Борис Мансуров - Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская

• Название: Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
• Автор: Борис Мансуров
• Издательство: Инфомедиа Паблишерз
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91057-013-3

В основу этой книги положены записи бесед автора с Ольгой Ивинской — последней любовью и музой Бориса Пастернака. Читателям, интересующимся творчеством великого русского поэта, будет интересно узнать, как рождались блистательные стихи из романа «Доктор Живаго» (прототипом главной героини которого стала Ивинская), как создавался стихотворный цикл «Когда разгуляется», как шла работа над гениальным переводом «Фауста» Гете.

В воспоминаниях Б. Мансурова содержатся поистине сенсационные сведения о судьбе уникального архива Ивинской, завещании Пастернака и сбывшихся пророчествах поэта.

Для самого широкого круга любителей русской литературы.

---

Тогда советские власти вынуждены была просить Ивинскую войти в состав официальных наследников Бориса Пастернака, что соответствовало его завещательному распоряжению, и подписать юридическое соглашение с представителем государственной Инюрколлегии. Когда Серджо узнал от представителя консульства СССР в Италии, что в число наследников Пастернака включена Ольга Ивинская, то снял свой иск к Фельтринелли.

О роли Евгения Борисовича в появлении публикации Дардыкиной говорил мне Вадим Козовой в мае 1998 года:

— Как мне стало известно, Евгений Борисович консультировал Дардыкину при написании этой провокационной статьи. Ему была выгодна клевета Дардыкиной на Ольгу Всеволодовну, так как в 1997 году он выпустил биографию Пастернака, в которой придумал новую чудовищную ложь. Чтобы скрыть свою вину, Евгений написал, что «истерика Ивинской во время телефонного разговора с Пастернаком заставила Бориса Леонидовича бежать на телеграф и дать телеграмму в Стокгольм с отказом от Нобелевской премии». Умершая в 1995 году Ивинская уже не могла сама изобличить Евгения во лжи.

Вернемся к роли Евгения Борисовича на суде за архив Ивинской. В январе 1998 года в заседании Савеловского суда появилось его письмо, которое зачитала директор РГАЛИ Наталья Волкова. Евгений Борисович выражал глубокую благодарность РГАЛИ за большую работу и желал, чтобы архив Ивинской не отдавали ее детям, а оставили в РГАЛИ. В этом заявлении впервые прозвучала фраза: «Борис Леонидович Пастернак не успел написать завещание». Митя, услышав на суде текст этого письма, сказал:

— Все же Евгений Борисович решил произнести эту ложь. Ему мало того, что Ира передала ему копии всех материалов мамы в 1962 году. Он хочет распоряжаться и тем, что отнял у мамы КГБ. Каким пророком был Борис Леонидович, когда в нобелевские дни назвал Евгения жалким подобием, которое будет мстить Ольге Всеволодовне и угождать власти! Права была Ариадна, заявляя, что с таким предателем даже рядом не сядет.

Мне казалось жестоким это лагерное выражение, говорящее о крайней неприязни Ариадны к Евгению Борисовичу, и я решил узнать об отношении Ариадны к семейству Пастернак у Анны Саакянц, которая 15 лет была дружна с Алей. Саакянц с 1961 года до самой кончины Ариадны в 1975-м постоянно работала с ней, преодолевая препоны со стороны власти и писательской верхушки, над составлением и выпуском сборников произведений Марины Цветаевой. Ариадна высоко ценила толковость, искренность и преданность «рыжего соавтора» — так любовно называла Анну остроумная Ариадна, пояснила мне Ольга Всеволодовна.

С Саакянц я познакомился на юбилее Ольги Ивинской 27 июня 1992 года. В тот день мы говорили с ней недолго. Саакянц рассказала, что готовятся к выходу ее новые книги о Марине Цветаевой. После юбилея мы виделись редко, лишь на некоторых праздничных мероприятиях, посвященных Цветаевой, поэтому моей фамилии она не помнила. В январе 2001-го мой друг Александр Ханаков, знавший Саакянц более 20 лет, поехал к ней домой с ее новой книгой «Жизнь Цветаевой» (М.: Центрполиграф, 2000). Я передал ему экземпляр этой книги с просьбой получить ее дарственный автограф. Анна Александровна, услышав от Ханакова мое имя и рассказ о моем многолетнем знакомстве с Ольгой Ивинской, написала на титуле книжки:

Борису Мансурову — по-моему, мы знакомы(?) на добрую память.

А. Саакянц 2.01.2001 г.

Я позвонил ей домой и поблагодарил за автограф, а она стала подробно спрашивать об издательских делах. Говорила о полюбившейся ей книге стихов Ивинской «Земли раскрытое окно» 1999 года, в издании которой я также принимал участие. Саакянц надеялась на нашу встречу, когда станет лучше себя чувствовать. И я решил спросить, как Ариадна относилась к сыновьям Пастернака. Саакянц сразу сказала:

— К семейству Пастернак Ариадна Сергеевна относилась крайне негативно. Даже в первые дни нашего знакомства в начале 1961 года, когда мы должны были заниматься книгой Марины Цветаевой, Ариадна Сергеевна больше говорила об аресте и суде над Ольгой Ивинской и Ириной. Особенно возмущалась предательством семейства Пастернак. «В нобелевские дни они предали Борю, а теперь предали Ольгу и Ирину, которых бросили в тюрьму за любовь и верность Боре. И отняли весь архив у Ольги», — говорила Ариадна.

