Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2012)

• Название: Новый Мир ( № 1 2012)
• Автор: Новый Мир Новый Мир
• Жанр: Современная проза

Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/

---

улыбкой колгейт засияем едва мы

 

 

соло для осеннего голоса

пасмурный день смыкается за ресницами

голуби пестрые с хлопотом ходят по лужам

лес с тобой хотели бы породниться мы

оплести тебя туже

джазовая труба

джазовая труба

тороплива правдива груба

в наших краях дворы заросли как урочища

всюду шмели настойчивые точно спорщики

всюду смятение листьев крушенья пророчества

в вечер врезается ветер с июлевых пор еще

джазовая труба

джазовая труба

режет нитки небесных рубах

лес переходит дорогу сухими доспехами

потрясают его полководцы из башенных сосен

клевера шапочки жестче а все же не к спеху нам

произносить слово тишайшее осень

джазовая труба

джазовая труба

желудей гладкотелых пальба

веки прикроешь увидишь условный овал лица

и другой и еще силуэты уходят все дальше

в цвете теряя картонные тени проваливаются

в арку фигуры превосходящей

джазовая труба

джазовая труба

убери мне морщинку со лба

что это значит? безликие мы исчезаем

или к Лицу приближаемся множеством абрисов?

ветер лови он звенит он проходит низами

нежною медью тоскуй и немного убавь басов

джазовая труба

мысленная труба

гаснущая труба

 

Байкал

Перебирая пальцами, человек замечает: кисть —

это плавник. Из солнечного однажды

мир возник. Помнишь, озеро, проводник

вечной жажды?

Равновеликие среды — воздух, вода и твердь

(звук, написанье, автор) —

сплавились воедино. И слово уже не ответ,

но отверстие в завтра.

Точно капли дождя, по стеклу роговицы

рыба, листок, амеба

мечутся и стекают. Подводная птица

просится в нёбо.

Толща воды в разломе земной коры,

столб временного гуда —

тот же хаос-космос, что в слове сокрыт,

в слово-линзу виден отсюда.

 

возвращение

ржавые рельсы заброшенного полустанка

зона сухая трава

желтая жестяная банка

возле рва

все что случилось в небесных сферах

леса помнит санскрит

как измерить в каких амперах

смысл что в тебе искрит

здесь впитаешься станешь дерном

родины а затем

новым прахом огнеупорным

думающим зачем

Израильские заметки

ПРАВО НАЦИЙ

 

АЛЕКСАНДР СЕКАЦКИЙ

 

Секацкий Александр Куприянович — философ, писатель. Родился в 1958 году в Минске. В 1975 году, окончив школу с золотой медалью, поступил на философский факультет ЛГУ, откуда через два года был отчислен за изготовление и распространение антисоветских листовок. В 1988 году был восстановлен в университете, в 1994-м защитил диссертацию, посвященную онтологии лжи. Кандидат философских наук. Доцент кафедры социальной философии и философии истории СПбГУ. Автор двенадцати книг и более двухсот статей. В последние годы вышли книги: «Два ларца, бирюзовый и нефритовый» (2008), «Изыскания» (2009). Лауреат премии им. Андрея Белого (2008) и Гоголевской премии (2009). Живет в Санкт-Петербурге. В «Новом мире» публикуется впервые.

Печатается в сокращении.

 

*

ИЗРАИЛЬСКИЕ ЗАМЕТКИ

 

В первый же день мы поселились на Масличной горе в Иерусалиме, точнее говоря, в небольшой гостинице при монастыре. Гору Елеонскую Иисус исходил вдоль и поперек, и каждое евангельское событие отмечено здесь церковью, часовней, мемориалом или крестом. Вот место, где Фома вложил персты свои в раны Христовы, а в сотне шагов — отпечаток стопы Иисуса в день Вознесения. Но почему-то достоверность соприсутствия обнаруживается вовсе не в этом, сначала значимыми оказываются иные обстоятельства...

