Марк Рафалов - Футбол оптом и в розницу

• Название: Футбол оптом и в розницу
• Автор: Марк Рафалов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-9697-0348-3

В прессе его называют: «Беспротестный судья и конфликтный инспектор» и пишут о нем: «Он был единственным в стране инспектором, который боролся с договорными играми». За 23 года судья Всесоюзной категории Марк Рафалов провел более 200 футбольных матчей на первенство и Кубок СССР, а после завершения судейской карьеры инспектировал матчи чемпионата страны. И всегда любимое занятие — судейство — совмещал с литературной работой: он автор многих книг, посвященных футболу, и острых газетно-журнальных публикаций о договорных матчах...

Эта книга — откровения скандального футбольного арбитра, но она не только о футболе.

Она о целой эпохе нашей страны, в которой «сын врага народа» Марк Рафалов, пройдя войну, стал кавалером 20 государственных наград!

---

Случилось так, что из Суслонгера нас вместе определили пополнить ряды порядком потрепанной под Сталинградом отдельной Морской стрелковой бригады, которой через несколько месяцев было присвоено звание Гвардейской. Именно в этом соединении суждено было нам провести все свои тяжелые и незабываемые будни. Нас с Беловым и Уткиным определили в один и тот же взвод 2-го стрелкового батальона. Меня почти сразу назначили помощником командира взвода. Белов возглавил отделение. С ним мы особенно подружились. Почти два года ели из одного котелка и, несмотря на сложные и не очень уступчивые характеры, практически никогда с Василием не ссорились. Позже, когда после длительных оборонительных боев наш Северо-Западный, вскоре ставший 2-м Прибалтийским, фронт перешел в наступление, я не переставал восхищаться дерзкой отвагой, смелостью и находчивостью моего боевого друга. Он был первым в нашем взводе бойцом, которого по моему представлению весной 44-го наградили медалью «За боевые заслуги». Позже Белов стал кавалером двух орденов Отечественной войны и ордена Славы. Одну из этих наград он заслужил уже в 45-м, когда, воюя в разведке, умудрился благодаря находчивости и смелости самолично взять в плен одного из фашистских вояк.

В молодости мы порой не очень бережно обращаемся со своими друзьями и товарищами. Об этой простой, но грустной истине я с возрастом задумывался не раз. Моя связь с Беловым оборвалась в 44-м, когда после тяжелого ранения я был отправлен в госпиталь. И хотя у каждого из нас были адреса друг друга, регулярной переписки не получилось. Связь оборвалась. И лишь когда страна готовилась отметить сорокалетие Победы, я вспомнил о своих карельских боевых друзьях-однополчанах. Через Калининский облвоенкомат разыскал их адреса и восстановил переписку. Белов стал регулярно приезжать в Москву. В 80-м его одолел церебральный паралич. Через ветеранские организации нам удалось положить Василия во 2-й Московский госпиталь ветеранов войн. Там его немного подлечили, он, правда с трудом, начал понемногу ходить.

В 1990-м мы с моей женой Таней навестили Белова в деревне Язвиха, где познакомились с его обширным семейством: дочерью Леной, ее супругом Женей, сыновьями Славой и Алексеем и внучками Юленькой и Олей. Мы наслаждались добротой и вниманием, с которыми все они нас привечали. К сожалению, уже нет в живых супруги Василия Ивановича, милейшей Прасковьи Ивановны, которая, несмотря на преклонный возраст и всякие хвори, старалась нас с Таней обихаживать.

Рассказ о Васе Белове не могу не завершить одним комичным фронтовым эпизодом. Случилось это зимой 1943/44 года, в разгар наших наступательных операций. Отступавшие немецкие части отчаянно сопротивлялись и частенько использовали наши опрометчивые и не всегда умелые шаги. Так было и в тот зимний день. Мы наступали вдоль шоссейной дороги, ведущей с юга к железнодорожной магистрали Москва — Рига. Впереди уже виднелась небольшая, расположившаяся на пригорке деревня. Вернувшиеся из разведки бойцы доложили, что немцев в деревне нет. Поддавшись, как это у нас нередко водится, эйфории, наше начальство приказало стремительно продвинуться по шоссе и войти в деревню. Едва мы начали движение по дороге, не очень беспокоясь о маскировке и осторожности, как немцы неожиданно открыли яростный артиллерийский огонь. Мы устремились вперед с целью укрыться в лесу. Командир нашего взвода, опасаясь попасть под артобстрел, спрятался в кювете. Не упуская, однако, возможности покомандовать, он громко кричал нам вслед: «Вперед, вперед, вперед!». Мы, слушая эти команды из кювета, не в самых лучших выражениях с обязательным упоминанием о мамах отзывались о своем командире. И тут не выдержал наш импульсивный карел. Он на бегу остановился, развернулся и, подбежав к нашему лейтенанту, вопреки всем уставным требованиям, заорал: «Замолчи! Еще раз крикнешь «Вперед!», Получишь в рожу!». Эту тираду Белов завершил убедительным жестом, приложив кулак к носу ошалевшего офицера.

