Всеволод Иванов - Избранные произведения. Том 1

• Название: Избранные произведения. Том 1
• Автор: Всеволод Иванов
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

В настоящее двухтомное издание я включил часть произведений разных лет, которые, как мне кажется, отображают мой путь в советской литературе.

В первый том входят повести «Партизаны» и «Бронепоезд 14–69», три цикла рассказов: о гражданской войне, о недавних днях и о далеком прошлом; книга «Встречи с Максимом Горьким» и пьеса «Ломоносов».

Второй том составляет роман «Пархоменко» о легендарном герое гражданской войны.

---

Седой. Знаю, знаю!

Ломоносов (глядя на юного помора). Подойди, садись. Чей? По наружности, вроде Парфенов?

Седой. Угадал, Парфенов сынок, Михайло Васильич, Парфенов.

Ломоносов. А сам Парфен, небось, все с Аммосом Корниловым на Грумант-остров ходит? (Напевая.) «Грумант-остров от страшен, от страшен…»

Седой. Помнишь наши песни, Михайло Васильич?

Ломоносов. Когда тревожусь, помогает.

Юный помор. Батя велел вам кланяться, Михайло Васильич. «Я и сам бы приехал, говорит, хлопотать, да карапь покинуть не на кого». Прими, Михайло Васильич!

Седой (гладя юношу по голове). Обуянный наукой парень-то. Хочу, кричит, учиться. Ломоносовым хочу быть! Ломоносовым… легко выговорить.

Ломоносов. Истинные науки, отрок, зело прекрасны. Не отвести глаз! Да в наши времена не каждому дано их выдержать.

Юный (тоненьким, но настойчивым голоском). Выдержу.

Ломоносов. Голодать, холодать, в лохмотьях ходить…

Юный. Выдержу.

Ломоносов. И злым преследованиям подвергаться.

Юный. И подвергнусь. Выдержу.

Ломоносов. И долго, упорно многое неустанно изучать. Химию, физику, геологию, оптику, поэзию, минералогию… всё! И никаким трудом не гнушаться.

Юный. Чего гнушаться! Всё, что надо — пройду.

Ломоносов. Флогистон будешь отвергать. Корпускулярную философию возвышать.

Юный. Каркус… Чего не знаю, того не знаю: ни флогистона, ни карту…

Ломоносов (улыбаясь). Я знаю. И ты узнаешь. Имя?

Юный. Калина, Парфенов сын, Судьин.

Ломоносов. Сколько лет?

Юный. Семнадцатый.

Седой. У нас, Михайло Васильевич, ноне урожаи плохи, парни-то слабо растут.

Юный. А я сам собой сильный!

Ломоносов (преподавательским тоном). Отвечай, что есть истинная добродетель?

Юный (тоном ученика, поспешно). Истинная добродетель — есть в пользу отечества и ближнему своему служить без корысти и лицемерия.

Ломоносов. А что есть приятный союз?

Юный. Нет крепче такого союза, который был бы приятнее соединения слов честных с честным делом.

Ломоносов. А что есть физика?

Юный. Физика есть рассуждение о вещах, их качестве, их переменах и действиях. Физика делится на…

Ломоносов (прерывая). Постой, почему руки в краске?

Юный. К изучению кож стремление имею. Химией на них воздействовал…

Горбоносый (ухмыляясь). Отцовские сапоги пожег и руки свои.

Подволошнов (пренебрежительно). Не моряк! Кожи? Кожи — грязное дело.

Ломоносов. Для ученого грязного дела нет. Есть у меня отличнейший химик Анкудин Баташ. Кликните Баташа! Все время с кожами возится. Где ж ты, Баташ?

Баташ. А я здесь!

Из люка показывается Баташ — широколицый, смеющийся, с голой красной грудью, с синими по локти руками, поморы отшатнулись.

Ломоносов (юному помору). Испугался?

Юный (смеясь через силу). На черта похож!

Ломоносов. Оттого черт везде и проходит, что остер как игла. Этот Баташ пришел жаловаться Шумахеру, начальнику университетской канцелярии, и начал так: «Ваша милость! Меня обидели некоторые, сего университета, мерзавцы! А сказывают, что ты у них главный…»

Хохот.

Баташ. Петер не смеется? Напрасно. Один штурман в порту мне рассказывал. Приплыл некто из теплых стран в Питер и привез с собой обезьянку. Приплыл, а тут беда — разорение и доносы. Он с горя захворал великим чирием, и видел себе смерть. Тут подлый его помощник забрал все его пожитки и, поклонясь низко, оставил его с обезьяной. Обезьяна, приметя поступок вора, нашла за печью худую шляпенку, надела ее и, подошед к болящему, отдала такой же поклон, как и вор тот. Болящий, видя это, сильно захохотал. От сего прорвался чирей, и тем он выздоровел.

Хохот.

