревшим щенком носился по городу, вылупив глаза и высунув язык. Боже, как он был смешон и жалок! Певунов побыстрее отогнал неприличное видение и вновь погрузился в тину отвлеченных размышлений. В тот день дежурила медсестра Лика, студентка вечернего факультета медвуза, девушка грамотная и взволнованная. Она предложила Певунову написать ответы на письма под его диктовку, но он отрицательно покачал головой. Ему нечего было сказать ни жене, ни Ларисе. И желания говорить с ними у него не было. В том мире, где он сейчас находился, не было места посторонним: ни дочерям, ни женам, ни любовницам. Они тут оказались бы лишними и своим присутствием нарушили бы чистую гармонию страдания, приглушенного света и тишины. Оглядываясь назад из этого случайно обретенного мира, Певунов ничего уже не хотел вернуть и ни о чем не жалел.

Леонид Газин, одноногий электросварщик окончательно пал духом. Он лежал, закрыв глаза, делая вид, что спит, судорожными усилиями сдерживая подступавшие к горлу рыдания. Свою короткую тридцатитрехлетнюю жизнь он прожил налегке, с постоянным предвкушением неизбежной завтрашней удачи, с ощущением веселого полета; предательский удар судьбы остановил его, собственно, на старте. Покоясь на больничной койке, он обновленным, сверхъестественным зрением создавал воображаемую очередь прекрасных женщин, которые не успели его полюбить; различал вдали тенистые речные омута, куда не закинул удочку и откуда не выудил захлебывающуюся от бессильной ярости щуку; представлял накрытые пиршественные столы, за которые друзья усядутся без него; внимал стенаниям любезной матушки, чью старость не сумеет обеспечить благоденствием, — и от всех этих разом нахлынувших видений ему становилось темно и сыро, как в погребе. Он кусал губы и молил бога, чтобы тот дал ему забвение. Потом он спросил у Певунова:

— Скажи, Сергей Иванович, вчерашняя женщина, которая к тебе приходила, она замужем?

— Кажется, да. Кажется, у нее трое детей.

— Жаль. Я бы на ней женился. Редкая женщина. Кабы я о двух ногах был — отбил бы у мужа. Ведь это как славно она курицу запекла, ты подумай. Женщину надо различать по тому, как жратву готовит и еще по походке. Больше никак. Ты мне верь, Сергей Иванович, у меня есть интересные наблюдения над природой женского естества… Вот ты как считаешь, имеется у них душа?

— Не у всех, — ответил Певунов, который как раз собрался подремать.

— Ты так считаешь? А буддисты вообще относят женщин к предметам неодушевленным. Я с ними не согласен. У женщин, конечно, душа есть, но только не в том месте, где положено.

Умное рассуждение Газина прервало появление нового больного. В палату вошел согбенный старик по виду лет девяноста, с куцей белой бороденкой и детским чубчиком над просторным морщинистым лбом. За ним сестра Лика внесла саквояж из желтой натуральной кожи.

— К вам пополнение, — сказала Лика. — Прошу любить и жаловать.

Старик, кряхтя, опустился на пустую кровать, поинтересовался:

— Не сквозит здесь?

— Нет, дедушка. Самое удобное место.

Старик метнул хитрый взгляд на Газина, на Певунова, но ничего не сказал. Располагался он долго: уставил тумбочку множеством склянок с какими-то микстурами, вытянул из саквояжа теплую байковую рубаху и напялил ее поверх больничной пижамы, встряхнул у Газина перед носом простыни и по-своему перестелил постель, потом заполз под одеяло, малость попыхтел и затих. Звали нового постояльца Исай Тихонович Русаков.

— С чем прибыли, папаша? — вежливо спросил Газин. — С какой то есть болезнью?

— Шут ее знает, — охотно ответил старик. — Давно уж когда-то спиной об угол хряснулся, который год позвонки ломает, а найти ни хрена не могут. Бисовы дети. Лезут сослепу железяками во внутренности, лишь бы руки занять. Мытарят, покамест в гроб не загонят. И-эх!

— Зачем же вы в больницу легли при таком неверии?

Старик насупился, приподнял с подушки голову, прикинул, стоит ли отвечать:

— Дома-то скучно. Бобыль я. Всех родных, кого мог, схоронил, а другие по иным городам разбеглись. Сидишь один во мраке — аж другой раз боязно.

Певунов повнимательнее пригляделся к старику. Глубоко засаженные глазки отдают бирюзой. На страдальца не похож, похож на академика.

— Какого рода видения? — полюбопытствовал Газин.

— Всякие бывают. Иные дружественные. Супруга Авдотья частенько захаживает с поручениями. То ей могилку поди обиходь, то часы в ремонт сдай. Она при жизни-то никчемная была бабка, намаялся я с ней. Надеялся после смерти ее отдохнуть, так нет, ходит, требует, кулачонкой размахивает. А кулачонка-то остался с воробьиный ключ… Я ей толкую: «Лежи, Авдотья, спокойно, не вертыхайся, вскорости сам прибуду, тогда уж обо всем договорим». Не слухает, неугомонная… Это бы ладно — Авдотья, а то ведь и диавол во облике мышином повадился.

— В мышином облике?

— Не не окончательно в мышином. Обыкновенный зверек без названия. Мордочка востренькая, зубки длинные изо рта, и глазками во все стороны шныряет. Вскочит чрез стекло, на стол уместится и зыркает. Я ему говорю: «Ну чего ты, чего?», а он: «Молись, Исай, кишки выну!»

«Вот теперь не скучно будет Газину», — подумал Певунов.

— А вы, дедушка, случайно горячительным не злоупотребляете? — спросил Газин.

Исай Тихонович ответил с достоинством:

— Тебе, юноша, с детства неверие внушали, и теперь для тебя что бог, что антихрист — все едино. Потому тайны бытия для тебя покамест закрыты. Ответь лучше, какую пищу предлагают страждущим в сей обители скорби?

— С голоду не помрешь, дедуля.

— А телевизор имеется?

— Цветной. Только мы с товарищем неходячие временно.

— Не о тебе пекусь, милый. Что ж, пора и вздремнуть, ежели никаких других дел нету.

Вздремнуть ему не удалось: пришел доктор Рувимский, волоча за собой шлейф из трех девиц-практиканток. Перво-наперво он осмотрел нового больного и вслух подивился его могучему для столь позднего возраста здоровью. Исай Тихонович признался, что на здоровье действительно не жалуется, но спину, однако, ломает и корежит. Рувимский его обнадежил в том смысле, что все болезни со временем проходят, и переместился к Газину. Электросварщик, как всегда на обходах, изобразил трагическую мину и на вопросы отвечал в вызывающем тоне. Можно было предположить, что доктор Рувимский перед ним в неоплатном долгу.

— Перевязку сегодня делали?

— Как же, сделают они перевязку. Когда рак на горе свистнет.