Олег Верещагин - Последний воин

• Название: Последний воин
• Автор: Олег Верещагин
• Издательство: Ленинградское издательство
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9942-0948-6

Пашки больше нет. Есть северянин Гарав Ульфойл, оруженосец отважного рыцаря Эйнора, бард и воин Кардолана. Собственная жизнь в начале XXI века кажется мальчишке просто-напросто интересным и нелепым сном. Но что такое сон и где истинная реальность? И что делать, если…

---

В эту единственную долю секунды Аганна понял, что ошибся. Ошибся страшно, непоправимо, жутко. Ошибся насмерть. Он шумно засопел от страха и начал сползать с ложа, чтобы упасть на колени и взвыть о пощаде. Успей он это сделать — и он бы жил. Гарав ни за что не тронул бы трясущуюся кучу навоза.

Но Аганна был толст. Он не успел спасти себя воплями и падением на колени.

Светловолосый мальчишка, только что не могший связать двух слов, оказался на ногах. Небрежно, словно бы играючи, ударил харадримца пяткой в грудь, и Аганна, разучившись дышать, упал обратно на мягкие ткани ложа, громко позорно пукнув.

Последнее, что он увидел, было лезвие длинного кинжала и полные серой злобы, обрекающие глаза.

Последнее, что ощутил — жгучую боль в горле, оборвавшуюся мучительным иканием…

…Тушка купца, заливая кровью драгоценные шелка и парчу, несколько раз выгнулась, первая струя оплеснула полог ложа. Потом Аганна успокоился, хотя кровь продолжала литься. Гарав, морщась, вытер кинжал о штаны убитого, перетерпел приступ тошноты. Он впервые вот так зарезал человека, пусть и такую тварь — и это оказалось отвратно. Оруженосец почти пожалел о том, что сделал, — злость, отвращение, окорблённая гордость толкнули его на это, и ни один из ещё сохранившихся на краю сознания сдерживающих центров мира Пашки не успел среагировать.

Он попил воды из кувшина на столе, сплюнул, покрутил шеей, опять сплюнул, успокаиваясь. Голова кружилась, он не помнил, как опьянел, и не мог понять, куда ушло это опьянение? Этот гад вдруг оказался сидящим рядом, да ещё и лапающим его за коленку и волосы. А до этого — вполне милый и приятный разговор. Потом — провал… ничего не понимаю. Гарав бездумно помочился в углу, стал обуваться, сглатывая вкус вина, принялся затягивать пояс и перевязи. Хотел было уйти, но потом вернулся к столику в углу, перевернул его ногой. Посыпались исписанные бумаги, пергаменты, ящички… Гарав покачался с пятки на носок и присел перед кучей барахла, не глядя взял с большого стола кремень и кресало…

Гарав не умел читать Песчаные Знаки — тайнопись южан. А если бы и умел — он не знал харадского. Да и знай он его — не понял бы, о чём речь…

Не знал он и того, что было всего лишь позавчера.

Незадолго до прибытия кардоланцев Аганна получил огромный — непредставимо огромный, дух перехватило даже у него — «занос» от белокурого, одетого в коричневую кожу воина, тайно прибывшего с севера. Аганна не знал ни имени воина, ни того, что конкретно должен делать. Просто, ошалело возясь в большом прочном кошеле, набитом сотнями полновесных золотых монет (и не видя презрительной усмешки на губах стоящего над ним светловолосого морэдайн, одного из офицеров таинственного и страшного Дол Гулдора — места, о котором ничего толком не знали даже Мудрые), он про себя поклялся истовыми клятвами, что отныне его преданность не будет рассыпаться бусинами по гладкому полу, а вся — вся без остатка, вечная и прочная, как гранитный желвак! — отдаётся этому человеку. Кого бы он ни представлял.

Пожалуй, понимай Аганна, кто на самом деле стоит перед ним, он бы зарёкся от своих слов. Мерзкое развратное существо всё-таки не было ни некромантом, ни закоренелым прислужником Тьмы. Но Аганна не видел ничего, кроме золота. И когда он поднял глаза на голос человека, то в них была только слепая преданность…

— Нам известно, что ты тайно служишь многим господам, купец Аганна, — сказал морэдайн. — Это хорошо. Ревностно служи им и дальше… на словах и в мелких делах. Но главную свою верность ты будешь хранить мне и моему Господину.

— Да, да, да, великий, великолепный, почтеннейший… — закивал Аганна.

Морэдайн повёл рукой в воздухе:

— Молчи. Слушай. Я приеду через пять дней. К этому времени ты напишешь всё, что знаешь о делах… м… — он улыбнулся, — …о делах моих братьев. Нуменорцев-дунэдайн и нуменорцев-гондорцев. Всё, очень подробно, на своём языке — и Песчаными Знаками. Я умею их разбирать. Это золото — оно твоё в любом случае. Но если то, что ты напишешь, заинтересует Господина — ты получишь ещё столько же. И ещё кое-что получишь. Вернее — кое-кого, — морэдайн снова усмехнулся — откровенно-брезгливо. — Троих мальчишек с севера. Разного возраста. И очень послушных. Не таких, как твой прошлый дурной опыт.

