Яна Долевская - Горицвет

• Название: Горицвет
• Автор: Яна Долевская
• Жанр: Исторические любовные романы

Когда-то давно, как рассказывают, на самом дне этого оврага, в зарослях, был устроен схрон разбойников, наводивших ужас на всю округу. Они грабили и убивали проезжих купцов, помещиков, не брезговали, впрочем, и более мелким людом, даже нищими. А еще прежде, когда поблизости не было нынешних деревень, говорят, в нем находили пристанище целые волчьи стаи. С тех самых пор, а с каких именно, теперь точно никто не скажет — не то еще смутно памятных прадедовских, не то с еще раньших, тихих и темных, — это гиблое место и прозвали Волчий Лог. От него и по сей день никольские мужики, и особенно, бабы и ребятишки, старались держаться подальше. Уж больно страшные были, перепутанные с еще более жуткими вымыслами, окутывали это «заклятое урочище».

---

Поддерживая друг дружку, они стали подниматься вверх по лестнице.

— Попьем кофейку с пирожными. Все один знакомый пичкает. Тот, телеграфист, двоюродный или троюродный брат Симы Лохматовой. Помнишь? В позапрошлом году она сбежала в Севастополь с морским офицером, не помню как его фамилия. Только не воображай, пожалуйста, себе Бог знает, что из-за этих пирожных. Он просто милый молодой человек и не больше. У меня таких знакомых столько… не хватит пальцев, чтоб сосчитать. Ну, таскает, и таскает. На здоровье. Не могу же я ему запретить. Нина Францевна, приглядите здесь полчасика…

Они уже вошли в гостиную Муси, пышно и пестро отделанную, расселись одна в кресле, другая — на мягком диване среди атласных подушек, горничная девушка внесла и поставила на круглый столик поднос с кипящим кофейником, чашками и пирожными, а Жекки все еще не успела ни разу раскрыть рта. Муся щебетала без умолку.

— …и так обидно, представляешь, как я ни растягивала, лиф не застегивается. И всего за какую-нибудь неделю, расползлась квашня квашней. Ну, посмотри, неужели не располнела? Можешь не отвечать. И сама знаю, а нечего не могу с собой поделать. Когда я вижу какие-нибудь булочки с какими-нибудь сахарными финтифлюшками, или такие вот бисквиты с кремом, или еще есть в кондитерской Матвеева с шоколадом, прослоенные вишневым сиропом и с вишенками сверху, тоже чудесные, советую тебе непременно, то вот… о чем бишь я? Да, то не могу себе отказать. К чему тогда, скажи на милость, и жить, если все кругом жирно, сладко или вредно? И потом, не очень-то я верю, что из-за сладкого полнеют. Это доктора ученостью своей морочат нас, бедных женщин, как будто бы мы виноваты, что любим сладости. Ну, из-за лифа расстроилась, конечно, потому что если бы ты увидела это платье, то согласилась бы, что оно бесподобно. И уж можешь мне поверить, я ни за что бы…

Жекки с удовольствием ела действительно вкусные, политые воздушным кремом пирожные, пила мелкими глотками сладкий кофе и, хотя почти не слушала Мусю, радовалась, что догадалась зайти именно сюда.

— …само собой, я ей подтвердила все слово в слово, — продолжал рассыпаться приятный птичий щебет, — а она свое — хочу, дескать, такое же. Ну что ты будешь делать? И эта корова, между прочим, собирается тоже к предводительше, как будто со своими семью пудами все еще надеется очаровать там кого-нибудь. Да, кстати, Аболешева, отчего ты мне до сих пор ничего не рассказала, в чем ты собираешься появиться у предводительши? Я желаю знать все до мельчайших черточек.

Жекки очнулась от наступившей подозрительно длинной паузы, и вопросительно посмотрела на подругу.

— Господи, неужели ты не сшила себе ничего нового? Я так и думала, и на этот бал, конечно…

— Какой бал? — едва-едва сумела протиснуться с вопросом Жекки.

— Как какой? Да ты что, Аболешева, ты видно совсем одичала в своей деревне, раз уж забыла про именинный бал. О чем думает твой муж? А впрочем, даже, если он ни о чем не думает — мужчинам это простительно, — то ты-то сама на что? Господи Боже мой, ведь уже в следующий четверг… Или нет. В будущую среду. Сейчас все только им и заняты, только о нем и разговоров. Уже наверное известно, что приедет вице-губернатор с дочкой, все наши, само собой, князь Волицын и полковник Хавров со всеми офицерами. Так что кавалеров будет хоть пруд пруди. Да у меня из-за этого бала, честно говоря, голова кругом. Заказов — пропасть. И за всем надо проследить, и каждой угодить, и еще самой умудриться как-то не ударить в грязь лицом. Вот поверь, буквально разрываюсь на части. Чтобы отдохнуть, или там задушевно поговорить не остается даже лишней минутки. Так в чем ты собираешься пойти?

