Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2013)

• Название: Новый Мир ( № 10 2013)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Эта книга — своеобразный бестселлер Чуковского и рекордсмен читательской признательности.

Не удержимся и приведем свежий читательский отклик, выловленный в Сети при подготовке этой публикации: «Книгу Корнея Ивановича Чуковского „От двух до пяти” будут читать и перечитывать, пока существует род человеческий, ибо книга эта о душе ребенка. Чуковский едва ли не первым применил психологические методы в изучении языка, мышления и поэтического творчества детей, без устали доказывая, что детство — вовсе не какая-то „непристойная болезнь, от которой ребенка необходимо лечить”. При этом „От двух до пяти” — не просто антология увлекательных рассказов и детских курьезов, это веселый, талантливый и, пожалуй, единственный в своем роде учебник детоведения, заслуженно вошедший в золотой фонд детской психологии и педагогики. А для каждого взрослого это еще и книга о возвращении к самим себе».

«Единственный в своем роде учебник детоведения…» Это пишет читатель 2013 года, поводом для отклика явилось очередное переиздание «От двух до пяти».

Длинную эту цитату мы привели здесь не случайно — этот отклик вплетается в многолетний поток читательских голосов. И значит, читатели спустя 100 лет все еще продолжают отвечать Корнею Ивановичу…

Писем предположительно было несколько тысяч, не все из них, особенно 1910 — 1920-х годов, сохранились. Когда изучаешь эти письма, понимаешь, что это еще и книга-вызов, книга-провокация: с самого начала читатели самых разных возрастов, сословий, мест проживания горячо откликнулись на нее,  и интенсивность, острота и накал откликов не спадали все эти десятилетия, а даже, можно сказать, усиливались год от года. И часто разговор выплескивался за рамки темы детского языка, захватывая такие явления, как слом языка и сознания нескольких поколений советских людей — результат колоссальной ломки жизненных устоев.

И письма читателей к Чуковскому, особенно 30-х годов — это, конечно, портрет нового читателя, но это еще и поразительный портрет эпохи.

Вот, например, письмо политрука Гликина — один из ярких документов эпохи «борьбы со сказкой». Может ли быть худшая кара для писателя-сказочника, чем читатель, лишенный воображения? А ведь с таким читателем К. И. приходилось иметь дело многие годы. (Как он писал, именно из таких читателей рекрутировались противники сказки, но, к сожалению, не только. Некоторые письма были адресованы отнюдь не писателю, а совсем в другие инстанции, и по существу являлись политическим доносом.)

Вот пенсионер из Ленинграда в своем письме сетует на то, что речь детей и подростков наполнена скабрезностями и нецензурной бранью, и очерчивает проблему — она, по его мнению, в том, «как давит быт коммунальных квартир на речь детей, какое ужасное разложение приносит для детей сожительство в одной комнате со взрослыми. Какие печальные результаты имеют пьянки взрослых в присутствии детей».

В письме работницы трудовой школы речь идет о школьном жаргоне и о том, как трансформируется язык интеллигентных людей под давлением речи людей малообразованных: «…вместо плодов культурной революции приходится наблюдать атавизм среди нас, которые владели дарами культуры». А чего стоит рассказ о «пионервожатом» — бывшем сотруднике ГПУ, который «с детьми… резался в карты, курил, деньги у них занимал… и кончил тем, что растратил деньги, собранные детьми на „Ленинские искры”».

Часто приходится слышать, что сейчас говорят о Советском Союзе как о каком-то монолите. А по письмам видно, как от десятилетия к десятилетию менялось время. Мучительная ломка 30-х, которая проходила не только в лагерях, тюрьмах и т. д., но и в повседневности. Когда человек живет в повседневности, исковерканной и изломанной, ему страшно.

Для людей 50-х «От двух до пяти» — как луч света, как гавань нормального мира.

А в 60-е — уже совсем другая эпоха: люди могут нормально жить, наблюдать за тем, как дети говорят и растут, записывают их глупости или «умности»… Письма дают именно этот материал.

Поразителен разброс социальных слоев корреспондентов — от школьных учителей, сельских библиотекарей, студентов и академиков до рабочих горнорудных промыслов, военнослужащих, пенсионеров, домохозяек. И география писем — буквально «от Москвы до самых до окраин».

Собранные вместе, эти письма могли бы стать полезными не только для специалистов по детской психологии или детскому языку, но и для исследователей самых разных областей — историков, социологов, лингвистов, составителей словарей.

