Владимир Разумневич - Лето на колёсах [Повести]

• Название: Лето на колёсах [Повести]
• Автор: Владимир Разумневич
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1978

Весёлые повести из жизни ребят.

---

— Переняли плотвички человечьи привычки, — жалуется Влас Жене Карпову. — Огорчаешь ты меня — не клюёт твоя родня!

— Почему моя? — не понимает Женя.

— Леши, караси, плотва и им подобная братва — ты, Карпов, знаешь таковых — из семейства карповых.

— Следил бы лучше за поплавком, балабон! — ругается Женя.

— Здешней рыбёшки не хватит и кошке…

Власу смешно смотреть на горе-рыбаков. Он втыкает удочку в берег, а сам ложится на песок загорать. Поворачивается на бок, потом на спину и посыпает живот песком.

— Не рыбалка, а обман, — нежась под солнцем, декламирует он. — Карауль пустой кукан.

— А кто виноват? Трещишь как сорока. Всю рыбу испу… — Глеб не договаривает — поплавок дёргается, переворачивается и бежит в сторону.

Удочка со свистом разрезает воздух.

— Оп-ля! — восклицает, лёжа в песке, Влас и поднимает ногу. — Рыбёшке привет от старых штиблет!

На крючке трепещет маленький окунишка.

У Жени Карпова тоже клюёт.

— Оп-ля! — снова орёт Влас. — Вот это окунёк — ростом с ноготок!

— Чем лежать, — косится в его сторону Глеб, — взял бы да червей накопал. Клёв начался.

— А ерши не дураки. Для чего им червяки?

И тут сразу несколько кругов оживает на речной глади. Это играет рыба. У Глеба на крючке уже болтается остромордый щурёнок, а Женя рядом прыгает от счастья: на его лесе извивается, отсвечивая серебром, бойкая сорожка.

Влас громко приветствует:

— Оп-ля! Без особого труда тянем рыбку из пруда.

— Двое тянут, — отвечает ему Глеб, — а третий потягивается. Из твоего «оп-ля» ухи не сваришь.

Друзья едва успевают нанизывать червей на крючки — такой клёв пошёл!

— На уху теперь, пожалуй, будет! — хвастается Женя.

— И кошке останется, — соглашается Глеб.

Власа гложет тайная зависть к рыбакам. Но самолюбие не позволяет показать это. И он безразличным голосом произносит:

— Пойду проверю свой крючок, может, съеден червячок?

Влас стряхивает песчинки с живота и неторопливо подходит к своей удочке. Но что такое? Леса пружинит, не поддаётся. Удилище изгибается в дугу. Влас — дёрг, дёрг! Ни с места! На крючке что-то очень тяжёлое и упрямится изо всех сил.

— Эх… Вот ведь… Наверное, щука, — с дрожью в голосе произносит Влас и не может больше говорить стихами.

Боясь упустить рыбину, он делает подсечку, тянет лесу влево. Краснеет от натуги.

— Сом, братцы… Самый настоящий сом! — ликует Влас и, пританцовывая на песке, кричит друзьям: — Что вы, филоны, глазами хлопаете? Да плюньте на свою мелочь! На всех троих сомятины хватит!

Глеб наконец оставляет свою удочку и идёт на помощь. За ним Женя. Ухватились за удилище втроём.

— Кита и то легче тащить.

— Сразу видно, не из твоего семейства, Карпов, рыбина! — язвит Влас. — Одним махом всех побивахом!

Леска вдруг становится послушной. Ещё немного, и рыба будет на мели. Влас по колено в воде. Руки растопырены: сому не вырваться! Что-то чёрное показывается из воды. Влас бросается на добычу пузом.

Потом Маковкин растерянно таращит глаза и поднимается: в руках у него старая шина от велосипеда. Она вся обвита водорослями. С неё и с Власа течёт вода.

— Вот так сомятина! — хохочут ребята.

Женя Карпов, подражая Власу, громко декламирует:

— На крючке у Власа сом стал со страху колесом!

Глеб весело подхватывает:

— Поплавок закинул Влас — клюнул целый тарантас! Вот тебе и «оп», вот тебе и «ля», вари уху из «оп-ля»!

Влас, отцепляя крючок, сопит и делает вид, что не слышит издёвок.

ОДНА КАПЛЯ НИКОТИНА

Влас Маковкин поднёс папироску к губам, глотнул табачного дыма и вдруг почувствовал, что с миром случилось что-то неладное.

Городская улица пошатнулась и запрыгала перед затуманенным взором, как на экране испорченного телевизора.

Школа, дома, автобусы, пешеходы — всё закружилось вокруг Власа огромной фантастической каруселью.

Одинокий милиционер, махавший палочкой на перекрёстке, неожиданно размножился в десять таких же милиционеров, и все они, догоняя друг друга, стали проваливаться сквозь землю. И лишь когда из дымчатой зыби выплыло знакомое с первого класса лицо учительницы, которая шла навстречу Маковкину, карусель прекратилась.

Влас сразу пришёл в себя, спрятал папиросу в рукав и как ни в чём не бывало принялся изучать небо.