Жекки наконец поняла, о чем толковала Муся. Каждый год в Инске, в день именин супруги уездного предводителя дворянства Беклемишева устраивался большой бал, на который съезжались все сколько-нибудь значительные люди уезда и даже губернской столицы. Бал был главным светским событием осени. По важности и своему значению он, пожалуй, мог бы соперничать с дворянскими выборами, поскольку собирал под одной крышей чуть ли не все благородные фамилии уезда. Жекки вспомнила, что уже неделю назад они с Аболешевым получили приглашение на это громкое торжество, и что тогда же она с сожалением решила пропустить его ради экономии средств. Денег на новые наряды не было, а явиться у Беклемишевой в поношенном платье Жекки не могла себе позволить. И тогда же, то есть примерно неделю назад, удрученная до крайности собственной решимостью, она вечер напролет перелистывала свежий номер «Journal des Dames», будто наказывая саму себя и с самозабвением рассматривая помещенные в нем картинки. Среди множества достаточно похожих форм и привычных линий ей сразу же бросилось в глаза та самая модель, в которой она узнала свою бессознательную мечту.

— В «Journal des Dames», кажется на 27 странице, — сказала она, откликнувшись на Мусин голос. — Я бы ни в каком другом ни за что не пошла бы, да и не пойду. В этом году не получится.

Муся ее не дослушала, быстро пролистав журнал.

— Это, в духе античных богинь? — воскликнула она пораженная тем, что ей открылось. — Ты с ума сошла? В таком к предводительше тебя даже на порог не пустят. — Говоря это, Муся не отрывала глаз от картинки. — Под ним же ничего не спрячешь. Длинная туника без рукавов, грудь и спина открыты чуть ли не до талии. Ну, ладно, чуть-чуть повыше, чем до талии. Ты хоть понимаешь, что под него ничего не надеть даже такой стройняшке, как ты? Что в него влезать нужно голышом?

— Чудесное, правда? И оно должно быть…Я вижу его изумрудным или лимонно-желтым. Да, непременно лимонно-желтого шелка. Я бы наверное умерла, лишь бы показаться в нем на этом бале, пусть меня даже потом зарежут или объявят распутной. Это все равно. Я знаю, что объявят. Правда-правда.

— Из лимонного шелка…Сумасшедшая. Нет ни одной женщины во всей России, которая бы не струсила появиться в таком бесстыдстве. Ни в Москве, ни в Петербурге, не говоря уж о нас, бедных провинциалках, — возразила Муся, сдерживая восхищение выбором подруги. — Это все равно, что прийти на бал голой. Разница небольшая.

— А как же Айседора Дункан? Помнишь, с тобой же читали в «Дамском мире» — вышла на сцену в полупрозрачном платье пеплум.

— Ну, так то артистка. Ты себя с ней не ровняй. Ну, кто она такая, в самом деле, если поразмыслить, эта Айседора? Так, танцовщица, хотя бы и знаменитость. А ты, Аболешева, дочь и жена потомственного дворянина, к тому же помещица. Это как небо и земля. Даже хуже, то есть дальше. Ну, в общем, ты меня понимаешь. Все эти жрицы высокого искусства намеренно себе позволяют то, чего никогда не посмеет сделать обычная смертная. Их, если хочешь знать, специально к тому подначивают. Чтобы этак слегка встряхнуть ряску на нашем житейском болоте.

Вот они и корчат из себя всю эту нынешнюю модную немощь. Ужасно подводят глаза, наряжаются а ля мадам Батерфляй, и прочее. То они японки, то китаянки, то персидские принцессы, то турецкие одалиски. И обо всем этом пишут газеты, передают по телеграфу, и все будто бы восхищаются: «Ох, ах, шарман, сногсшибательное действо, мадмуазель такая-то произвела фурор вечерним выходом в манто из дикого леопарда поверх греческого хитона». Или что-нибудь такое. А на самом деле к ним относятся в порядочном обществе немногим лучше, чем к… ну ты понимаешь. Да и предназначение у них, если уж на то пошло, примерно такое же. Да, да, и можешь не смотреть на меня большими глазами. Ты прекрасно знаешь, что я говорю правду. Кстати, мадам Кокарева, ну да, да та самая… заказала мне недавно два дорогущих платья. Видно, в ее борделях клиенты не переводятся. Так-то. И представь… да, о чем бишь я тебе толковала? Ну, да. Об искусстве. В общем, Аболешева, мы, и они принадлежим к разным стихиям. И негоже нам соваться в их блеск и мишуру, потому что нет там ничего хорошего. И, по-моему, хорошо что мы с ними по разные стороны. Ведь ты не захочешь, чтобы мужчины смотрели на тебя, как на какую-нибудь одалиску. Вот и я не захочу. Поэтому мы и не должны смешиваться с ними.

— А я все равно надела бы и пошла, — упрямо повторила Жекки, — Если бы только у меня было это платье, или лишних двести рублей, или хотя бы отрез лимонного шелка. Ведь у нас, я думаю, и шелка-то такого цвета не найти ни в одной лавке. И вообще… Так что успокойся, никакого скандала в Собрании не случиться. Вы будете кружиться в обычных корсетных доспехах, а я в это время, скорее всего, буду мирно спать.

— Да, Аболешева, ты и вправду дикарка. Древние испанцы тебя бы обязательно сожгли на костре.

Они еще потолковали о предстоящем бале. Муся поделилась некоторыми секретами о том, кто из городских дам в каких нарядах собирается явиться у Беклемишевой. Посетовала, что Аболешевы обеднели так не ко времени. И пока Жекки с нарастающим любопытством ждала, не промелькнет ли в ее лепете что-нибудь на счет похождений Павла Всеволодовича, разговор незаметно повернул на совсем другую тему. После того, как они расцеловались на прощанье, у Жекки осталось в воспоминании только одно яркое, брошенное как вызов, пятно — желто-лимонное бальное платье, которого у нее никогда не было, нет и, очевидно, не будет.