Андрей Дитцель - Кентавр vs. Сатир

• Название: Кентавр vs. Сатир
• Автор: Андрей Дитцель
• Издательство: Kolonna Publications
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98144126-4

Метароман Андрея Дитцеля оправдывает содомию и разрушение Гамбурга. Гуманизм автора античный, риторика библейская. Смерти нет, а жизнь протекает в двух странах. Первый топос резко континентальный, второй приморский, с Рыбным рынком и кварталом красных фонарей. Дитцелю, известному лебенскюнстлеру и поэту, скучно эпатировать или скандалить. Он нарушает табу охотно, но обыденно. Он никому не навязывает свои старомодные идеалы. Если он любит, то не молчит.

---

На вечеринке было много людей, и я не только сильно поддал, но и отрубился, посапывая в обнимку с бутылкой пива, в углу на кресле. Похоже, Лену обуяла забота, и, когда гости стали расходиться, меня уложили спать. Я пришёл в себя, обнаружив, что — во сне или, не суть важно, в бессознательном состоянии — лежу на своей девушке и совершаю характерные поступательно-возвратные движения. Пробуждение или просветление наступило, наверное, в тот момент, когда её тело до крайней степени напряглось, а ногти прочертили на моей спине царапины — именно так она всегда делала, несмотря на мои протесты. Я медленно перевел взгляд от её перекошенного лица и обнаружил, что мы делим постель с Дэном — а он жадно, во все глаза смотрит на нас.

«Это было красиво», — прошептал он. «Блядь… я ничего не помню, прости меня, — ответил я и почему-то добавил: — Я и не кончил даже…»

«А можно… можно теперь мне?» — с ноткой мольбы в голосе Дэн обращался то ли ко мне, то ли к Лене. Мои раздумья продолжались бы целую вечность, но Лена уже достала презерватив. Смесь возбуждения и брезгливости. Боже, как туго. Тебе не больно, правда? Дэн, если ты будешь так крепко прижиматься, я тут же кончу. И ты тоже? Да?..

Мы больше никогда не вспоминали эту ночь. Даже не знаю, могу ли я говорить, что между нами что-то было, ведь я даже не поцеловал его… Когда после расставания с Леной водораздел пролёг между теми из наших общих друзей, кто поддержал её и кто поддержал меня, Данил остался на моей стороне. Именно он выступил посредником в урегулировании какой-никакой имущественной стороны: книги, пара тарелок, деньги передавались через него. Он вынес и самый справедливый приговор: «Ты поступил по-скотски, но если бы вы поженились, всё было бы ещё хуже».

Мы продолжали наши вылазки к заливу, в город, пьянство с друзьями. Данил хотел издать небольшую книжку. С эпиграфом и посвящением, — «Бессонница». Вообще, Данил не бездельничал, как могло бы показаться. Он работал воспитателем в частном детском садике с развивающими играми, английским и французским, — разрабатывал программы, переводил, собирал зарубежные статьи, придумывал игры… «Посмотри, какие у меня пацаны, — доставал он каждый раз фото своей группы. — А Ирочка… А Женя…»

И я помню детей, вешающихся ему на шею на улице. Стремглав от родителей — к Дэну, взрослому, с которым можно на «ты», знающему всё-всё на свете, умеющему говорить на иностранных языках. Только мама вздыхает, вечная аптекарша, — продаёт целый день таблетки, мази, контрацептивы, — ну, может, хоть эта Анечка родит когда-нибудь внука? Не мальчик, не девочка, но кто её знает…

Время от времени Данила вызывала на серьёзный разговор начальница. «Мне опять позвонили и спросили, знаю ли я, что воспитатель Д. Л. — педераст?! А если знаю, то как мы таких держим… Дэн, Дэн, солнце моё, не светись так, пожалуйста, на людях!.. Далеко не все это понимают…» Даже в новосибирском Академгородке, где всегда был не только секс, но и нудистский пляж и даже — страшно произнести это слово — голубые, такой детский педагог был для многих красной тряпкой.

Мы с Дэном иногда вспоминали такие истории. Это уже случалось и с ним и со мной, и никто в этой стране, если слишком много высовывается, не застрахован от этого. Когда адреналин в крови зашкаливает, боль, в общем-то, исчезает. Ты отдаёшь себе отчёт, что о твою голову разбивают бутылку, слышишь хлопок и видишь слабую вспышку — и, не чувствуя боли, ждёшь следующего удара. Угол толстой подошвы ботинка медленно приближается к лицу. Хруст во рту, ты сплёвываешь мелкую крошку зубной эмали и пломб, если она сама не стекает из уголка рта грязной красной жижицей, и ждёшь следующего удара. А что остаётся, если их трое, пятеро, десятеро… А потом лежишь и смотришь мудрыми, чудом уцелевшими глазами в небо и, представляя себя князем Болконским, слышишь прозябанье дольней лозы и гад морских подводный ход.

Преодолев головокружение, я открываю дверь ванной. Рвота до полного изнеможения. Хватает сил налить на кухне стакан воды и доковылять обратно в постель. Ещё несколько часов бессонницы. И лишь когда в комнате становится светло, я засыпаю и вижу неспокойные сны. Я гуляю где-то по облакам, поскальзываюсь, не могу удержать равновесие и с огромной высоты падаю на серый город, чтобы вот-вот разбиться о крыши с уродливыми, растопырившими свои щупальца антеннами. Телефон вырывает меня из кошмара. Я какое-то время не могу понять, что говорит Анечка, потому что это не укладывается в голове.

