Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого

• Название: Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого
• Автор: Жан Фавье
• Издательство: Издательская группа «Евразия»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-8071-0127-8

В заглавии этой книги присутствуют два имени: Ангерран де Мариньи, скромный нормандский рыцарь, и Филипп Красивый, великий король Франции. Оба эти персонажа были неразрывно связаны друг с другом: Французское королевство вступило в XIV в. под властью этих людей, один из которых был могущественным монархом средневековой Европы, другой – его верным министром. Вместе они вершили судьбами тысяч людей: посылали войска во Фландрию, вели переговоры с папской курией, посылали на костер тамплиеров. Но расплату за это понес лишь один Ангерран де Мариньи. Как случилось, что простой рыцарь из свиты французской королевы в одночасье снискал милость короля и вознесся на вершину власти, а затем также быстро попал в темницу, а оттуда отправился на виселицу в Монфоконе? Кем именно был Ангерран де Мариньи для короля Филиппа – преданным помощником, ревностно претворяющим в жизнь негласные приказы своего господина, или злым гением, околдовавшим короля и толкавшим его на неправедные дела, под суровой дланью которого страдало все королевство? На эти и другие вопросы отвечает известный французский историк Жан Фавье. На страницах своей книги автор до мельчайших деталей воссоздает повседневную жизнь королевского двора, механизм королевской власти, соперничество придворных групп, на фоне которых Ангерран де Мариньи совершал свое восхождение к власти.

---

В декабре 1311 г. Людовик Неверский предстал перед парламентом, согласно полученному ранее вызову, и потребовал вернуть ему графства. Мариньи, не имевший никакого отношения к парламенту, по всей видимости, не выступал на этом заседании, но не исключено, что он повлиял на выбор оратора со стороны короля, которым стал адвокат Рауль де Прель. Действительно, арестованный в 1315 г. вместе с Мариньи и его приближенными Рауль де Прель,[1220] видимо, был другом Ангеррана.

В ожидании обещанных заложников Людовика Неверского заключили в темницу. Он уже стал оплакивать участь, уготованную человеку столь высокого звания, как тут к нему пришел один человек и объяснил, что жаловаться ему как раз и не стоило. Кто же это был? Свидетельства источников разнятся. В своем воззвании от 14 апреля 1313 г. граф утверждает, что то был Гильом де Ногаре, который якобы сказал графу, что единственное, чего он мог опасаться, это остаться в тюрьме вплоть до суда, и ему следовало радоваться тому, что не произошло чего-нибудь похуже.[1221] В докладной записке аналогичного содержания, озаглавленной «То, что мессир Неверский рассказал и хотел рассказать на земле и на совете во Фландрии»,[1222] сказано, что «мессир Гильом де Ногаре» якобы сказал Людовику Неверскому, «что король, вполне вероятно, мог продлить ему срок вплоть до дня суда». Но, по свидетельству Жоффруа Парижского, Мариньи, отправившись навестить Людовика Неверского, сказал ему, что он должен был радоваться тому, что останется в тюрьме вплоть до дня суда, и что с его стороны было бы непростительной дерзостью требовать правосудия, совершив такое преступление;[1223] Жан де Сен-Виктор также вкладывает в уста камергера очень похожие слова: графу не следовало тревожиться о своем графстве, а нужно было надеяться на то, что король сохранит ему жизнь.[1224]

Естественно, что реплики, приписываемые Мариньи и Ногаре, в сущности, одинаковы. Следовательно, эти слова должен был произнести один из них. Общественное мнение, само собой, посчитало автором этого высказывания Мариньи, который в тот момент представлялся всем основной фигурой во фламандской политике короля.

Мы полагаем, что Мариньи, а не Ногаре, нанес Людовику Неверскому этот отнюдь не дружеский визит. Конечно, сам главный персонаж, являясь заинтересованным лицом, обвинил Ногаре, но в данном случае необходимо обратить внимание скорее на полемический, чем на исторический характер воззвания от 14 апреля 1313 г. Чью поддержку в борьбе с королем хотел получить граф? Главным образом, понтифика. Ногаре тем временем скончался. Итак, задача оказалась простой.[1225] Кроме того, сложившаяся ситуация позволяла оставить в покое Мариньи, который мог быть очень полезен во время последующих переговоров, а попытка очернить его в глазах Климента V, осыпавшего камергера милостями, рисковала оказаться по меньшей мере безуспешной. А недавно умершего Ногаре, при жизни немало досадившего папам, можно было с легкостью винить во всех грехах.