Там клубились облака. Одно было похоже на бородатого козла, а другое, с растрёпанными краями, на кляксу. Только клякса не фиолетовая, как в тетрадке у Власа, а белая, словно голубую небесную страницу испачкал какой-то другой Влас, у которого были белые чернила.

— Почему, Маковкин, не в школе? — спросила Анастасия Ивановна. — Опоздаешь на урок.

— Я задачи в уме решаю, — солгал находчивый Влас.

— То-то, я гляжу, — засмеялась учительница, — твои облачные знания рассеиваются на уроках, как дым…

И тут Влас носом учуял, что и впрямь в воздухе чем-то запахло.

— У тебя, Влас, рукав дымится…

— Не может быть! — всполошился Влас и замахал рукой. — Это пыль такая. Под кровать за учебником лазил. Насквозь пропылился… Извините, Анастасия Ивановна, но я побегу. А то, чего доброго, на урок опоздаю…

Возле школы Влас остановился. Завернул за угол, чтобы погасить папиросу. Но она, оказывается, сама погасла.

Откуда же тогда дым? Ах, вон в чём дело — тлеет подкладка на рукаве! Её прожгло в двух местах.

— Ничего! Никто не заметит. — Влас сунул окурок в пенал и вошёл в класс.

Ощущая на языке табачную горечь, Влас на уроках думал о недокуренной папиросе.

— Да от тебя табачищем несёт! — поразился Глеб Горошин. — Ты разве курящий?

— Настоящий мужчина! Не то что ты! Вот полюбуйся, — Влас открыл пенал и показал окурок.

— Вместо карандашей носишь? — спросил Глеб.

— Хочешь, дам курнуть?

— Мне жизнь ещё не надоела. В табаке — я в газете читал — вредный никотин. Одна капля никотина убивает здоровенного кролика.

— Я не кролик. До ста лет проживу! Вот достану спички и закурю по-новому. Затяжным засосом!

Спички Влас раздобыл в школьном буфете. На газовой плите лежал целый коробок. Влас незаметно сунул его в карман и выбежал на улицу.

— С таких лет дымом голову забиваешь! — увидев в его руке папиросу, заворчал прохожий старик. — Что, тебе раньше времени помереть захотелось? Брось!

Влас юркнул обратно в школу.

«Помереть захотелось»! — мысленно передразнил он старика. — Какой-то маленький окурок разве может погубить жизнь? Чепуха на постном масле!

Влас спрятался под пальто в раздевалке, где людей не было, и зачиркал спичкой.

— Одёжку решил подпалить?! — словно снег на голову обрушилась гардеробщица. — Убирайся отсюда, поджигатель, пока уши целы…

Вот жизнь! Даже курнуть не дадут. Школа большая, а свободы — никакой! Прямо хоть на чердак или на крышу забирайся. На крыше, пожалуй, ещё хуже — на виду у всей улицы, а вот на чердак полез бы. Звонок помешал. Опять беги на урок.

Дома он бросил портфель на кухне возле плиты, где мать готовила жаркое из кролика, и шмыг в спальную. Вынул спички из кармана, прикурил. Дым расползался в разные стороны и, свиваясь петлями, лез к потолку.

Влас втянул в себя новую порцию дыма и, оттопырив нижнюю губу, струйками выпустил его под нос.

В глазах помутнело. Голова закружилась, и к горлу подступила тошнота. Он кашлял и сморкался, сморкался и кашлял. Ничего не соображал. Ничего не видел…

Из кухни донёсся голос:

— Сынок, обедать пора!

Влас не слышал. Мать позвала ещё раз. Снова молчание. Тогда она сама вошла в комнату. Там было дымно и пахло табаком.

«Все стены прокоптил своим куревом, — мысленно ругнула она мужа. — Ушёл на работу, а комнату проветрить забыл…»

Сына мать увидела на диване. Он лежал, разбросав руки, и судорожно вздрагивал.

— Проснись, — тормошила она его. — Кролик остывает…

Влас встрепенулся, пролепетал с заиканием:

— К-какой т-такой кро-кролик?.. Он давно п-по-помер… Одна кап-кап-капля ни-к-котина…

И снова закрыл глаза, уронил голову на диван.

«От уроков, видать, ум помутился, бредить начал. Пусть поспит, — вздохнула мать. — Да, нелегко нынче детям знания даются…» Она подошла к окну и распахнула форточку. Струя свежего воздуха ворвалась в комнату. Дым постепенно рассеялся.

Влас очнулся, когда матери рядом уже не было. Долго не мог понять, где он. Поднялся, протёр глаза, глянул на своё отражение в зеркале. Лицо белее, чем стена в спальной. Щёки впалые. Покрасневшие глаза по-стариковски слезились.

— Погибаю, как кролик… — простонал он.

Лицо в зеркале начало расплываться, туманиться, медленно исчезать из виду.

Власу стало страшно. Он провёл ладонью по взмокшему лицу и почувствовал, что пот на лбу не горячий, как обычно, и холодный, будто осенние дождинки.