Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2012)

• Название: Новый Мир ( № 11 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

Пусть Асмус не был ни «крупнейшим русским философом ХХ века» — он был заметной фигурой в истории культурной и научной жизни 1920 — 1960-х годов.  И вполне заслуживает, чтобы книга, названная «Валентин Фердинандович Асмус», представляла собой нечто большее, чем такой вот кирпич в мемуарном сиропе.

[8] Гинзбург Л. Человек за письменным столом. Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Л., «Советский писатель», 1989, стр. 452.

[9] Иванова-Федорчук Е. Плач по двадцатому веку. — «Сибирские огни», 2012, № 5.

[10] Да: еще беседы, которые ведет Дмитрий Бавильский с композиторами. Пожалуй, это самое интересное на сайте «Частный корреспондент» (chaskor.ru); астрологические прогнозы и литературные обзоры там вызывают у меня меньше доверия.

[11] Маяцкий М. Рецепция Платона в Германии в начале ХХ века. — Русский мир и Латвия. Под ред. С. Мазура. Рига, 2010. Издательство общества «Seminarium Hortus Humanitatis». Вып. ХХI, стр. 9.

[12] Маяцкий предпочитает передавать его имя как «Штефан» (что в русской переводческой традиции более принято для соответствующего венгерского имени), а наименование платоновского сочинения — «Политией» (в духе немецкой традиции — Politeia), а не привычным «Государством».

[13] Книга Парето, видимо, оказалась последней в отличной серии «Университетская библиотека Александра Погорельского». О чем сообщил в апреле этого года издатель серии Валерий Анашвили <http://www.facebook.com/anashvili/posts/287290351356503 >. Жаль.

[14] Эпштейн М. Постмодерн в русской литературе. М., «Высшая школа», 2005, стр. 68.

[15] Ортега-и-Гасет Х. Миссия университета. Пер. с исп. М. Н. Голубевой; ред. перевода А. М. Корбут; под общ. ред. М. А. Гусаковского. Минск, БГУ, 2005 <http://charko.narod.ru/tekst/ortega/ortega.htm> . М. А. Гусаковский при нынешнем переиздании не указан, равно как и А. Муравьев, который значился редактором перевода при публикации части книги во втором номере «Отечественных записок» за 2002 год <http://magazines.russ.ru/oz/2002/2/hos.html> .

[16] Абдуллаев Е. История русской философии, или Философия русской истории Густава Шпета. — «Вопросы литературы», 2011, № 1. См. также: Плотников Н. Густав Шпет Татьяны Щедриной: реконструкция или фальсификат? — «Новое литературное обозрение», 2011, № 109.

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

«ЖИТЬ»

 

В первый раз фильм «Жить» Василия Сигарева я шла смотреть, словно по приговору народного суда. Вроде бы надо. Не отбояришься. Сигарев — знаменитый драматург, в 24 года триумфально ворвавшийся на подмостки театров мира с пьесой «Пластилин» (2000). Талантливый кинорежиссер, автор нашумевшего три года назад «Волчка» (Гран-при Кинотавра-2009) и призер нынешнего Кинотавра (фильм «Жить» получил там приз за режиссуру). Однако, будучи наслышана, что кино он снял запредельно жестокое, я подготовилась к просмотру, как только могла: натянула собачий ватник, поверх — костюм химзащиты, сверху еще водолазный скафандр… Пошла, посмотрела. Психика вроде не пострадала, зато пострадала картина. Я чего-то не поняла… Зачем это все?

Поселок где-то, видимо, на Урале. Серое, гигантское гидросооружение, серая река, серый пар над водой… Серые хрущобы, желтые дома, построенные еще пленными немцами, почерневший от времени частный сектор… Поздняя осень — начало зимы.

В хрущобе — мама, отчим, сын лет двенадцати… Бездомный и беспонтовый папа-игроман (Евгений Сытый) с велосипедом под окнами. Отчим (Дмитрий Куличков) выходит, дает папе в рыло. Мама-фашистка (Анна Уколова) на сынулю спускает собак: «Чего ты все в окно пялишься? Садись за компьютер. Зря, что ли, купили?» Папа едет на речку, снимает ботинки и топится…

В желтом доме, штукатурку которого долбит ошизевший дятел, — пара влюбленных (Яна Троянова и Алексей Филимонов), инфантильные спидоносцы. Она с белыми дредами, с пирсингом в языке, он — весь в татуировках. Задумали, блин, венчаться. Повенчались. Обратно ехали в электричке. К парню приклебались какие-то гопники и на глазах новобрачной забили ногами…

В частном секторе — тетка-алкоголичка (Ольга Лапшина), мать девочек-близняшек. После смерти мужа — запила. Дочек у нее отобрали. И вот взялась за ум. Ремонт сделала, обои в детской поклеила, кроватки застелила, кукол говорящих купила в прозрачных коробках. Милиционерша из детской комнаты все пофотографировала, договорилась с подружкой из детдома, что девчонок отправят к матери на маршрутке. Маршрутка угодила в аварию, и получила мамаша два гроба с мертвыми дочками. Жуть, короче! Зачем?

