Арсений Замостьянов - Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

• Название: Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...
• Автор: Арсений Замостьянов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03624-6

Гаврила Романович Державин (1743–1816) — исполинская фигура в истории русской классической литературы. Но верстовыми столбами в его судьбе были, пожалуй, не книги, не оды, не собрания сочинений. Сам себя он ощущал в первую очередь государственным человеком. В разные годы Державин занимал высшие должности Российской империи: возглавлял Олонецкую и Тамбовскую губернии, был кабинет-секретарём императрицы Екатерины Великой, президентом Коммерц-коллегии, министром юстиции при императоре Александре. И при этом оставался первым поэтом Империи.

«Един есть Бог, един Державин» — так мог написать о себе только поистине гениальный поэт, и совершенно не важно, что это цитата из иронического по сути стихотворения.

Для многих из нас Державин остался в памяти лишь благодаря пушкинским строкам: уже на пороге смерти, «в гроб сходя», он «благословил» будущее «солнце нашей поэзии», лицеиста Пушкина. Но творчество самого Державина вовсе не устарело. Оно стало неожиданно актуальным в XX веке и остаётся таковым по сей день. «Многие дороги в России — литературные, политические, воинские — ведут к Державину» — так утверждает автор книги, историк и писатель Арсений Замостьянов.

знак информационной продукции 16+

---

Державин и Гринёв предприняли лихой налёт на Красный Яр, где засели взбунтовавшиеся калмыки. Сии мирные буддисты устроили погром в Ставрополе, перебили тамошнюю администрацию, отняли у гарнизонных солдат оружие, даже пушками овладели… Кавалерийской атакой Гринёв уничтожил боевой отряд калмыков, добыл и пушки, и ружья. Теперь нужно было распропагандировать калмыков. Между прочим, казак Пугачёв лучше многих понимал роль пропаганды — не зря его манифесты Пушкин нарёк «удивительным образцом народного красноречия». Самозванец не принялся бы за воззвания шутки ради; он видел, что это работает, что люди уже относятся к нему, как к представителю священной власти. Законная власть должна была ответить достойно, и миссию агитатора, разумеется, взял на себя Державин. Он постарался найти доступную аргументацию, чтобы послание звучало и грозно, и любезно, и толково — в понимании калмыков.

Вот она, державинская агитка, нашпигованная эффектными риторическими вопросами: «Кто вам сказал, что государь Пётр Третий жив? После одиннадцати лет смерти его откуда он взялся? Но ежели б он и был жив, то пришёл ли б он к казакам требовать себе помощи?.. У него есть отечество, Голштиния, и свойственник, великий государь Прусский, которого вы ужас и силу, бывши против его на войне, довольно знаете. Стыдно вам, калмыкам, слушаться мужичка, беглого с Дона казака Емельяна Пугачёва, и почитать его за царя, который хуже вас всех для того, что он разбойник, а вы всегда были люди честные». В манифесте, кроме доводов, звучали и угрозы: вот придут войска — и всех вас перебьют ни за что ни про что, если не принесёте повинную императрице.

Послание зачитывалось калмыкам от имени генерала Мансурова — старшего по званию из представителей государства, находившихся в окрестностях Красного Яра. Мансуров станет действовать против Емельки до победного конца — как и Державин.

Бибикову манифест пришёлся по душе, он понимал, что борцам с крамолой не хватает пропагандистского задора. Генерал-аншеф вообще проникся уважением к Державину и готов был покровительствовать этому тридцатилетнему подпоручику. Калмыки вроде бы присмирели — значит, вняли доводам. Бибиков решил похвастать успехом перед императрицей — и выслал ей текст обращения, указав и имя сочинителя — «поручик Державин».

Впервые Екатерина прочитала эту фамилию, да ещё и в литературном контексте. Но… она решительно не согласилась с Бибиковым. «Письмо Мансурова к калмыкам такого слога, что оного, конечно, не напечатаю», — раздражённо ответила она Бибикову, не удостоив и упоминания какого-то там Державина. Нет, не слог её огорчил. Слог-то вполне гладкий, по-римски рациональный — в стиле Юлия Цезаря. А вот содержание… Упоминания голштинского отечества, разговоры о родстве с Фридрихом Великим — это не тот костюм, в котором следует являться перед народом. Надобно понимать, что такое фигуры умолчания.

Державин вернулся в Казань, засел за составление списков обывателей, пострадавших от Пугачёва и потворствовавших ему. Бибиков возложил на него и ответственную миссию главного казанского агитатора. Несколько раз Державин выступал перед казанскими дворянами, призывая их браться за оружие и помогать обороне деньгами. Помещики решили выставить по одному ополченцу с каждых двухсот крепостных душ. Так должен был формироваться конный корпус. Узнав об этом порыве, императрица назовёт себя «казанской помещицей» и в ответ выставит по одному рекруту с каждых двухсот душ царских крестьян губернии. В ответ на эту царскую милость Державин организовал восторг подданных и написал речь, которую продекламировал перед портретом государыни. Вот эта весьма высокопарная речь («…за всё сие из глубины сердец наших любомудрой души твоей восписуем благодарение») имела некоторый успех у императрицы: её опубликовали «Санкт-Петербургские ведомости».

Вскоре и Бибиков, и Державин оставили Казань. Первый направился поближе к осаждённому Оренбургу, второй — к Саратову.

