Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2013)

• Название: Новый Мир ( № 5 2013)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

«Так сложился круг блокадного зимнего дня. И среди передышки это движение, вращательное и нерасторжимое, еще продолжается, постепенно затухая. Люди несут в себе это движение как травму». Гинзбург называет этот блокадный режим — «кругом»; скорее даже наоборот — «бег по кругу» «блокадного человека» она называет «режимом»: «Бег по кругу приобретает отчасти характер режима». Обусловленность страданием, необходимость вытеснить биологическое, физическое страдание повторяющимся ритуалом (а затем и автоматизмом), установить новый тип связей между собой и вещами (и между самим вещами) — вот что создает «режим», о котором так безнадежно мечтал герой «Записок» в мирное время [24] . И вот на этой стадии рассуждения термин «режим» приобретает отчетливые больничные коннотации. Можно было бы даже попытаться рассмотреть блокаду как страшную болезнь, поразившую Ленинград и его жителей, а «режим» — как набор мер, призванный справиться с ней, выздороветь [25] . Однако тут есть важное отличие. Обычному больному врачи предписывают готовый режим , а блокадный человек во многом создает его себе сам . Создание режима и следование его правилам утомительно для истощенного человека — как утомительно для него любое действие, — и он уже начинает мечтать об освобождении, о настоящей, «нормальной», «доблокадной» болезни. И эта мечта — тоже симптом той болезни, во власти которой находится герой, симптом блокады: «Я был болен особой, блокадной болезнью воли. И единственно вожделенным, разрешающим выходом мечтался выход из нее в обыкновенную, прежнюю человеческую болезнь».

«Режим» позволял «блокадному человеку» выжить и тем самым приобщиться к делу Победы. Вновь и вновь Гинзбург обнажает работу проанализированного Толстым механизма сочетания общей цели и частной жизни. Но постепенно толстовская проблематика начинает заменяться прустовской; высшим оправданием «режима» и выживания становится задача свидетельствовать, отрефлексировать, описать : «Режим существует для чего-то. Эн не чужд дистрофической идее восстановления сил, мотивировавшей всякую всячину, и в особенности тотальное подчинение времени трем этапам еды. Но он уже спрашивает: для чего восстанавливать силы?.. Тяжким усилием воли, привыкшей к однообразной серии жестов, нужно где-то, в каком-то месте раздвинуть круг и втиснуть в него поступок . Если человек умеет писать, то не должен ли он написать об этом и о предшествовавшем. Где-то, скажем, после домашних дел час-полтора <...> чтобы писать. Тогда оживут и потянутся к этому часу все другие частицы дня, располагаясь вокруг него иерархически». Телеология предстает здесь как оправдание низшего высшим, что является одним из самых важных принципов философии Лидии Гинзбург. И это при том, что созданный «блокадным человеком» механизм жизни, противостоящий хаосу, смерти, распаду, был, в силу непосредственной близости этого самого хаоса и смерти, обнажен: «Теперь же причинно-следственная связь импульсов и поступков была грубо обнажена и завинчена» [26] . Прием обнажен, вновь как у Шкловского, как у формалистов, но и в этом случае есть существенная разница: «обнажение приема» не тормозит повествование, не остраняет вещь, чтобы заново пережить ее делание (а то и пересоздать ее), а позволяет не рефлексировать , не переживать автоматизм выполнения ритуалов поддержания жизни. Рефлексия предназначена для другого — для поступка.

Рефлексия (как и фиксация происходящего) в условиях блокадного «режима» уже есть поступок, который тяжело поместить в железную последовательность обусловленных страданием ежедневных действий, так как он хотя и обусловлен, но обусловлен по-иному и иным. Именно поэтому он задает новую иерархию блокадного дня, подтверждает существование общих связей, восстанавливает связь с внеличностным, и тем самым — что вполне в русле мысли Лидии Гинзбург — дарует свободу «блокадному человеку»: «Круг — блокадная символика замкнутого в себе сознания. <...> Пишущие, хочешь не хочешь, вступают в разговор с внеличным. Потому что написавшие умирают, а написанное, не спросясь их, остается <...> написавшие умирают, а написанное остается. Написать о круге — прорвать круг. Как-никак поступок.  В бездне потерянного времени — найденное». Первая часть «Записок блокадного человека», начинаясь с Толстого, заканчиваются Прустом. «Блокадный человек» сделал то, что от него требовало общее дело войны, — он выжил, создав и автоматически выполняя ритуалы ежедневной жизни, вытеснив физическое страдание, хаос биологического, смерть. Он создал «режим» с его жесточайшей дисциплиной, причинно-следственной обусловленностью, с его целеполаганием и постоянно возобновляющимися усилиями воли, он создал круг. И — испытав разочарование в факте «выживания» [27] — он прорвал это круг новым усилием воли и мысли. «Блокадный человек» отрефлексировал свой страшный опыт.  Он победил.

