Всеволод Иванов - Избранные произведения. Том 1

• Название: Избранные произведения. Том 1
• Автор: Всеволод Иванов
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

В настоящее двухтомное издание я включил часть произведений разных лет, которые, как мне кажется, отображают мой путь в советской литературе.

В первый том входят повести «Партизаны» и «Бронепоезд 14–69», три цикла рассказов: о гражданской войне, о недавних днях и о далеком прошлом; книга «Встречи с Максимом Горьким» и пьеса «Ломоносов».

Второй том составляет роман «Пархоменко» о легендарном герое гражданской войны.

---

Рихман. Я не слышал имени академика Ломоносова!

Стефангаген. Перечислены все приглашенные президентом!

Академики поспешно уходят.

Шумахер. Что это значит?

Теплов. Идем и узнаем. (Ушел.)

Шумахер (смотрит в окно). Скороходы, гайдуки, вся дворня выбежала, а кто приехал — не могу разглядеть, окно запотело.

Доротея (входит). Графиня Разумовская, батюшка.

Шумахер. Встречай, встречай! Зажечь все люстры! Ах ты, боже мой!

Зажигают люстры.

Ломоносов. Прощай, Иоганн Данилыч!

Шумахер. Прощай, прощай, Михайло Васильевич.

Входит Нарышкина.

Нарышкина. Здравствуйте, советник. Ломоносов, останьтесь. Ваша дочь, советник? Мила!

Шумахер. Ах, ваше сиятельство, как я рад! Благородная, могучая госпожа, супруга президента у меня!

Нарышкина. Где же долгожданный андроид?

Шумахер. Необыкновенный андроид, ваше сиятельство! Извольте подойти поближе!

Он сдергивает чехол. Нажимает кнопку. Футляр раскидывается, образуя пьедестал.

Нарышкина, всплеснув руками, восхищенно смотрит на андроид — человекоподобный автомат, которыми так усиленно увлекались в XVIII столетии. Андроид — серебряный купидон, очень похожий на того мраморного, которого мы видели в парке Шувалова.

Нарышкина. Дивный андроид!..

Шумахер. Да, сочетание несравненной красоты снаружи с искуснейшим механизмом внутри.

Нарышкина. Il marche?

Шумахер. Ходит!

Нарышкина. Il parle?

Шумахер. Говорит!

Нарышкина. Il chante?

Шумахер. Поет!

Нарышкина. Читает те стихи о купидоне?..

Приятный перервался
В начале самом сон…

Шумахер. К великому горю, ваше сиятельство, стихи, вами присланные, оказались слишком длинными. Он может лишь говорить фразы: «Рад цветущему виду их императорского величества!» или — «Ура их императорскому величеству!» Сто сорок два движения, ваше сиятельство, не считая того, что андроид свищет соловьем, кукует, рычит львом…

Ломоносов. Не хватает лишь академического ослиного рева.

Шумахер (гладя андроид). Оболочка — девяносто процентов чистого серебра, ваше сиятельство, а волосы, лук и стрелы из червонного золота.

Ломоносов. Зато сердце железное.

Нарышкина. Вам андроид не нравится, Ломоносов? А вам, фрау?

Доротея. Мастерские, где делали этот андроид, рядом. Батюшка посылал меня туда часто с разными поручениями. Я видела, как там ковали это железное сердце для увеселения железных сердец.

Нарышкина. Ого! Ваша дочь, советник, никак, поклонница поэзии?

Доротея. Да, но музыку я люблю еще больше поэзии.

Нарышкина (Доротее). Вы мне, голубушка, не нужны. Занимайтесь музыкой.

Доротея ушла.

Терпеть не могу ученых немок. Господин Ломоносов! Государыня, выслушав представления Шувалова о ваших новых ученых трудах, повелели помочь вам. Посему президент и приехал в Академию. Церемония вашего покаяния отменяется.

Шумахер. А я и не дал состояться той церемонии, ваше сиятельство.

Нарышкина. Кроме того, Сенат разрешил вам построить химическую лабораторию и учеников в нее набрать, сколь вам нужно.

Ломоносов. Благодарю вас. Я счастлив.

Шумахер. Приказ о том мною подписан.

Нарышкина. Когда?

Шумахер. Да час назад, ваше сиятельство!

Нарышкина. Час назад? Лишь десять минут назад Сенат поставил печать на свое постановление!

Шумахер. Иные люди, из ревности к науке российской, ставят свою печать раньше сенатской, ваше сиятельство. Сей феномен называется — провиденьем.

Нарышкина. Президент любит провидцев. Он ожидает вас в своем кабинете, советник.

Шумахер (испуганно). Ваше сиятельство, прикажете завести андроид?

Нарышкина. Андроид, если понадобится, мне заведет господин Ломоносов.

Шумахер. Врачи запретили мне выходить, ваше сиятельство. Я нездоров…

Нарышкина (важно). Всякий выздоравливает, коли его требует президент Академии наук и гетман Украины.

Шумахер. Выздоравливаю… выздоровел, ваше сиятельство!

Нарышкина. Господин советник, а ключ от андроида?

Шумахер (бросая ключ на стол). Андроид очень, очень хорош. (Ушел.)

Ломоносов. Химическая лаборатория! Благодарю вас, Катерина Ивановна, за несказанно радостную весть для начала наук российских. Катерина Ивановна! А вы сами не встречали ль при Дворе Ивана Ивановича Шувалова?