Данила сегодня ночью зверски убили.

Вот мы с Анечкой подходим к гробу и не можем узнать лицо. Это воск и пудра, а не наш Данил. Конечно же ошибка, подмена… Но почему тогда здесь толпится столько людей, что здесь делают эти дети? Кладём в восковые руки Дэна плюшевые игрушки. Хранившая до этого молчание мама, скучная и тихая аптекарша, начинает что-то шептать, потом говорить в полный голос и, наконец, начинает голосить.

Дэн, Даня, мой солнечный мальчик! Я был с тобой, я почувствовал это в ту страшную ночь. И я знаю, что ты со мной. Часто я чувствую твоё присутствие и думаю, что ты радуешься или переживаешь за меня.

До встречи, Данил… Когда-нибудь облачные дорожки посыпят песком, я распутаю их лабиринт и отыщу тебя. Если ты не будешь прятаться. Но зачем тебе прятаться от меня?

Сломанная кукла

У одних в шкафу пылятся скелеты, у других — сломанные куклы. Для меня не подлежит сомнению, что есть близость с человеком любимым — отношения, а есть мелкая и недостойная возня. Но наряду с этим существует и пространство неясных координат. В нём обитают, например, бывшие когда-то близкими люди, на прикосновения к которым нет блока, — иногда кажется, что на другом (глубинном или, напротив, поверхностном, не знаю) уровне коммуникации наши сущности живут сами по себе. Спрашиваешь: «Что я сейчас делаю, и я ли это?..» И на другой стороне — провода или постели: «Ну почему мы опять?» А как быть с простым и честным сексом без взаимных обязательств?

Когда мне ставят в вину половую неразборчивость, я интересуюсь у собеседника, смотрел ли он — при живой и здоровой половине, — хоть однажды порно? Ведь он наверняка — человек творческий, внутренний мир которого доминирует над несовершенством и скукой окружающих людей и предметов. Как можно беспрепятственно пускать в себя копулирующие xxx, когда твоё сознание и есть если не единственная, то самая важная реальность, твоя и твоей половины?

Иногда я получаю сообщение из одного или двух слов — «зайдёшь?» — и прихожу в маленькую квартиру с окнами на уровне голов пешеходов, на шумную улицу. Здесь всё такое мягкое, без острых углов. Фотографии танцующих людей, балерины. На одном фото хозяину квартиры протягивает цветы женщина с угловатым лицом. «Да, это она… в Москве», — подтверждает Оскар.

Возраст в его анкете, когда он написал мне, был скорректирован на пятнадцать лет, и это единственный случай, когда я кому-то простил подобный обман, — мелкое враньё обычно не получается прогнать из памяти. Дело в том, что ему действительно не дашь больше двадцати пяти. Видимо, профессия, балет. Медленная майя молчаливых дней по одну сторону — и Майя Михайловна по другую. Хотя… морщинки в уголках глаз; хотя глубокий и отстранённый взгляд.

Вроде бы прекрасная форма, прекрасное тело и красивое лицо. Что-то странное бросается в глаза, лишь если Оскару нужно передвинуть столик или совершить хоть какое-то небольшое физическое усилие. Его движения какие-то механические, как будто вызывающие боль. Но это ещё можно списать на осанку, походку, нервы — на что угодно… И только когда он разденется, на спине и ногах станут видны широкие операционные шрамы. И тогда станет понятно, почему он назначает встречи только у себя дома с мягкой мебелью без острых углов.

Я почти ничего не знаю об этом несчастном случае… кроме того, что это произошло на сцене, и два года после этого Оскар был прикован к инвалидной коляске. Он очень много занимался и совершил невозможное. И продолжает заниматься каждый день: гимнастика, процедуры, массаж, снова гимнастика. Только никто не должен знать, как больно ему бывает.

Но, конечно, Оскар никакой не супермен и не титан духа: «Всю ночь просмотрел вручение „Грэмми“, сходил на спорт и проспал остаток дня… Как тебе, кстати, эта майка?» Мы курим что-нибудь крепкое и быстро освобождаемся от одежды. В этом есть что-то запретное: в сексе он раскрепощается и наконец ведет себя естественно. Как человек с переломанной спиной. У Оскара больше никогда не будет эрекции. Но если его долго, очень долго ебать, смотреть в глаза и шептать самое грязное: как бессовестно он перед тобой лежит, раздвинув ноги; как легко проникают в него пальцы, хуй; если царапать его шею и грудь, щипать соски — он начнёт выгибаться, закатывать глаза, хрипеть, и из маленького, сморщенного члена выступит пара мутных капель. В этот момент возбуждение такое острое… Прекратить двигаться, снять резинку, встать в полный рост и кончить ему на руки или живот… В последний раз незадолго до оргазма я видел, как его пупок стал светиться. Он разгорался и выбрасывал небольшой огненный язычок, который лизал меня, перебирался к моим бедрам, гладил болезненно поджатые яйца.