Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2013)

• Название: Новый Мир ( № 8 2013)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Или вот еще говорят, что в те времена, во времена нашей молодости, все были одинаковые, и всех старались сделать одинаковыми. Так это говорят люди, которые хотят на других свалить всю ответственность за свою жизнь. Вот возьмем, к примеру, меня. (Я очень люблю ставить в пример себя, так что потерпите.) Вот я, когда училась в школе, мы все в те времена ходили в форме. До самого десятого класса. Черный передник, черные или коричневые банты, белые воротнички и манжеты. Так я всегда старалась, чтобы у меня эти манжеты были другие, не такие, как у всех. Я сама себе сшила кружевной воротничок и манжеты по выкройке, вышила все это белой гладью (называется — ришелье!) и готова была каждый день все это гладить! И потом я научилась хорошо шить и всю жизнь сама себе шила наряды. А свадебное платье я знаете из чего сшила? Из парашютного шелка! Мы с K тогда жили рядом с аэродромом, где тренировались ну всякие там эти, и был парашютный шелк удивительного зеленого оттенка. Я убилась его шить! Это знаете где? Рядом с Можайским, Тайцы там, все такое... Там было управление ПВО всего-всего Северо-Западного региона, от Мурманска до Калининграда. И K туда ставил оборудование с нашего завода, а мне приходилось все равно ездить в город на завод, каждый день полтора часа туда и полтора часа обратно. У нас домичек там, сейчас-то ну просто как дача, а тогда мы жили там, печку свою топили, что такое эти коммуналки, мы и не знали! Представляете — своя фазенда, совершенно самостоятельная, это в советские времена. Я не понимаю все эти садоводства, где видно, кто из соседей сколько раз в туалет сходил... Конечно, приходилось и печку топить, и ребенка каждый день в школу и из школы, и тогда же еще очереди, ничего вообще не было... Конечно, в чем-то было очень тяжело, сейчас как подумаешь и вздрогнешь. Но, знаете, ведь любую жизнь можно представить как несчастную. Если постараться, мою жизнь можно знаете как рассказать?! Я прямо сама разрыдаюсь, и вы разрыдаетесь. Но зачем мне это, спрашивается? Зачем драматизировать и подчеркивать все плохое, если можно радостно подчеркнуть все хорошее, а плохое забыть и жить счастливо. Вот я даже сейчас... Вот мне говорят, сейчас же врачи люди прямые, они честно говорят: шесть процентов, срок дожития — два с половиной года. Они вообще не церемонятся. У нас тут, говорят, таких как вы — целое кладбище. И я это все как бы понимаю, да... Но не могу себя заставить подумать о смерти. Бывает, специально пытаюсь — а не получается. Вижу пятно какое-то желтое, вот и все. Ну и значит, и не надо мне ее видеть.  Я вообще-то осознаю и понимаю, что платить надо за все. Жизнь была очень счастливая, работа любимая. o:p/

Работа была очень любимая. Шеф, он же такой, все жилы вытянет!  Я имею в виду A. Его все в ОКБ звали Шеф. И потом, нам было интересно, мы весело работали. Придешь домой, суп варишь, а в голове мысль: как лучше сделать. Ложишься спать, а под подушку кладешь блокнот с ручкой. Засыпаешь, а тут приходит идея. Выхватываешь блокнот, записываешь — и спокойно спишь. Утром приходишь, рассказываешь ребятам, и точно в этом что-то есть. Обсуждаем и начинаем работать. o:p/

Вообще очень трудно оценить, какой вклад человека в работу, когда работаешь в коллективе. Иной раз, действительно, вроде и идея тебе пришла... А пришла бы она тебе, если бы тебя не окружали такие-то и такие-то люди? Кто-то бросил словечко... Кто-то его развил, раскрыл... Кто-то не поленился и расписал все по порядку... Еще кто-то — до ума довел окончательно... Кто из них, спрашивается? Ну вот кто? Я — коллективист поэтому. Я не верю в то, что можно, одному сидя... Все в обсуждении рождается или после обсуждения, в общем — в среде. И у нас, наш ОКБ, это была такая питательная среда... Живая, как бульон первичный. Как тесто. Атмосфера на заводе и в ОКБ была очень хорошая. Она там, как бы, понимаете, законсервировалась с тех времен, когда еще не врали. Вот я четко запомнила этот переход, когда началось вранье. Когда я была маленькая, когда я училась в школе, лжи еще не было. Вернее, она, может быть, и была, но не на нашем уровне, не на том, где были мы. Она была где-то отдельно, сверху, но все не пронизывала, простую жизнь она не прослаивала. И я думаю, это знаете почему? Потому что был очень большой потенциал после войны. Страна выиграла войну, и это было такое счастье, такая правда, что ее хватило на пару десятков лет. И это было действительно по-настоящему счастливое время. Когда все искренне работали, искренне учились и учили, верили в какое-то счастье, да это не было связано с коммунизмом ни с каким, это было какое-то... Простор, пространство... И вот еще, когда в космос полетели. Мы же все жили в космосе! Даже если вшестером в общаге, в одной комнате, но мы все жили в космосе! Во Вселенной! Какой там железный занавес?! Космос — это отсутствие хаоса, это ясность и порядок, и одновременно — это бесконечность, и вот мы в этой бесконечности жили... Ну, в семидесятых, конечно, уже началась ложь, и это было четко видно и заметно... Но не у нас на заводе! Не в ОКБ! У нас оставался какой-то островок, что лжи не было совсем. Я не знаю, почему. Может, дело в людях. Наверняка дело в людях. o:p/