Петер (сердито опираясь на стол, встает). Какая разница есть между тобою и шутом?

Баташ (указывая на стол). Только стол.

Хохот.

Ломоносов (поморам). Молодые, — забавляются. Баташ — язвительный, а, со всем тем, большой разум имеет. Баташ, ваши задачи пойдут скрытно всем ученым на разрешение. Где твоя?

Баташ (подавая Ломоносову манускрипт). Русский язык хорошо понимаю. Пишу не очень разборчиво. Мой задач, Михал Васильич, чтоб кожа такая, какой Аллах подметки не имеет.

Ломоносов (берет Калину за подбородок). Анкудин, вот тебе помощник. Покажи свои чаны. А глаза-то?! Глаза поморские — днем звезды видят! Лиза, жена, когда же обед?

Елизавета Андреевна. Готов, готов.

Ломоносов. Сейчас обедать будем, земляки.

Седой. На корабли нам пора, Михайло Васильич.

Ломоносов. Ничего. Обед у меня будет короткий, не утомим вас. Ученики торопятся на Урал, я — к своей громовой машине. Вот, смотрите, земляки, — это самый отличнейший наш академик, ученый Рихман. У него тоже такая же машина и он тоже будет молнию с неба ловить.

Седой. Молонью? С неба? Ах ты, господи боже мой! Наши поморы-то до чего дошли — молонью с неба тащат. Покажи машину, Михайло Васильич, покажи.

Рихман, Ломоносов, поморы уходят. Елизавета Андреевна вносит большую миску со щами, Поповский — штофы, Пиленко и Алексеев — блюда с хлебом.

Петер. Лизавета Андреевна! Берегите Михайлу Васильича. Опыт с молнией — опасен.

Пиленко. Думается, и торопит-то он нас к отъезду оттого, что боится, как бы кто из нас не пострадал при том его опыте.

Елизавета Андреевна. Да, да! Нужно беречь, нужно!..

Возвращаются Ломоносов, поморы и Рихман.

Рихман (на ходу Ломоносову). Мы с вами сегодня, Михайло Васильевич, громовые братья. Вместе одну и ту же молнию будем ловить! И, думая о великой силе молнии, я думаю вместе с тем о крошечных, нечувствительных частицах, то есть об атомах. Вы правы, говоря, что каждая из сих ничтожных частиц — целая планета, с доступным науке движением сил. И не вы ли, Михайло Васильевич, открыв силу молнии, откроете нам движение мировых сил в атоме?

Ломоносов. До тайны атома еще далеко, Егор Вильгельмыч!

Рихман. Русским?

Ломоносов. Ну, русским, вестимо, ближе всех.

Рихман. Глядя на сих великанов-поморов, я тоже так думаю.

Все садятся за стол. Рихман стоит.

Ломоносов. Егор Вильгельмыч, ты что же не садишься?

Рихман. Благодарю. Я не могу сесть. Спешу к своей машине. Михайло Васильич, помни: мы — громовые братья! (Уходит.)

Ломоносов. Беспокойный он нонче. (В дверях кричит вслед Рихману.) Егор Вильгельмыч! Во время грозы стой от соединительных прутов футов на десять. Иначе — опасно! На десять футов, не менее!

Голос Рихмана: «Понимаю! Буду стоять на десять футов, не менее!»

Ломоносов садится за стол.

Седой. Вижу, Михайло Васильич, работы у тебя хоть отбавляй.

Ломоносов. И лучше б работали, когда б злодеи не мешали. (Кричит в дверь плавильной.) Захар, оставь дежурного у плавильных печей, иди обедать!

Захар (высовывая голову). Некогда! Прошлый раз я из-за лекции по астрономии чуть руду не пожег, а теперь из-за обеда? (Скрылся.)

Седой. Во имя отца, и сына, и святого духа да будет благословенна и пища и жизнь наша.

Все (крестясь). Аминь. (Садятся.)

Едят молча, не спеша, из одной миски, — держа ложки над кусками хлеба. Из плавильного отделения доносится шум мехов и дыхание пламени. Поповский наполняет чарки.

Ломоносов (Поповскому). Николай Никитич, а ты что ж не присядешь?

Поповский. Кто водку разливает да подает, тому на Руси садиться некогда. (Меняет штофы.)

Седой. Михайло Васильевич, пить много грех, а совсем не пить тоже бога гневить.

Поповский. Истина!

Ломоносов. Выпил бы, да не идет, Евграф Иваныч. Забота: ученики уезжают Россию обогащать да обворужать…

Подволошнов. Война, что ли?

Ломоносов. Война не война, да и до войны недалеко. Ты по себе, шкипер, знаешь, что искусный мореплаватель не токмо в бурю, но и в тишину бодрствует: укрепляет орудия, готовит паруса, мерит глубину моря и от потаенных водою камней блюдется.