Нарышкина. Да. Кажется, глаза его привыкли к возвышению, на коем он находится, и голова его не столь кружится…

Ломоносов. Значит, вы беседовали с ним?

Нарышкина. О, не однажды!

Ломоносов. Не говорил ли он вам о моем проекте открытия Московского университета?

Нарышкина. Шувалов что-то говорил, но что?.. Дай бог памяти… в общем, что-то благоприятное, но, право, не знаю что!.. Заведите-ка андроид. Послушаем его. Вам, ведь, он нравится, а?

Ломоносов (пренебрежительно махнув рукой). Э-э!.. Катерина Ивановна! Я не сомневаюсь, что андроид сей великолепнее андроидов Альберта Великого, Себастиана Парижского и прославленного механика Вокансона. (Размахивая большим ключом от андроида). И, однако, сей ключ — не ключ науки, а только ключ от куклы! Академии же Санкт-Петербургской надлежит простираться в более полезных и славных нашему отечеству упражнениях. Иноземные мракотворцы, кои господствуют ныне в Академии, гасят, а не разжигают огонь российских наук. Пора новую, российскую, Академию создавать. А куклы пусть создают куклы.

Нарышкина. Господин Ломоносов! (Строго.) Перед вами не только жена президента, но и особа, родственная царствующему дому.

Ломоносов. Простите, ваше сиятельство, нижайшего и покорнейшего слугу, но — куклы. Разве вы не встречали кукол-вельмож, одетых в шелка, в бархат, повторяющих чужие мысли на чужом — французском — языке и презирающих свой, родной, русский язык? Русский язык! Еще Карл Пятый, император римский, говаривал, что испанским — с богом, французским — с друзьями, немецким — с неприятелем, итальянским — с женским полом говорить пристойно. Но если б император римский в русском языке был искусен, то нашел бы в нем — великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, краткость греческого и латинского!..

Нарышкина идет.

Уходите, ваше сиятельство?

Нарышкина. Ухожу.

Ломоносов. Советую вам, ваше сиятельство, побольше ходить.

Нарышкина. Почему?

Ломоносов. У вас царственная походка!

Нарышкина (остановившись, задумчиво). Куклы? (Оживляясь.) Куклы? Пора бы вам увидеть у этой куклы человеческие глаза и пора бы дотронуться с благодарностью до ее руки. Что, горячая? Я — горда. Это все знают. Но когда истинный человек гордится своими чувствами, он не должен бояться их высказать!.. Ах, жизнь человеческая! И не сказано ль в вашей пьесе, Ломоносов, «Тамира и Селим»:

Какая польза в том, что, рок свой проклиная,
Не браком буду брак, а пленом называть?
И на оковы столь несносные взирая,
За мужем следовать, а о тебе вздыхать?

Переехали мы в новый, гетманский дворец на Украину. Залы огромные, белые, радоваться бы. Но мне они напомнили лишь царскую охоту в имении Шувалова, снег на голове купидона и… ваш белый парик. А обратили ли вы внимание, что сего андроида приказала я сделать похожим на того купидона, возле коего вы свои высокие чувства высказывали? И не тогда ли вы сказали: любовь к женщине, к науке, к поэзии, к отечеству должна быть великой. И средины в любви нет?

Молчание.

Они смотрят друг на друга, оба размышляя об одном и том же. Откуда быть средине в том влечении, слабом со стороны Ломоносова и сильном со стороны Нарышкиной? И что такое средина? Она вышла без любви замуж в тот момент, когда, как ей казалось, зарождалась ее любовь к Ломоносову. «Не судьба», — подумала она и попыталась примириться со своим положением, тем более, что и сама не знала: зародилась ли любовь? Примирения не вышло. Она вернулась в Петербург, и прежнее чувство вспыхнуло с прежней силой. Она тянулась к встрече. Кстати, подвернулся и андроид. И вот они встретились… Что же? Жизнь ее разбита. А его жизнь стараются разбить. Ей ли помогать врагам его?.. И, если вдуматься, она ни помочь ему, ни особенно навредить не в состоянии. Она не меценат, она жалкая игрушка в борьбе двух влиятельных родов — Разумовских и Шуваловых. Шуваловы слегка благоволят к Ломоносову, Разумовские, старающиеся выбить союзников Шуваловых, тоже делают гид, что слегка благоволят к Ломоносову. А в конце концов для тех и других Ломоносов — вольнодумец. И она, благоволящая к нему, тоже вольнодумка… Что же может быть у нее с Ломоносовым, кроме легкого короткого разговора? Дружба? Но разве Двор или Разумовские допустят дружбу между внучатой сестрой императрицы и пиитом, занимающимся, кроме поэзии, физикой и химией?.. Значит, все или ничего? Все — это значит развод с Разумовским, развод Ломоносова с женой, да, она уже знает, что он женат… Это — в лучшем случае, если он не любит своей жены. Но ведь он нигде и никогда не говорил, что ее не любит?.. И как она осмелится сказать о любви, и как потребует развода? Сибирь — для нее. Тюрьма — для него. Нет, нет, забыть, чтобы и мыслей не было таких! В конце концов она слабая женщина, и единственно что она умеет делать: это хорошо стрелять. Но кому и зачем это нужно?.. Нет, для нее средины нет. И она покорно наклоняет голову, слыша ответ на свой вопрос.