Это подтверждает то, что для Людовика Неверского гораздо выгодней было приписать высказывания Ангеррана Ногаре. Нам остается добавить, почему мы считаем возможным восстановить авторство Мариньи в данном случае и, следовательно, довериться Жоффруа Парижскому. Людовик Неверский сознательно допустил в тексте своего воззвания множество неточностей. Он якобы более трех месяцев дожидался вызова в суд в заключении в Монтлери; хотя Фанк-Брентано доказал,[1226] что граф никогда не был в этой темнице, поскольку его привезли из Море в Париж, чтобы 2 января 1312 г. он предстал перед судом, а 6 января он сбежал из своей парижской резиденции, где его держали под надзором, следовательно, он пробыл пленником в общей сложности менее месяца. Кроме того, по словам графа, его якобы специально поместили в тюрьму – Монтлери, – где до этого перерезали тамплиеров. Вся эта ложь предназначалась для того, чтобы взволновать аудиторию и разжалобить придворных понтифика, – ясно, зачем в эту мрачную историю была добавлена еще и фигура Ногаре. Впрочем, Ногаре очень мало занимался фламандскими делами, и не вполне понятно, зачем бы ему понадобилось в Париже ввязываться в историю с Людовиком Неверским. Наконец, стиль этого высказывания, в любой его версии, тот же, в каком произносились речи в Турне, а фраза «Король сделает вам огромное одолжение, если сохранит вам жизнь», несомненно, принадлежит тому же человеку, который 13 сентября предыдущего года ответил представителям фламандских городов, «что условия мирного договора не тяжелы, а снисходительны и милосердны, и так должно казаться всем из этой страны, учитывая то, сколько зла они причинили».[1227]

В завершение рассказа о периоде неволи Людовика Неверского мы хотели бы дать краткое опровержение анекдотической истории, описанной в «Хронике Нидерландов, Франции, Англии и Турне»:[1228] Мариньи якобы отправил шателену Монфокона запечатанный королевской печатью приказ тайно умертвить заключенных; шателен будто бы предупредил Людовика Неверского и позволил ему устроить пир для всей округи с тем, чтобы после его смерти люди молились бы за него; на пир собралось три тысячи человек, и. когда все напились, граф сбежал. Жан д'Утремез, рассказавший этот анекдот, даже уточнил, что Людовика Неверского вместе с его сыном должны были повесить на Рождество в 1311 г.[1229] Всем известно, что произошло на самом деле; отпраздновав вместе со своими друзьями чудо Богоявления, Людовик Неверский воспользовался тем, что оба охранявших его стражника были мертвецки пьяны, чтобы улизнуть.[1230] После своего прибытия в парламент он оставался в Париже. Таким образом, участие в этой истории шателена Монфокона – чистой воды выдумка, как и пир для трех тысяч человек, которые должны были молиться за спасение души графа, тогда как шателен готовился его умертвить тайком от всех. Наконец, Мариньи ничуть не пытался разжечь войну, на что намекает «Хроника Нидерландов…»: он высказывался против вооруженного конфликта, в этой связи мы обратимся к письму, адресованному им капеллану кардинала Орсини, Симону Пизанскому, и отнюдь не в его интересах было создавать условия, которые дали бы военным преимущество перед дипломатами.[1231]

Несмотря на это, мы согласимся со свидетельством тех же хроник о миссии Мариньи в Турне, куда он направился сразу после так или иначе состоявшегося побега Людовика. В данном случае речь шла о событиях местного значения, с которыми автор «Хроники Нидерландов, Франции, Англии и Турне», по всей видимости, смог ознакомиться гораздо лучше, чем с происшествием в одном из парижских особняков.

Седьмого января 1312 г. Филипп Красивый, удостоверившись в том, что Людовик Неверский сбежал, пригрозил Роберту Бетюнскому вызовом в суд пэров,[1232] который вполне мог принять решение о конфискации графства Фландрии. Вызов в суд по назначению доставили два тринитария и два слуги, что, по мнению Фанк-Брентано,[1233] означало объявление ультиматума. Затем король отправил Maриньи во Фландрию, чтобы тот выяснил у самого беглеца причины такого поступка. Королевский камергер выслал ему официальный вызов, и Людовик Неверский приехал в Турне, поселившись во «дворце Короны»[1234] на центральной площади, в то время как Мариньи остановился в монастыре Святого Мартина. Граф отправился в монастырь и был несказанно удивлен, увидев там вместо короля Ангеррана, «восседавшего, как король на троне, и окруженного десятью вооруженными людьми»; не поприветствовав его, он заявил:

«Где король или его наместник, который вызвал меня сюда?»

Мариньи на это ответил:

«Это я вас вызвал сюда, чтобы вы объяснили мне причину, по которой вы покинули заключение без королевского на то разрешения».

Граф вспылил:

«Бесчестный предатель, я отчитаюсь перед королем, когда окажусь перед ним, но перед тобой – никогда!*

Поскольку, сказав это, он ушел, Мариньи вновь вызвал графа ко двору через пятнадцать дней. Затем он вернулся в Париж.[1235] Описанная сцена представляется нам вполне правдоподобной, в любом случае, не менее чем факт поездки Ангеррана в Турне после побега Людовика Неверского. Эта миссия, по всей видимости, состоялась сразу после побега, то есть примерно 15 или 20 января 1312 г.

В начале февраля суд вынес Людовику Неверскому приговор, несмотря на то что он отсутствовал на заседании. Гораздо позже он ссылался на то, что суд над ним был произведен совершенно постыдным образом: его не пригласили на заседание[1236] и судили его недостойные люди.[1237] И то, и другое – ложь. Он находился в бегах после того, как его неоднократно пытались держать под наблюдением, ожидая передачи заложников; впрочем, позже, противореча самому себе, он заявил, что король вызвал его в суд в должной форме, но что этот вызов так и не попал к нему в руки, о нем он якобы узнал от постороннего лица;[1238] видимо, под этим разговором с посторонним он подразумевал миссию Мариньи.