Самый мой близкий боевой друг, верный товарищ Василий Иванович Белов скончался 7 октября 2004 года. Надо ли говорить, что я, провожая его в последний путь и стоя у могилы с трудом сдерживал горькие слезы. Сейчас из нашей морской бригады в живых осталось менее пятидесяти человек. А ведь за годы войны под ее стягами прошло более 50 тысяч морских пехотинцев. Вечная им слава!

Aмпуломёты

Не уверен, что даже профессиональные артиллеристы знают, что существовало у нас такое оружие, носившее странное название «ампуломет».

Почему я вдруг решил заговорить об этом? Дело в том, что летом 43-го, когда мы стояли в обороне на берегу реки Ловать, к нам в бригаду доставили новое необычное вооружение. Видимо, оно должно было в какой-то мере возместить нехватку тяжелых 120-миллиметровых минометов, особенно на танкоопасных направлениях. Внешне это «чудо технической мысли» действительно походило на миномет, однако отличалось крайней примитивностью и ненадежностью. Состоял ампуломет из гладкоствольной трубы, в которую вставлялся запал. А снарядами служили большие, диаметром 120 миллиметров, стеклянные шары, заполненные самовоспламеняющейся жидкостью КС. Дальность стрельбы составляла всего 200—300 метров. Видимо, по мнению изобретателей, эта боевая техническая новинка должна была остановить любой фашистский танк. К нашему удивлению и досаде, освоение новой техники было поручено именно нам, поскольку мы имели «минометное» образование. Что было делать? Приказы в армии, как известно, обсуждать не принято.

В полностью выгоревшей деревне мы обнаружили остатки деревенской баньки. Разобрав находившуюся в ней старую каменку, мы перенесли ее и уложили на место новоявленного полигона. Установив необходимый прицел, мы начали обстрел каменной пирамиды. Не помню точно, какой именно, второй или третий, стеклянный шар угодил в цель. Важнее было другое: шары, ударяясь о камни... не разбивались! Наконец, к нашей радости, какой-то «шарик», попав в цель, разбился и породил огонь. Начальству такая боеспособность ампулометов, конечно, не очень понравилась. Но ему было приказано: «Внедрить и выставить их на боевые позиции!». Вы, разумеется, уже догадались, что заложником начальственной воли вновь оказался мой взвод. Учитывая крайне ограниченную дальность стрельбы ампул ометов, нам было приказано в течение двух ночей выдвинуться в нейтральную зону на 50—60 метров ближе к траншеям противника, оборудовать там капониры и замаскировать новую технику. Вместе с приданными нам Саперами мы эту работу выполнили, не обнаружив себя. Но теперь предстояло так же незаметно наладить круглосуточное дежурство у каждого «аппарата» и обеспечить их полную боеготовность к отражению танковой атаки.

Вы, мой дорогой читатель, уже наверняка догадались, что если бы какой-нибудь даже не «тигр» или «фердинанд», а любой бронированный котенок отправился бы атаковать наши «норки», оборудованные новоявленными «русскими рогатками», то свою автобиографию, скорее всего, я не написал бы.

Одна на всех, мы за ценой не постоим

Судьба отмерила мне 575 фронтовых дней. Сейчас, спустя шестьдесят с лишним лет, невозможно вспомнить каждый день, прожитый на войне.

В жизни человека случаются события, оставляющие в памяти отметины, которые остаются с нами навсегда, до конца наших дней.

На долгих и трудных фронтовых верстах, которые довелось мне прошагать со своими боевыми товарищами, встречалось всякое. Были и победы, случались и поражения. Война неумолимо вела свой кровавый счет. Почти не бывало дней, когда бы не уносила она наших друзей-однополчан.

Я хочу рассказать только об одном фронтовом дне из 575, определенных мне судьбою.

День этот не принес нам победных лавров. Наоборот. Он навсегда оставил в моей памяти горькое чувство вины за то, что произошло 12 декабря 1943 года.

В июле 1987 года ветераны нашей 119-й Гвардейской дивизии встретились в городе Пустошке Псковской области. Гостеприимные хозяева города помогли нам посетить населенные пункты между Невелем и Пустошкой, которые в тяжелейших боях освобождала наша дивизия в конце 1943-го и в первые месяцы 1944 года.

Вместе с бывшим командиром 343-го Гвардейского полка Геннадием Дмитриевичем Фокиным и его заместителем Александром Семеновичем Муруговым мы стоим на высоком холме у деревни Горушка и рассматриваем видавшую виды карту Муругова, бережно сохраненную с войны.

И вдруг я отчетливо начинаю понимать, как по-разному видят войну командир полка и солдат, командир батальона и командир взвода.

С одной стороны, всех нас объединяло, сближало общее лихолетье. Но наряду с этим у каждого из нас была своя война. Свой масштаб войны. Поначалу, еще не осознав этого, я даже обиделся, убедившись, что оба командира, стоящие сейчас рядом со мной на окраине Горушки, не помнят утреннего боя 12 декабря 1943-го. И хотя я был из другого, 341-го полка, я поразился их неведению.