[1] Из неопубликованной записной книжки Л. Я. Гинзбург 1927 — 1928 годов.  Цит. по: Савицкий С. Спор с учителем: Начало литературного/исследовательского проекта Л. Гинзбург. — «Новое литературное обозрение», 2006, № 82, стр. 139.

[2] Нижеследующий текст — переработанная русская версия моей статьи «To Create a Circle and to Break It („Blockade Person’s” World of Rituals)» в сборнике «Lydia Ginzburg’s Alternative Literary Identities. A Collection of Articles and New Translations». Emily Van Buskirk and Andrei Zorin (eds). Oxford, «Peter Lang», 2012. Я благодарю издательство и редакторов книги за разрешение печатать русский вариант текста.

[3] Я только отчасти использую прекрасное издание: Гинзбург Л. Проходящие характеры. Проза военных лет. Записки блокадного человека. Сост., подг. текста, примечания и статьи Эмили Ван Баскирк и Андрея Зорина. М., «Новое издательство», 2011. В мою задачу входит анализ именно того, что сама Гинзбург пропустила сквозь фильтр необходимого и возможного для советской (пусть даже позднесоветской) печати; как известно, она высоко ценила проверку на нужность, которой с ее точки зрения была официальная публикация. Вынужденная почти всю жизнь «писать в стол», Гинзбург с подозрением (и даже нелюбовью) относилась к этому занятию, когда же появилась возможность напечатать блокадные тексты, ее железный тест прошло лишь то, что было напечатано. Соотношение оставшегося «в столе» и опубликованного из блокадных записок Лидии Гинзбург — тема для особого рассмотрения.

[4] Об этом см.: Кобрин К. «Человек 20-х годов». Случай Лидии Гинзбург (к постановке проблемы). — «Новое литературное обозрение», 2006, № 78, стр. 60 — 83.

[5] Все ссылки на «Записки блокадного человека» и «Вокруг „Записок блокадного человека”» даются в тексте по изданию: Гинзбург Л. Я. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., «Искусство-СПб», 2002.

[6] См.: Кобрин К. «Человек 20-х годов».

[7] Толстой Л. Н. Война и мир. Т. 3 — 4. М., «Детская литература», 1964, стр. 491.

[8]  Толстой Л. Н. Указ. соч., стр. 367.

[9]  Которое Эмили Ван Баскирк трактует как прием «самоостранения»: Ван БаскиркЭ. «Самоостранение» как этический и эстетический принцип в прозе  Л. Я. Гинзбург. — «Новое литературное обозрение», 2006, № 81, стр. 261 — 282.

[10] «Ритуализация» здесь есть главный способ «рутинизации».

[11] См. содержательные статьи Дениса Устинова и Станислава Савицкого: Устинов Д. Формализм и младоформалисты. Статья первая: постановка проблемы. — «Новое литературное обозрение», 2001, № 50, стр. 296 — 312; Савицкий С. Спор с учителем: Начало литературного/исследовательского проекта Л. Гинзбург...

[12] «Об этом кое-что здесь рассказано».

[13] Толстой Л. Н. Указ. соч., стр. 187 — 188.

[14] Толстой Л. Н. Указ. соч., стр. 114.

[15] Толстой Л. Н. Указ. соч., стр. 369.

[16] Впервые опубликован в кн.: Гинзбург Л. Проходящие характеры. Проза военных лет. Записки блокадного человека. Сост., подг. текста, примечания и статьи Эмили Ван Баскирк и Андрея Зорина. М., «Новое издательство», 2011.

[17] С подобным страхом «блокадный человек» открывает для себя и то, что привычные метафоры вдруг материализуются: «Что знали об одиночестве и заброшенности люди, повторявшие пустую формулу: живу как в пустыне. Что они знали о жизни без телефона, с пространствами города, чудовищно раздвинутыми тридцатипятиградусными морозами и отсутствием трамваев» («Рассказ о жалости и жестокости»). Гинзбург Л. Проходящие характеры, стр. 17.