Перед глазами монастырский двор, здесь гуляют цесарки, индейки, есть пара роскошных павлинов. Птицы часто издают какие-то щемящие, новые для меня звуки с необъяснимой регулярностью, и уже к концу первого дня я подумал, что знаменитое пророчество «не успеет трижды прокричать петух» могло касаться не петуха, а одной из этих птиц, хотя крики петухов тоже слышны по утрам. Они напоминают об отступничестве ближайших учеников, и мне начинает казаться, что верующий христианин, приехавший в Иерусалим, первым делом почувствует, что времена отступничества и предательства продолжаются, они не закончены, вообще ни одно из времен, начатых здесь и тогда, не закончено. Все они могут быть отслежены здесь, у своего истока.

Свидетельства о библейских и евангельских реалиях попадаются сплошь и рядом. Созревающие смоквы — их можно срывать в монастырском саду, и на каждом углу они продаются за копейки вместе с другими фруктами. Сами собой мысленно составляются фразы: что ж, вкусим сих плодов и ими насытимся, пока Господь не пошлет иной пищи... Но едва ли не у каждой святыни сидят арабы и взимают какие-то шекели за право посещения. Входишь в монастырь кармелиток, а платишь арабам, один из них даже предлагает за сорок шекелей открыть во внеурочное время церковь Марии Магдалины. Мусульмане контролируют христианские святыни и торгуют ими, дома палестинцев пристроены прямо к стене Елеонского монастыря. Звон колоколов призывает монахинь к заутрене, пробиваясь сквозь шум машин и гортанные голоса ребятишек, но все перекрывает записанный на пленку голос муэдзина, призывающий правоверных к молитве. Над Масличной горой, над христианскими храмами всех толков, над всем Восточным Иерусалимом разносится протяжное, вибрирующее аллах акбар. Вослед этому зову раздаются радостные возгласы, стреляют из ракетниц, ближе к ночи в небо взмывают фейерверки, знаменуя торжество тех, кто пришел на эту землю последним.

 

Via Dolorosa , крестный путь Иисуса, путь, где Спаситель претерпел муки, даровав возможность жизни вечной без непременного повторения этого пути. Что должен ощущать верующий христианин, идущий сегодня по Via Dolorosa к храму Гроба Господня? Прежде мне казалось, что повторяющий внешнюю канву восшествия на Голгофу может думать: как жалко, что меня (нас) тогда не было с Ним — разве мы допустили бы Его восшествие в позоре и осмеянии? Ведь христианская вотчина сегодня — это и есть Запад (и не только Запад), это вся мощь цивилизации, величие культуры, науки и техники, это формация духа, обязанная Иисусу своим бытием и смыслом. Эх, какой ответ мы могли бы дать сейчас тогдашним гонителям! Разве не поверг бы их в трепет один вид нашего воинства?

То есть я думал, что преобладать должно сознание бессилия в смысле запоздалой силы, не способной уже помочь. Но теперь я воочию увидел, что дело обстоит намного хуже. Нескончаемый поток паломников действительно шествует по страстному пути, но не как воинство, а как вереница пленников или невольников. Узкие улочки Старого города сплошь состоят из торговых лавок, откуда доносятся гортанные крики, запах шавермы, отовсюду свисают какие-то коврики, мочалки, бесчисленные сувениры, изображения Иисуса, в витринах и на подносах разложены нуга, пахлава и прочий рахат-лукум. Между шестой и седьмой остановкой Христа, неподалеку от дома Вероники с отпечатком окровавленного полотенца, расположилась парикмахерская. Кресла в ней не пустуют, я вижу, как минимум, четырех туристов, которым срочно понадобилась стрижка — мастера-арабы взмахивают над ними ножницами и расческами. На видном месте висит терновый венец, на нем укреплена табличка с надписью на русском языке: «Царь Иудейский». Наверное, кто-то примеряет на себя этот венец и фотографируется — обычная туристическая услуга. Шум и гам усиливаются по мере приближения к Храму.

Нет ничего общего с сознанием запоздалой силы, это путь бесконечной суеты, и каждый верующий может испытать некоторую степень унижения, испытанного когда-то Богом, шествующим на Голгофу с крестом Своим.