Даниил Краминов - Сумерки в полдень

• Название: Сумерки в полдень
• Автор: Даниил Краминов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Политика
• Год: 1975

Роман «Сумерки в полдень» рассказывает о сложной и порою опасной работе, которую вели за рубежом советские люди — дипломаты, корреспонденты, разведчики — в тот предвоенный период, когда правящие круги Англии, Франции и некоторых других стран решили использовать Гитлера для новой попытки разгромить Страну Советов. Действие романа развертывается в Москве, Берлине, Нюрнберге, Мюнхене, Лондоне. Перед читателями проходят как вымышленные герои, так и государственные деятели и дипломаты того времени.

---

От Букингемского дворца Гришаев повлек Антона к резиденции премьер-министра: там готовилась особая встреча. Знакомый Антону коридор со стороны казармы кавалергардов был закрыт, и им пришлось выбраться на Уайтхолл. Тысячи людей двигались по Уайтхоллу, устремляясь к узкому глубокому тупичку — Даунинг-стрит.

Тупичок был перекрыт плотной черной стеной: полисмены в черных накидках и черных касках стояли в несколько рядов плечом к плечу. Перед ними шумела толпа — человек сорок-пятьдесят — с красными флагами, на белых плакатах было написано: «Спасти Чехословакию!», «Позор тем, кто предал и продал Чехословакию Гитлеру!», «Долой мюнхенское соглашение!» Полицейский офицер уговаривал демонстрантов разойтись, а их руководители так же настойчиво убеждали полицейского офицера пропустить демонстрантов на Даунинг-стрит. Антон заметил среди демонстрантов Макхэя и Хартера, Беста и Дженкинса. Он был уверен, что где-нибудь поблизости находится и Пегги, ему хотелось отыскать глазами девушку, но Гришаев увлек его за собой: специальный пропуск, который выдавался Скотленд-Ярдом журналистам, легко разомкнул полицейское оцепление.

На Даунинг-стрит, возле дома № 10, толпа была столь многочисленна и густа, что протиснуться через нее было невозможно. Люди азартно выкрикивали: «Мы хотим Чемберлена! Мы хотим Чемберлена!» Вернувшись из Букингемского дворца, он, наконец, появился в распахнутом окне. «Речь! Речь!» — кричали с улицы. Самодовольно улыбаясь, Чемберлен поднял руку, призывая к молчанию.

— Мои дорогие друзья! — напрягая голос, прокричал он и, наклонившись, показал толпе тот же лист бумаги, которым размахивал на аэродроме. — Во второй раз в нашей истории из Германии на Даунинг-стрит приходит мир с честью…

Восторженный рев заглушил его слова, и Антон вдруг вспомнил, что слова «мир с честью» были произнесены здесь ровно шестьдесят лет назад «беспощадным Шейлоком» Дизраэли. Он и Бисмарк заключили в Берлине сделку, обманув как победительницу Россию, так и побежденную Турцию. Лидеры вигов (оппозиции) обвинили Дизраэли в грязных махинациях, и тогда тот, потрясая договором, кричал из окна этого же дома: «Я привез вам мир с честью!»

— Я верю, — продолжал выкрикивать Чемберлен, когда рев утих, — что это мир на все время жизни нынешнего поколения. И я советую вам разойтись по домам и спокойно спать в ваших постелях…

Он снова поднял руку с листом, будто благословляя толпу. Окно закрылось, и вскоре в нем погас свет: хозяева, вероятно, удалились в другие комнаты. Уходя с Даунинг-стрит, Антон и Гришаев снова — в третий раз за один день — услышали: «Он чертовски славный парень…»

В отеле Антон, сунув шиллинг в щель радиоприемника, выслушал восторженный рассказ диктора о том, что не только Англия славословила своего «великого соотечественника» за чудесное избавление от войны. Во Франции поклонники английского премьера — они же друзья нынешней Германии — устроили сбор денег, чтобы купить Чемберлену французское имение (ведь он так любит землю!) с речкой или озером рядом (ведь он так любит рыбную ловлю!) и лесом поблизости (ведь он так любит слушать по утрам пение птиц!). И пусть он, имея свой участок французской земли, будет чувствовать себя во Франции как дома.

Передача закончилась напоминанием: «Не забудьте перевести стрелки ваших часов. Сегодня ночью Англия переводит часы на час назад. Не забудьте — на час назад!»

Антон заснул в ту ночь с горькой мыслью: да, Англия перевела свои часы назад…

Глава двадцать первая

Атмосфера подавленности и тревоги, царившая в полпредстве уже не первый день, оказалась для Антона особенно тягостной. Вернувшийся из Женевы Грач не проявлял желания побеседовать с новым подчиненным ему сотрудником, а, встречая в вестибюле, лишь холодно кивал на приветствие Антона. Звонченков не поднимал головы, когда Антон, входя по утрам в их комнату, говорил «Доброе утро!», а только невнятно бросал: «Доброе, доброе». Даже всегда оживленно-веселый Горемыкин ограничивался коротким молчаливым рукопожатием и тут же отводил глаза, будто Антон был виноват в том, что случилось. Отчужденно молчаливые, занимались они своими делами с утра до вечера, изредка обмениваясь самыми необходимыми фразами. Антон вздохнул с облегчением, когда их позвали наконец к Андрею Петровичу.