Зачем три истории, когда и одной — любой из них — достаточно, чтобы пронять зрителя до печенок? Почему все герои — подранки: ВИЧ-инфицированные, зависимые, бомжи, алкоголики? Жизнь у них и так-то — не сахар, а их еще обухом по голове. Все равно что отнять щенков у трехногой суки и замочить у матери на глазах. Непостижимая жестокость! Ради чего? Режиссерский садизм? Арт-тусовочная мода на радикальные жесты? Способ докричаться до соотечественников, которым все  пофиг? Ответа у меня не было, и я чувствовала: это моя проблема. Видимо, я слишком успешно защитилась от этой картины. Поэтому пришлось, сняв защитный скафандр, идти смотреть второй раз. И ничего. Оказалось: а) не смертельно; б) практически безупречно написано, срежиссировано, сыграно, снято, смонтировано, озвучено (это, впрочем, было ясно и с первого раза); в) действительно в итоге дает некий ресурс — силу ЖИТЬ. И кажется, я даже поняла, как Сигарев этого добивается.

Попробую объяснить.

В самом начале, еще до титров, мальчик Артем стоит у окна и видит отца во дворе. Тот сидит против окон и крутит колесо перевернутого велосипеда. К раме приделана сложенная вдвое открытка. При вращении, она хлопает по спицам и издает характерный звук: блям-блям-блям-блям-блям… Можно предположить, что эта открытка (потом мы увидим, — на ней написано: «С днем рождения!») — единственная у папы вещица от сына. Знак постоянной между ними связи. Куда бы отец ни ехал, открыточка хлопает: блям-блям-блям… Она хлопает все время, пока идут титры. Потом на фоне серой пятиэтажки вырастает написанное огромными буквами название «ЖИТЬ», и в первом же эпизоде героиня Яны Трояновой, продевая сережку в язык, глядит в окно и хрипло кричит сожителю: «Мама! Там колобок на велике! Иди, глянь. И открыточка такая на колесо приделана: блям, блям, блям, блям…» И дальше два этих великовозрастных клоуна, сидя под окном на корточках друг против друга, счастливо кривляются, изображая велосипедистов и повторяя: блям-блям-блям-блям… Дурацкая эта открытка с ходу цепляет их именно потому, что  между ними — точно такая же иррациональная и нерасторжимая связь. Герои второй истории не знают, естественно, что у дядьки с велосипедом есть сын, что им не разрешают видеться и что эта открыточка для них, для них для обоих значит… Но влюбленные каким-то необъяснимым образом это чувствуют. В квантовой механике такая загадочная нелокальная связь называется чудесным словом «запутанность» [17] , и это, собственно, и есть принцип построения сигаревской картины.

Три истории, герои которых толком и не знакомы друг с другом, в фильме развиваются параллельно. Тут нет, конечно же, ничего нового. Однако, в отличие от фильмов типа «Вавилон» Алехандро Гонсалеса Иньярриту, у Сигарева это не  просто эффектный композиционный прием. Это момент содержательный. Герои разных историй испытывают одни и те же душевные потрясения, причем одновременно. С ними буквально происходит одно и то же, как с квантовыми частицами в состоянии «запутанности». Никаких логических объяснений этому нет; на уровне квантовых связей классическая логика не работает. Однако эффект такого построения фильма налицо: где-то минуте к сороковой автору удается запутать в эту квантовую паутину и зрителя. Зритель как бы теряет рациональную перспективу; тут уже не работает принцип: вижу — понимаю — сочувствую; зритель не «сопереживает» героям, он — в идеале (если сдается добровольно на «милость» фильма) — переживает ровно то же, что и они.

Картина идет два часа и четко, математически делится на три части. Первые сорок минут — приближение катастрофы; вторые — подробная, без жалости и снисхождения экскурсия в ад; в последней трети — на помощь размозженным, испытывающим нестерпимую боль живым персонажам приходят умершие, чтобы утешить, забрать с собой или дать силы жить дальше.

Уже в первой части становится ясно, что для всех главных героев привязанность к любимым — единственное средоточие жизни. Это болезненная, небезопасная привязанность [18] , подпитываемая страхом в любой момент ее потерять. Юные клоуны потому и едут венчаться, что заражены СПИДом и не могут рассчитывать на долгую счастливую жизнь. Они надеются, что, венчанных, — их на том свете не разлучат. Для мальчика Артема, живущего с ненавидящей его матерью и подкаблучником  отчимом, неприкаянный Папа — единственный свет в окошке. Для алкоголички Гали возвращение дочерей из детдома — последний шанс сохранить с ними связь (детей уже чуть не отдали на усыновление). Жизнь у всех держится на одной ниточке, и в конце первой трети фильма Сигарев ее одним махом перерезает.