У нас же еще такая веселая была ужасно жизнь очень. Все время какие-то праздники, праздники. Это был наш второй дом. Все дни рождения справляли. А я делала домашнее вино, помногу, из знаете чего, из смородины и крыжовника. Алкоголь на заводе под запретом был, через проходную так-то не пронесешь, а нальешь вина в трехлитровую банку — на вид оно как сок, и все довольны. Приходишь в ОКБ: ребята, идите сок пить! Тот самый? — Тот самый. А когда ничего не было, мы однажды...  В общем, завод делал подшипники для велосипедов, и одна партия оказалась бракованная. Я сшила себе платье, а на него для красоты нашила эти подшипники. И вот, представляете, я иду по улице... И на меня все мужчины оборачиваются! Мне даже сначала лестно стало, а потом уже я поняла, ведь это дефицитный товар, и у них в голове одна мысль: где эта дура их столько взяла?! o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

14. ЗА КАДРОМ o:p/

o:p   /o:p

Камера фиксирует исторический момент: подписание акта о передаче завода «Свобода» новому руководителю. За окнами солнечный день. Маленький кабинет набит народом. На импровизированной сцене — журнальный столик и два кресла. В кресле слева директор N. Усаживается поудобнее, берет ручку, склоняется над бумагой и ставит свою последнюю подпись. Все! Бывший директор завода отныне почетный пенсионер. Что ему полагается? Деньги? Да. Путешествия? Отчасти. Машина и санаторий? Сколько угодно. o:p/

Директор N улыбается. В первом ряду сидит, пузом вперед, начальник 19-го цеха B. Он думает: «Как же мне х..во». o:p/

Рядом с начальником 19-го цеха B сидит начальник инструментального цеха и думает: «Рядом со мной сидит B. Вот кого надо было сделать директором. B — крупная личность. А этот V какой-то мелкий. Интересно, сколько в нем килограммов веса. Если посадить на качели с одной стороны N, а с другой пять штук V, то N все равно перетянет». o:p/

Ряды сидят тихо, твердо. А кажется в этой тишине, что прямо на глазах должно что-то произойти. И происходит. Только не на глазах. Даже представить себе трудно, что N перестает быть директором, что заводом будет управлять теперь совсем другой человек. Это просто невозможно себе представить. И хотя N сам выбрал V себе в преемники, и хотя V много лет был директором огромного завода, который сам построил вместе с кварталами для рабочих и очистными сооружениями, — все равно невозможно. И инженер H, который всю жизнь проработал с N, думает: «А как же...» — и думает про все сугубо секретные замыслы, которыми с ним одним делился N: как же они теперь. Неужели ими придется делиться с V? Это невозможно. Я никогда не привыкну, думает H и, думая так, постепенно привыкает. o:p/

Между тем V, проговорив семь трескучих фраз, хватает тоже ручку и быстро ставит подпись — беглую и загнутую вверх. Аплодисменты. Теперь V — директор. Живая живулечка, неприязненно думает директор гальванического цеха. Мы ему покажем. Он, наверное, не знает, куда пришел. Интеллигент. Меня тошнит, думает B. Это означает: меня тошнит. o:p/

Но когда-то это должно было случиться, потому что... Ну, уже просто выше человеческих сил столько работать, ведь это какая жизнь-то была. Война, блокада. В войну N, молодой, еще тридцати не было, уже директором завода работал, который радиостанции выпускал для партизан. При Сталине. Потом отсидка. Потом «Свободу» поднял. Ну, уже в какой-то момент здоровье совсем стало сдавать. o:p/

И тогда они с H, тогдашним главным инженером, пошли потихоньку к V и стали его просить, чтобы V взял бразды правления. А V, он, несмотря на свою легкомысленную внешность, человек тоже весомый: много лет был директором огромного завода, причем построил новое предприятие, с нуля, в Вятке, и не только завод, но и кварталы для рабочих, и очистные сооружения. Вот он напротив N в кресле, и никому еще неизвестно, что он будет делать сначала, а что потом. А он, V, будет делать неожиданные вещи. Вот возьмем для примера... Очень характерная история с объединением цехов. V вновь объединит цеха № 17 и № 19. Когда N их разделил, это был вопрос технологии: работа в регулировочном цеху требовала более высокой квалификации. А V их объединит снова. И для чего? И для того, чтобы прекратились вечные ссоры, распри и междоусобицы: «Мы в монтажном цеху делаем всю работу, а этим регулировщикам достается вся честь, они ёбелые воротнички”, а мы за них тут отдуваемся». И вот V снова эти цеха объединит, потому что выросла роль человеческого фактора, роль удобства управления, менеджмента, понадобилась единая цепочка, в которой уже не само собой все разумеется, а четко фиксировано, кто за что отвечает, и без обид, без перекладывания друг на друга. Могло бы такое прийти в голову N? Может быть. А в голову B? Пфф! Вот именно. o:p/