Затем Саакянц стала подробно рассказывать:

В 1965 году мы с Ариадной Сергеевной и Адой Шкодиной[330] были в поездке в Туруханске, где они провели шесть лет ссылки. Ариадна показала то место на берегу реки, где стоял ее домик, построенный на деньги, которые прислал ей Борис Леонидович Пастернак. Тогда я спросила Ариадну Сергеевну:

— А теперь, когда Ольга Ивинская вернулась из лагеря, вы хотя бы иногда будете встречаться с сыновьями Пастернака?

Ариадна неприязненно взглянула на меня и говорит:

— Упаси меня Бог от таких встреч. Если младшего, Леонида, еще можно как-то оправдать, то с Евгением я даже рядом не сяду.

Ада Шкодина, слышавшая этот разговор, как-то нервно засмеялась и говорит Ариадне:

— Это ты уж слишком.

— За Пастернака я могу еще похлеще выразиться, — ответила Ариадна.

Это мне запомнилось на всю жизнь.

О неприязни Али к семейству Пастернаков мне также рассказывала в Тарусе соседка Ариадны по даче — Татьяна Владимировна Правдивцева. Она дружила с Ариадной и помогала ей в Тарусе с 1957 года до последних дней ее жизни. Ариадна Эфрон умерла от обширного инфаркта в тарусской больнице летом 1975 года и похоронена на городском кладбище в Тарусе, недалеко от могилы Константина Паустовского.

Мне запомнился острый разговор с Митей, когда ему привезли из Америки интервью, которое дал Евгений Борисович газете «Панорама» (№ 1011, август 2000 года). Интервью вышло ко дню заключительного заседания Савеловского суда 28 августа 2000 года, на котором судья Чаплина присудила отобрать весь архив Ивинской у ее детей. Митя дал мне прочитать это интервью и говорит:

— Ты посмотри, до чего докатилось это жалкое подобие! Евгений Борисович уже перешел на блатной жаргон в адрес мамы, как в свое время Сурков. Как и Ливанов, он злобствует и истерично заклинает, что Ивинская «врет» в своей книге. Будь жив Вадим, уж он дал бы ему достойную публичную отповедь. Такой пошлости и мерзости не простил бы ему и Костя Богатырев. Но ничего, я еще жив и этого ему не спущу — напишу все, что о нем думаю. Подлость нельзя оставлять безнаказанной.

Через несколько дней Митя сказал мне, что послал в адрес Евгения Борисовича письмо: как он выразился, «бес попугал — там используется и ненормативная лексика». Он прочитал мне выдержки из него, на что я сказал, что это почти как писали запорожцы к турецкому султану. Об этом злом письме мне говорила и Ольга Ильинична (Люся Попова), которой звонила с жалобой на Митю жена Евгения Борисовича. Приводить Митины резкие выражения не буду, пусть это сделает сам Евгений Борисович, если пожелает.

Для понимания причины возмущения Мити приведу «яркие» примеры из интервью Евгения Борисовича, связанные с его отношением к Ольге Ивинской.

Корреспондент «Панорамы» Николаев задает вопросы Евгению Борисовичу:

— Позвольте спросить вас о последней любви поэта — Ольге Ивинской, о ее нашумевших воспоминаниях «В плену времени».

— Дело в том, что эта поздняя любовь была бы очень короткой, если бы Ольгу Всеволодовну не закатали первый раз в лагерь. Ивинская была, конечно, слабая женщина. <…>Я веду это к тому, почему Пастернак отказался от Нобелевской премии. Ивинская позвонила ему по телефону и сказала: «Тебе ничего не будет, а от меня костей не соберешь». И тогда он пошел и отказался от премии. Он бы выдержал эту осаду, не выдержала она.

— О правдивости ее воспоминаний. Встреча Сталина с Пастернаком, Маяковским и Есениным, которую так красочно описала Ивинская, была?

— Это вранье. Ее воспоминания написаны значительно позднее происходивших событий, когда она вышла из лагеря. Я сказал как-то Вячеславу Иванову, близко знавшему Ивинскую, о том, что хорошо бы выбрать из этих воспоминаний хотя бы крупицы правды. Например, есть воспоминание о том, что отец сам принес рукопись — пьесу «Слепая красавица» — Ивинской, отдал из рук в руки, и это было их последнее свидание. Отец в это время уже лежал и не мог встать с постели[331]. То, что был портфель с рукописью, — правда, что там была записка, чтобы пока не давать ее перепечатывать, тоже правда. Но отнес этот портфель к Ивинской Вячеслав Иванов! Разница есть, не правда ли?

— Эти убийственные обвинения, — говорил Митя, — рассчитаны на невежд или литературный бомонд, который имеет смутное представление о реальной жизни Пастернака или короткую память.

К вопросу о слабой женщине напомним слова Ариадны из ее письма Пастернаку от 1 января 1959 года. Ариадна пишет о днях нобелевской травли Пастернака, когда его предали родные и друзья Большой дачи — «милый хлам»: «Рядом с тобой, Боря, встала на суд веков эта женщина, жена (Ольга!), встала противовесом всех низостей, предательств и пустословий». Борьба Ольги за жизнь Пастернака происходила на глазах и при участии Ариадны. Об этом в марте 1959 года Пастернак пишет Жаклин: «Зарабатывать мне больше никогда не дадут. Этого лишена также и Ольга Всеволодовна, не захотевшая публично отречься от меня».