Сильвен Райнер - Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

• Название: Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон
• Автор: Сильвен Райнер
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-88590-875-3

Книга Сильвен Райнер рассказывает о легендарной Эвите Перон — жене президента Аргентины Хуана Перона, самой богатой и влиятельной женщине Латинской Америки 40–50-х годов. С самых низов общества ей удалось подняться к вершинам политической власти, обрести известность во всем мире, прославиться своей благотворительной деятельностью. Эту удивительную женщину, прожившую короткую, но яркую жизнь, отличали неукротимая энергия, небывалая целеустремленность, неудержимая страсть к роскоши и драгоценностям.

---

В конце прошлого века рабочие массы в Аргентине не понимали, что пророки-социалисты обещают власть и могущество им, не имеющим даже своей постели. На протяжении многих лет анархисты и социалисты, изгнанные из Европы, искали для себя армии трудящихся. В Латинской Америке не было профсоюзов; существовали лишь корпоративные ассоциации, на самом деле представлявшие собой лишь списки рабочих, трудившихся на хозяев. Так, ассоциация докеров Монтевидео существовала с 1809 года, и допускались туда только негры.

Первый настоящий профсоюз в Латинской Америке был создан в Буэнос-Айресе в 1878 году. Это был Союз типографских рабочих. Этот профсоюз обязал хозяев ввести в газетных типографиях восьмичасовой рабочий день. В 1880-х годах было проведено несколько забастовок по причине инфляции. Рабочие требовали оплаты в золоте. Это была первая большая демонстрация силы профсоюза. Между тем, последователи Бакунина, проповедовавшие силу убеждения бомб, и марксисты, ратовавшие за движение масс, начали препираться и не нашли общего языка в рамках аргентинского социализма.

Первый праздник трудящихся в Аргентине состоялся 1 мая 1890 года. В демонстрации приняли участие полторы тысячи человек. Газета «Ла Насьон» заявила на следующий день: «На этом смехотворном празднике присутствовало мало аргентинцев. Поздравим себя с этим обстоятельством. Рабочего стоит приветствовать на его рабочем месте, а не на улице с красным флагом в руке…»

В декабре 1890 года международный комитет трудящихся, учрежденный по случаю празднования 1-го мая, создал свою газету «Эль Обреро» — «Рабочий». К концу заседания первого Конгресса федерации в зал вбежал, с трудом переводя дыхание, французский делегат Шарль Моли. Он извинился за опоздание и сообщил, что только что у него родилась дочь, которую он тут же наградил несуразным именем Социалистка-Марксистка Моли… Это железобетонное имя навсегда преграждало ей доступ в гостиные. Когда француз объявил о своем решении, зал взорвался энтузиазмом. Это имя казалось символом рождения нового мира. Милая мышка родила нечто громадное.

Федерация просуществовала два года и исчезла, с самого начала ослабленная бесплодными спорами между анархистами и европейскими социалистами. Кроме оплаты в золоте и восьмичасового дня, аргентинские профсоюзы 1880-х годов потребовали создания благоприятных условий для натурализации и более справедливого распределения налогового бремени. Но все эти прагматические требования не представляли собой настоящую мечту, способную поднять массы.

* * *

«Когда богача уничтожают, бедному достается его имущество…» Эти примитивные социальные идеи Эвита излагает Брамулье. Напрасно покачивает он головой, отвергая этот вздор. Адвокат пытается сохранить невозмутимость под яростным напором этой маленькой женщины, но не может в очередной раз отказаться от встречи при ее посредничестве с полковником Пероном из департамента труда и благосостояния.

Между адвокатом Атилио Брамульей и полковником Пероном шахматная доска. Пешки на шахматной доске — рабочие. Брамулья признает, что Конфедерации трудящихся не хватает политических идей, недостает убежденных деятелей. Несомненно, радикал Иригойен был насквозь прогнившим типом, но когда его убрали в 1930 году, Конфедерация нарушила свою клятву и не начала всеобщую забастовку. Конфедерации не хватает энергичных людей. Она, конечно, существует, развивается, но лишь бесполезной численностью, а не огнем, который мог бы воспламенить это скопление единомышленников.

Перон излагает, наконец, свою мысль.

— Вы рассуждаете как руководитель, — говорит он Брамулье и добавляет: — Впрочем, вы действительно руководитель… Пятьсот тысяч солдат… Я хочу сказать, пятьсот тысяч членов профсоюза под вашим руководством!

— Не считая их братьев, свояков, жен и детей, — замечает Брамулья.

— Да, целая армия, — одобрительно соглашается Перон.

— Может быть, еще более значительная, чем ваша, — говорит Брамулья.