Цель нашей публикации — дать первое, приблизительное представление о потоке писем, хлынувшем в ответ на, казалось бы, сугубо «прикладное» предложение Чуковского. Очертить весь круг проблем, которые поднимаются в письмах, «разнести» их по темам и разделам, снабдить подробным историко-литературным комментарием — задача для другой, более масштабной работы, которая, надеемся, еще впереди.

А пока вчитаемся в эти письма. Вглядимся в словесный портрет нового советского человека, современника Чуковского — портрет то пугающий, то вызывающий недоумение или жалость, то заставляющий поневоле восхититься. И кажется, через эти письма можно почувствовать, как сквозь разные голоса, разные интонации, разные исторические сломы, «может быть, проходит время».

Особенности авторского стиля в письмах сохранены.

 

Ольга Канунникова

 

 

1. Александрова В. [Б.д., 1920 — 1930] 1

Мальчику немного больше года, закрывая личико рукою или становясь в уголок, говорит нк, нк (тю-тю) и <…> этими звуками определяет все скрытое, невидимое. Он очень любит сахар, кот. ему давали из сахарницы с китайским рисунком, говоря, что сахар ему дают китайцы и у них надо спрашиваться.  И раз мы видим такую картину: мальчик думал, что он один в комнате, подходит к сахарнице и, постучав в нее пальцем, говорит: «нк, нк, мона? (можно?)», и толстым голосом отвечает: «мона!» и берет сахар.

А вот несколько интересных картинок по части детской логики и психологии.

Пришел гость с собакой. Мальчик 2 с лишком лет струсил. Гость уговаривает не бояться. Мальчик: «У твоей собаки рот есть?» — «Есть». — «А зубы в роте есть?» — «Есть». — «Ну, так я ее боюсь». Он же говорит: «Баба, я добрый лев», и, подумав: «У меня зубы есть, а рота нету».

Деревня. Сидит на бревнышке. Напротив у дверей рабочей избы молодой рабочий играет на гармони, он: «Алексей, иди с нами играть!» «Охота ли ему с вами играть?» — говорю я. Тот же малыш: «Мы будем не в охоту играть, а в лошадки!»

На небе месяц, и уже начавший ущербаться. «Баба, у месяца-то кусок отвален!»

— Баба, а есть под землей чертяки? Я думаю, что уж больно они гадкие.

Зато в ангелов твердо верит (м. б., потому, что они красивы?) и имеет самый на этот счет определенный взгляд, но это уже, кажется, к вполне разрешенной моим 5 л. внуком проблеме смерти и к нашей теме не относится.

Очень рада буду, если кое-что заинтересует вас из моего материала. Нескольким матерям давала вашу заметку и просила собирать материал. Заметкой довольны, а насчет материала реагируют слабо.

В. Александрова

 

2. М. Лубенникова, Ленинград, Крестовский о-в, 189-я труд. школа. [конец 20-х годов] . На конверте пометка К. Ч.: «Детский язык в школе».

Корней Иванович!

Записала я часть материала по вопросу, которым Вы, может быть, заинтересуетесь. Речь будет прежде всего о жаргоне подростков, а попутно с этим невольно приходится обращать внимание на то, что делается с языком взрослых.

Приходится признать, что Ваши маленькие умнее моих старших. Может быть, потому умнее, что готовые формы перекраивают на свой лад…

Вот образцы творчества подростков:

«заиметь» — объединяет глаголы: купить, приобрести, получить, укрыть, отнять, «загнать» — продать чужое, казенное, «зажать» — от глагола «зажимать».

В этих словах есть смысл. Но дальше:

«загнуть», «загибать», «загиб» — что значат эти слова в прямом смысле, всякий знает. Но как Вы думаете, что они значат в переносном смысле? Когда до моего уха долетело слово «загнуть», я подумала, что это значит «сказать чушь». Оказалось — ничего подобного. «Загнуть» — значит покраснеть, смутиться.

Таких слов целый ряд.

В начале моего знакомства с этими словами мне приходилось слышать их в специфическом значении: «Она его побрила» — не приняла любезности…  Потом это слово находило себе самое широкое применение. У нас уже несколько лет существует группа довольно трудных девочек, от 8 до 12 лет. Одно время, когда воспитательница обращалась к ним с законным требованием, например: «Идите мыться», «Ложитесь в постель», — ей в ответ кричали: «Брейся!»