Перед дверью советника в углу, где курильщики, затянувшись напоследок, гасили папиросы, не слышалось обычных насмешливых реплик или шуточек, будто все готовились войти в комнату, где лежал покойник. Лишь Ковтун, пожимая руку Антона, улыбнулся ободряюще, словно хотел сказать: «Не вешай носа».

Андрей Петрович торопливо писал и на приветствия входящих отвечал лишь кивком, не поднимая глаз. Все молча рассаживались по своим местам, стараясь ступать осторожно, хотя толстый ковер на полу и без того приглушал шаги. Шифровальщик, стоявший рядом со столом Андрея Петровича, сжимал знакомую всем кожаную папку, в которой носил шифротелеграммы.

— Пошлите сейчас же, — сказал Андрей Петрович, подавая ему сложенный вдвое лист бумаги.

— «Молнией»?

— Да-да, «молнией». И сейчас же!

Андрей Петрович проводил шифровальщика глазами до самой двери и лишь затем повернулся к собравшимся.

— Провокаторы! — проговорил он негромко, но с таким ожесточением, что Антон вздрогнул от неожиданности. — Лжецы и провокаторы!..

Глубоко сидящие маленькие глаза сердито оглядели всех, заставив каждого внутренне сжаться и невольно опустить плечи.

— Да-да, лжецы и провокаторы! — повторил советник, повышая голос. — Других слов не подберешь.

— Вы о ком, Андрей Петрович? — вкрадчиво спросил Ракитинский, перестав поглаживать свои пышные усы.

— О них! — Советник показал головой на решетчатое окно, за которым, опустив тяжелые от дождя ветви, стоял осенний парк, и пытливо осмотрел сидевших за столом Ракитинского, Грача, Звонченкова. — Вы видели сообщение Юнайтед пресс из Парижа?

— О чем, Андрей Петрович? — Тон Ракитинского оставался вкрадчивым.

— О том, что Москва якобы дала Англии и Франции согласие на сделку с Гитлером о Чехословакии и будто бы уполномочила Даладье — этого слизняка и беспринципного карьериста, эту политическую рептилию — говорить и решать в Мюнхене от нашего имени.

— Нет, не видели, — почти в один голос ответили Ракитинский, Грач и Звонченков.

— Они не могли его видеть, Андрей Петрович, — бросил Гришаев. Сидевший, как обычно, у самой двери, он понимающе и иронически улыбался. — Сообщение пришло поздно вечером и в утренние газеты не попало. Мы получили его по телетайпу.

— Но оно уже дошло до Москвы! — возмущенно проговорил советник, взглянув на Гришаева с осуждением.

— Я думаю, что Москва получила его одновременно с Лондоном или даже раньше, — тем же уверенно-непререкаемым тоном объяснил Гришаев. — Нынешняя техника связи это позволяет.

Андрей Петрович помолчал, будто вдумываясь в слова Гришаева, потом заговорил более спокойно:

— Москва потребовала срочно дать объяснения, откуда взялись эти нелепые измышления. Не дали ли мы англичанам какого-нибудь повода превратно истолковать нас? Я только что послал ответ, подтвердив разговор, который имел с Галифаксом: я протестовал против намерения четырех правительств решить чехословацкий вопрос без Чехословакии и Советского Союза. Чтобы Галифакс не смог извратить мои слова, я взял с собой Карзанова, и тот сделал подробную запись разговора, суть которого в тот же вечер передали в Москву. Но сообщение американского агентства столь категорично, что даже люди, привыкшие ко всяким политическим трюкам, засомневались: уж не брякнул ли кто-нибудь из нас нечто подобное?

Взгляд прищуренных глаз снова обежал лица собравшихся, цепко и требовательно всматриваясь в них.

— Извините, но такое не брякнешь ни в каком разговоре, — сказал, наконец, Ракитинский.

— Опытные люди — да, — поправил его Грач, — но неопытные могут и брякнуть.

— Не думаю, — возразил Ракитинский.

— А я думаю. И имею на то основание. Если здравый смысл не удерживает некоторых от контактов с чуждыми нам людьми, например с белогвардейцами, — проворчал Грач, — то что уж ждать хорошего…

— Случайно встретиться с белогвардейцем — вовсе не значит установить с ним контакт, — заметил Ковтун.

— Между встречами и контактами большой разницы нет, — проговорил Грач, не взглянув на Ковтуна.

Антон понимал, в кого метит Грач, но возразить не осмелился. Хотя имя его не называлось, он покраснел.

Андрей Петрович пододвинул к себе записную книжку — сигнал, что совещание начинается, — и деловито произнес:

— Москва готовит заявление с резким осуждением сговора в Мюнхене. Она интересуется реакцией английской общественности на сделку в Мюнхене. Кто и что может сказать?