В этот момент Эвита, сидящая с трагическим выражением лица рядом с собеседниками, встряхивается и восклицает:

— Если вы договоритесь, если согласитесь действовать вместе, перед вами не будет преград. Армия должна идти бок о бок с миром трудящихся…

Брамулья в замешательстве покачивает головой.

— Армия всегда смотрела на нас косо. На нас все еще лежит печать дружбы с коррумпированными радикалами из прежнего правительства…

Перон берет собеседника за локоть.

— Сейчас не время для вражды…

Далее следует одна из его любимых фраз.

— Начиная с сегодняшнего дня ваши заботы станут моими заботами, господин Брамулья, — говорит Перон.

При этом Перон и Эвита многозначительно смотрят друг на друга, как двое соратников по партии. Они оставили свои семьи, оставили мир. Они свободны на своем уединенном острове, и Брамулья их первый гость на этой тайной территории, их первый сообщник, сознает он это или нет. Взгляды всех троих обращены к одной и той же реке, сверкающей позади домов за городом, — к власти.

Мужчины чокаются. Эвита молча смотрит на них, в горле у нее пересохло. Небесно-голубой мундир полковника резко контрастирует со строгим темным костюмом адвоката. Полковник неожиданно вытирает губы тыльной стороной ладони, словно желая показать свою близость к массам трудящихся. Адвокат, бывший социалист, аккуратно промокает рот платочком, будто демонстрируя, что достоин фантастического интереса, который проявляет к нему заместитель министра в чине полковника.

Профсоюзный деятель поддерживает военного! Это неслыханно! Именно Эвита только что скрепила этот союз. Напряженно скрестив руки, бледнея от усталости, смотрит она вдаль, не обращая внимания на мужчин, вжавшихся в кресла под грузом новых перспектив…

7

Три месяца спустя после «революции» 4 июня 1943 года на зловонных бойнях Бериссо недалеко от Буэнос-Айреса.

После окончания первой мировой войны отправной точкой для общественных беспорядков всегда были скотобойни. Рабочие мясоперерабатывающей промышленности были по большей части иностранцами, и их умело обрабатывали коммунисты и анархисты. Предводители накаляли своих подопечных добела, чтобы вырвать их из апатичного состояния.

Несмотря на потоки крови с терпким запахом, непрестанно заполняющей желоба, и жестокую атмосферу смерти, рабочие заводов по производству мясных консервов были людьми мягкими и спокойными. Однако тяжелый труд доводил их до такого состояния, что достаточно было искры, чтобы бросить их на борьбу с хозяевами.

Они покидали бойни поздно вечером, по горло сытые кровью животных, одурманенные жаром, нагнетаемым бесконечной агонией, и возвращались к себе, только чтобы забыться тяжелым сном душегубов. Хозяева рассчитывали на это всеобщее изнеможение, удерживая плату на смехотворном уровне. Они не без оснований полагали, что мужчины с молотами для убоя скота вполне утоляют те животные чувства, которые возникают у них во время работы, и их мысли вряд ли обратятся к чему-то другому помимо скота. Так кровь продолжала сбегать по стокам Бериссо, а хозяева пребывали в мире и покое.

Но в 1943 году ветер в Европе переменился в пользу союзников. На востоке атаки немцев разбивались об ураганный артиллерийский огонь. Вермахт потерял в июле три тысячи танков и полторы тысячи самолетов. Немецкая армия отступила в массовом порядке на пятьсот километров. Поражения у Эль Аламейна, под Сталинградом, в Тунисе, капитуляция Италии заставили Гитлера защищать свое безумие, окружив его стеной. Так Европа стала нацистской крепостью.

Забойщиков Бериссо тоже коснулся этот эпический ветер. Рабы в Европе поднимались на борьбу. Европа еще оставалась пленницей, но уже готовилась к победе. Это была их родина, родина рабочих мясоперерабатывающих заводов. Вечером они засыпали у своих радиоприемников, но отдельные ноты звуков этого далекого горна продолжали пробиваться к их сознанию. Отзвуки великой битвы проникали в их сердца.

Флегматичные труженики Бериссо слыли опасными. Их окровавленные руки играли определенную психологическую роль в мире аргентинских рабочих. Когда в массах трудящихся назревало недовольство, взоры обращались к парням Бериссо, которые должны были воплотить это возмущение. Предполагалось, что одно их участие в движении могло заставить хозяев уступить, физическая сила этих суровых людей была залогом успеха.

Конечно, стоило изрядного труда вывести забойщиков из апатии, но когда, наконец, обращенные к ним призывы затрагивали сердца этих людей, ничто не могло их остановить. Они бестолково устремлялись вперед. Как правило, все кончалось тем, что бунтовщики забывали о своих требованиях, как случается в слишком жарко натопленных кафе, где достаточно разбиться бутылке, чтобы завязалась всеобщая пьяная драка.