Державин той зимой сдружился с майором Соловьёвым. С этим храбрым воякой можно было на ура распить бутылку водки, посоревноваться в остроумии, побаловаться пуншем. Это он во время схватки бесстрашно бросился на шайку пугачёвского атамана Ильи Арапова, чем решил исход сражения, — тогда Державин впервые увидел своими глазами смелую атаку. Походы, оперативные поиски частенько разлучали друзей — и Державин по-дружески посылал майору водку, сахар. Среди запуганных калмыков можно было слегка поправить материальное положение — но только слегка. Державину вырваться из нищеты никак не удавалось.

Саратов в те времена относился к Астраханской губернии — и местному губернатору Кречетникову Державин не пришёлся по душе. Он пресекал поползновения поручика взять под свою команду побольше войска. Державин быстро наживал врагов среди влиятельных администраторов, а ведь ему ещё нужно было заботиться и о собственном кармане.

В краях, охваченных бунтом, можно было по дешёвке купить юных калмыков и башкир обоего пола — их выкупали прямо из семей. Офицеры, отличившиеся в боях с пугачёвцами, и вовсе рассчитывали поживиться «калмычатами» бесплатно. Соловьёв отвечал Державину на просьбы похлопотать насчёт бесплатных крепостных: «Братец сударик, Гаврила Романович. Дружеское ваше письмо я имел честь получить, за кое приношу мою искреннюю благодарность, равно за обсылку меня водкой. Касательно ж до калмычат и башкирчат, так мы ещё их не видали; а если случай допустить, так верьте, что не пропущу вам тем служить». Чем закончилась история — нам неизвестно, но будем надеяться, что Державин не остался без награды. В его небогатом хозяйстве каждый калмычонок был бы на счету..

Бибиков придерживался осторожного плана: в Казани собрать в кулак войска из близлежащих городов, испытать их, избавиться от предателей — и двинуться на Оренбург или туда, где окажутся основные силы Пугачёва. Больше всего генерала пугало своеволие черни… В мятежной атмосфере генералу остро не хватало сабель. Небольшие отряды, малочисленные гарнизоны «никуда носа не смеют показать, сидят по местам, как сурки». Он понял: масштабы смуты несравнимы с событиями десятилетней давности и одними внушениями не обойдёшься, нужно показать силушку, чтобы вернуть не только уважение к короне, но и страх.

Рассадниками крамолы в Саратовском крае считались раскольничьи скиты, которых немало таилось по берегам реки Иргиз. Здесь Пугачёв начинал свою эпопею, здесь его пытались обезвредить два бдительных крестьянина — Трофим Герасимов и Иван Серебряков.

Герасимов в Малыковке (позже из этого посёлка образуется славный уездный город Вольск) указал на Пугачёва властям, бунтовщика арестовали — случилось это в июне 1773-го. Пугачёву удалось бежать из-под стражи, но Герасимов и Серебряков вроде бы доказали верность трону. Последний уже во времена Бибикова явился в Казань, предлагая свои услуги по борьбе со злодеем.

В Малыковке и на Иргизе ожидали наступления пугачёвцев. Серебряков только происхождением был крестьянином, а по роду деятельности — воротила и плут уездного масштаба. Впрочем, значилось в его биографии и вполне почтенное занятие — монастырский слуга. Он получил известность, прилепившись к выгодному дельцу: речь идёт о расселении польских раскольников на Иргизе. Серебряков подавал начальству идеи и, если выпадала возможность, ловчил напропалую. Кроме почтенных раскольников из Речи Посполитой, он устраивал в иргизских краях беглых крепостных, за что и был посажен в тюрьму в Москве, откуда его вызволили предприимчивые друзья. В тюрьме он сошёлся с запорожским казаком Черняем, которого одно время принимали за Пугачёва. Серебряков попал под подозрение — и стремился выслужиться.

Державину Серебряков не нравился. Гаврила Романович его знал давненько, по московским кругам картёжников и пройдох. (Удивительное совпадение, что им довелось встретиться в Казани!) И всё-таки он представил Серебрякова Бибикову: из таких плутов и вербуются ловкие тайные агенты.

Бибиков принял Серебрякова ночью. Иван одну за другой извергал из себя идеи захвата Пугача, который, по его словам, обязательно кинется на Иргиз! Русский авантюрьер предлагал генералу положиться на местного помещика — подпоручика Максимова. Того самого, который вызволил Серебрякова из тюрьмы! Нам известно, что уж этого вертопраха Державин преотлично знал по шулерской молодости и не горел желанием продолжить знакомство. Бибикову подпоручик сразу показался ненадёжным, но идея Серебрякова приглянулась. Давно пора ускорить облаву на самозванца!

Генерал вошёл в азарт, рассмотрел крупицы разума в речах «залётной птицы» и велел Державину ехать с ним в Малыковку, снабдив поручика секретными наставлениями.

В Малыковке Державин принялся вербовать штат тайных осведомителей — подлазчиков, лазутчиков из крестьянского сословия. Разумеется, платных. Не забывал он и распространять ложные сведения о целях своего пребывания здесь. Даже лазутчикам сообщалось, что Державин прибыл в Малыковку для встречи войск, идущих из Астрахани, и вот-вот покинет её. На самом деле Державин лишь ненадолго выезжал в Саратов, после чего принялся собирать в Малыковке боеспособный отряд, поскольку пугачёвцы уже орудовали поблизости. Не только дворяне и военные были готовы к сопротивлению. Серебряков и Герасимов, по приказу Державина, сколотили какое-никакое крестьянское ополчение.