Восторженно замычав, Аганна повалился к сапогам белокурого и стал осыпать их поцелуями. Он даже не стал задумываться, откуда знает о его пристрастиях и обидной неудаче этот человек.

— Я всё напишу! — поднял он лицо. — Могу ли я… я хотел бы… один мальчик пусть будет совсем маленький. Совсем, не больше трёх лет. Другой…

— Потом ты расскажешь, какие игрушки тебе нужны, — спокойно сказал морэдайн. — Когда мой Господин увидит твоё старание и ценность твоих сведений. Встань. И принимайся за работу прямо сейчас, пока не отстыл твой… ха, пыл, почтенный купец…

…Ничего этого не знал Гарав Ульфойл, кардоланский оруженосец. Ни о договоре, ни о золоте, ни о смысле бумаг. Он просто свалил их в кучу и поджёг — поджёг, как поджигают гнездо пауков, не раздумывая о том, сколько их там и какой они породы…

Сгорело всё. Всё, записанное Аганной. Всё, что он продал и что могло бы погубить десятки честных и мужественных людей по всему Средиземью — и десятилетия кропотливого труда тех, кто истово и холодно ненавидел Зло и сражался с ним, как мог и как умел…

А сам Аганна валялся в окровавленном ворохе тканей комнаты мёртвый, выпучив глаза и открыв рот, в обделанных штанах из роскошной цветной парчи, с высящимся горой толстым смуглым пузом — и уже ничего не мог восстановить, никого не мог предать, ничего не мог сказать.

Потому что в мире всё-таки была справедливость. Потому что «зло не правит миром безраздельно».

Впрочем, слуги, сбежавшиеся наконец тушить пожар, даже не поняли, что их господин был убит. Все решили, что в разгар веселья с приведённым светловолосым пареньком опрокинулась лампа — и пьяные сгорели. Жаль. Господин был щедр и добр… А как Гарав уходил — не видел даже спавший сторож. Клявшийся потом, естественно, что глаз не сомкнул.

И всё это — хотя оруженосец не знал и этого тоже! — спасло жизнь Гараву.

И скорее всего — не только ему…

…На набережную он выбрался лишь под утро. Она была пустынна, вдали покачивались корабли и лодки, не утихала жизнь порта — но эта часть, слишком высоко поднятая над водой, проходившая по скале и ограниченная парапетом, заполнялась людьми лишь с восходом солнца.

Постояв немного, глядя на море, Гарав скривился и решительно сунул в рот чуть ли не всю ладонь — как можно глубже…

…Избавившись от содержимого желудка, он, постанывая от омерзения и слабости, умылся и прополоскал рот у фонтана, кстати обнаружившегося чуть подальше. Потом снова вернулся к перилам, брезгливо обходя лужу на камне (была бы возможность сделать это быстро и надёжно — смыл бы за собой) и взял с перил статуэтку. Повернул её на Запад. Представил себе комнату — конфетную коробку, где воздух пах сладко и густо, где не было ветра и где взгляд (а может, и не только взгляд) этой толстой гадины снова и снова скользил по розоватому камню, который когда-то обрёл жизнь под резцом весёлого и талантливого человека (именно так Гарав почему-то представлял себе скульптора), чтобы воспеть красоту и счастье детства в свободной и гордой стране.

— Иди домой, пацан, — сказал он по-русски.

И, размахнувшись, швырнул статуэтку как можно дальше в море — навстречу поднимавшемуся утреннему ветру с Запада.

Честное слово — ему показалось, что статуэтка не упала вниз. Яркой белой вспышкой обернулась она над морем и…

Да нет. Показалось, конечно.

* * *

Эйнор не спал. Фередира не было вообще, а рыцарь сидел у стола и писал. Но Гарав ещё издалека — полог был откинут, лампа давала хороший свет, да и уже почти рассвело — понял, что его ждут.

И точно. Едва он, кивнув невесть откуда взявшимся стражникам (утром их не было и в помине), вошёл в палатку, как Эйнор отложил перо и холодно посмотрел на оруженосца. На скуле у Эйнора был совершенно мальчишеский синяк, на лбу — длинная глубокая ссадина. Следы турнирных поединков, которые шли весь день.

— Фередир сбежал заявлять о твоей пропаже коменданту крепости, — сказал рыцарь. — Клянёт себя, что оставил тебя одного. Хотя я был уверен, что ты просто загулял и, судя по всему, не ошибся… Эй! — повысил он голос. — Кто там; сообщите коменданту, что мой второй оруженосец нашёлся и верните, наконец, первого! Иначе он подпалит город!

— Исполним, — отозвался снаружи спокойный голос, послышались лязг металла, удаляющиеся шаги.

— Эйнор, — Гарав вздохнул, распуская перевязи. — Ты меня потом накажешь, ладно? Я очень есть хочу. Очень. Можно? И спать хочу. Потом, ага?

На скулах Эйнора на миг вспухли желваки, глаза стали недоумённо-гневными. Но потом он нахмурился, глядя, как Гарав, присев на своё ложе, с какой-то болезненной натугой тащит с ног сапоги. И спросил тихо: