Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2013)

• Название: Новый Мир ( № 2 2013)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Что будет делать он, представлял ясно.

Не хочу, не хочу в Америку! Хочу здесь. Пусть так. Пусть так. Пусть фильмы по вечерам, пусть этот странный человек на вахте. Аномалия. Отдохновение. Полтора часа волшебства.

Он дернул рукой, опрокинул свой чай, выругался.

 

В день отмененной премьеры очистилось небо, ясным морозным светом дышал воздух. Директор распахнул створку окна, надел шапку, замотался шарфом. К вечеру он закончил статью о наблюдателе, другой вариант. Осознал, что замерз. Подошел к окну, посмотрел на тихий, совершенно уже ночной по виду двор. На остро мерцающий снег. Посмотрел на часы. Шли. Сообщали, что через десять минут начнется сеанс. Он решил спуститься в буфет, посмотреть, сколько пришло людей, взять кофе, посидеть, прислушаться к разговорам — он это любил. Пока кто-нибудь не узнает, не окликнет. И они с этим кем-то засидятся, люди уйдут на фильм, а они всё будут сидеть, чертить в синем горьком воздухе огненные круги.

Народ был. Даже очередь скопилась в буфет. Он встал в хвост — без очереди и в голову не приходило. Успокаивающе гудели голоса. Он нащупал в кармане пачку сигарет, поглядел рассеянно на людей за столиками и увидел скорбное лицо.

Человек из фильма. Ошибиться невозможно. Не то чтобы он совершенно не изменился за эти пять лет, но — нельзя не узнать. Выражение лица. Прав был водитель. И точно, все тот же синий шарф. Несомненно. Старый, вытертый.

Мужчина сидел за столиком у стены, прямо под плакатом из немого фильма начала века. “Жизнь коротка — искусство вечно”, — гласил плакат. Сидел, пил кофе из маленькой белой чашки. Директор оставил очередь и направился к столику под плакатом:

— Позволите?

Встретил удивленный взгляд. Приподнял стул за спинку, отодвинул. Сел. Вынул и положил на стол белую, с красными иностранными буквами пачку сигарет.

— Я — директор этого заведения.

Мужчина подумал и протянул костлявую руку над столом:

— Игорь.

Директор пожал руку, улыбнулся:

— Константин Алексеевич. А вы, Игорь, кино пришли посмотреть? Премьеру? Режиссер отменил. Сказал, не хочет в том зале, где убийство.

Мужчина смотрел недоуменно.

— Вы не слыхали? В самом деле? Я думал, вся Москва знает. Пришлось другой фильм ставить. Вы не очень разочарованы?

— Я? Да нет. Я, в общем-то... Я и хотел на этот. Я не знал, что другой должен был. Я на этот и шел.

— Вы, наверно, живете недалеко?

— Да нет. У меня здесь сестра недалеко. Она сказала. Объявление видела. Мимо шла к метро и видела. Афиша.

— А вы разве не смотрели уже этот фильм?

— Смотрел.

— И я смотрел. И даже за монтажным столом. На днях сподобился. Знаете, что такое монтажный стол? Он такой железный, на нем можно пленку вручную перематывать с бобины на бобину. Останавливать и кадр разглядывать на просвет.

— Зачем?

— Для монтажа. Резать, клеить. Или изучать, если киновед. Я — киновед.

— Ясно.

— И директор здешний.

— Я понял.

Долговязому со скорбным, трагическим даже лицом неуютно сиделось за столиком под упорным директорским взглядом.

— Что у вас с лицом?

— В смысле?

— Будто у вас желудок болит.

— Не болит.

— Или жизнь рухнула.

— Нормально все. Лицо такое. Я не виноват, мне все говорят: что у тебя с лицом? Ничего.

Отвечал он хмуро, раздраженно.

— Да нет, вы извините, это я глупость ляпнул, я не про это хотел, я хотел сказать, что лицо ваше мне знакомо. Я ведь ради чего фильм на монтажном столе разглядывал? Чтоб ваше лицо там отыскать.

— Понятно.

— А, то есть вы в курсе, что есть там?

— Знаю. Видел.

— И еще раз пришли полюбоваться?

— При чем тут? Мне тогда сестра сказала, что видела, я и пришел. А сегодня она напросилась. Тоже хочет.

И он указал на девочку с таким же грустным складом лица. Девочка несла от буфета к их столику стакан чая. Несла осторожно, сосредоточенно, чтоб не расплескать.

— В кино папку увидеть хочет. Будет врать подружкам, что папка актер. — Лицо его при этих словах смягчилось, но он отвернулся и не дал как следует разглядеть.

 

Домой добирался пешком. Город был уже предутренним. Загорались окна. Он думал о том, что был не прав. Следует написать японцу другое письмо. Радио и сейчас звучит. Как в шестидесятые. Музыка и сейчас кричит. Семидесятые. И ограждает. Новейшее время. Но самый, наверно, характерный сейчас голос — сработавшая сигнализация. Стоит во дворе машина, прыгает на нее кошка, и вой до небес. Для всей округи, для каждого за каждым окном. Мучительный, душу выматывающий звук.

Дома он включил радио. Новости.

Чиркнул спичкой. Поднес огонь к газовой горелке. И расслышал:

— Иван Полынин. По прозвищу Горький.

Огонь обжег пальцы.

По телевизору в вечерних новостях он увидел остов машины на пустынной дороге. Обгорелые трупы. Затем Ванино лицо, еще живое.

— Взрыв, — говорил ведущий. — Криминал. Пять человек. Новости культуры.

Как-то это все одновременно происходит, думал директор, глядя на бегущие по клавишам пальцы. И снег идет, и пианист играет, и машина взрывается, и Вани нет больше, и бумаги в зеленой папке утратили силу. И смерть не моя.

Он отыскал старый фотоальбом, а в нем школьный снимок со множеством лиц. Нашел Ваню. Рассматривал. Коснулся пальцем лица, но натолкнулся на холодный глянец.

Буквально на следующий день, не откладывая, он позвонил в Союз. Добился встречи с секретарем. Объяснил, что намерен передать в собственность Союзу историческое здание. Секретарь был его давним знакомым. Жили вместе когда-то в одной комнате в студенческой общаге. Хлеб выпрашивали у соседских девчонок. Чай с ними пили. Читали стихи.

 

Немало лет спустя Константин Алексеевич шел по Москве и едва узнавал ее.

Сияние витрин. Покойная жизнь. Катастрофа миновала.

Стояла сырая, холодная осень, которую в прежние годы Константин Алексеевич очень любил. Ему и сейчас приятно было идти и вдыхать сумеречный воздух. Увидел вдруг новый кинотеатр. Афишу. И так захотелось в темный зал. Скрыться в нем, забыться, переждать лет сто.

Он увлекся фильмом и не сразу услышал трезвон мобильника. Совершенно забыл про включенный мобильник. Прошептал: извините. Полез в карман.

Нет. Не здесь. В куртке. Куртка. Не в этом кармане. Нет. Черт, как трезвонит.

Люди оглядывались, он шептал: извините. Нащупал наконец телефон.

Кто-то схватил его сзади за плечо, тряхнул.

Извините.

Сбросил звонок, ура.

Фильм закончился, зажегся в зале свет. Константин Алексеевич обернулся, вставая, и увидел прямо за собой знакомое лицо. Произнес изумленно:

— Здравствуйте, Николай.

— Константин Алексеевич! — услышал обрадованный голос.

Они выпили в кафе возле кинотеатра, забрались в его “форд” и там сидели, не зажигая света, и разговаривали. Водитель включил печку. Сказал, усмехнувшись, что с годами полюбил тепло. О “форде” сказал:

— Не новый, но в полном порядке.

Ни наклеек, ни висюлек. Чисто, спокойно. Как прежде.

— А я так и не обзавелся машиной, — признался директор, — даже не выучился водить. Что для Америки смешно. Дочка водит. Конечно.

— Как она?

На ветровое стекло налип жухлый лист. Печка согрела воздух.

— Я дважды дед.

— Поздравляю. А мой никак что-то не соберется.

— Отлично выглядите.

— Спасибо.

— Нет, правда. Практически не изменились. Сильный, загорелый.

— Это дача.

— Помню ваши яблоки, как же.

— Спилили антоновку.

— Жаль.

Он рассказал об американском университете, об озере, о размеренной жизни.

— Рад за вас, — искренне обрадовался Николай.

— Не то чтоб я об этом мечтал.

— Кинотеатрик наш вспоминаете иногда?

— Бывает.

— Жив еще.