Андрей Зорин - «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели

• Название: «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели
• Автор: Андрей Зорин
• Издательство: Книга
• Жанр: Филология
• Год: 1989
• ISBN: 5-212-00025-4

«Диалог с Чацким» — так назван один из очерков в сборнике. Здесь точно найден лейтмотив всей книги. Грани темы разнообразны. Иногда интереснее самый ранний этап — в многолетнем и непростом диалоге с читающей Россией создавались и «Мертвые души», и «Былое и думы». А отголоски образа «Бедной Лизы» прослежены почти через два века, во всех Лизаветах русской, а отчасти и советской литературы. Звучит многоголосый хор откликов на «Кому на Руси жить хорошо». Неисчислимы и противоречивы отражения «Пиковой дамы» в русской культуре. Отмечены вехи более чем столетней истории «Войны и мира». А порой наиболее интересен диалог сегодняшний— новая, неожиданная трактовка «Героя нашего времени», современное прочтение «Братьев Карамазовых» показывают всю неисчерпаемость великих шедевров русской литературы.

---

И. Г. Воронин сразу подчеркивает свое особое право на суд над поэтом: "Почему же мне, как единице из народа, не сказать своего слова о Некрасове?" Вслед за суждением идет осуждение: "Мы имеем смелость сомневаться в народности Некрасова", ибо "народным поэтом может быть только тот, кто всесторонне сумеет понять, прочувствовать и художественно выразить не только одни страдания народа, но и его радости, надежды и верования"[289]. Вечный упрек в односторонности— и раздается он всегда в адрес тех, кто пишет слишком мрачно; почему‑то никогда он не слышен, если писатель видит только "светлую сторону"…

М. де Пуле в итоговой по сути статье — она напечатана в "Русском вестнике" через пять месяцев после смерти поэта — любовь Некрасова к народу назовет "странной, болезненной, патологической"[290]. Один из немногих, он обратит внимание на проблему счастья в "Кому на Руси…", но ни постановка проблемы, ни ее решение в поэме его не устраивают. Вот сенокос в Больших Вахлаках ("Последыш"). "Работа кипела. Народ высматривал бодро. Вот тут‑то, казалось бы, можно найти довольных и счастливых; но поэт задался мыслью, что их и быть не может между русскими крестьянами, даже после освобождения, даже в 1872 году, когда писалась повесть "Последыш"". "Можно подумать, — пишет далее критик, — что при создании своей поэмы Некрасов имел в виду не столько юмористическое решение вопроса о крестьянском счастье, сколько реальное изображение порки и сечения в разных видах"[291].

В статье М. де Пуле есть любопытный этнографический, так сказать, момент. Когда он пишет, что "Некрасов не знал России, не знал и русского народа" (в тогдашней критике это утверждение не было оригинальным), он имеет в виду прежде всего тот факт, что поэт изображал костромских и ярославских крестьян. "Те, кто живут южнее Москвы, не узнают в произведениях Некрасова своей Руси"[292]. Это замечание перекликается с одним малоизвестным суждением Страхова. В письме к Н. Я. Данилевскому (приблизительно осенью 1874 г.) Страхов признается: "…нынешняя литература, наконец, начинает возбуждать во мне злобу, да и все наше современное искусство. <…> В ней, очевидно, господствует дух великорусского мужика. Чистые мужики, да еще костромские: Некрасов, Островский, Писемский, Потехин (все из Костромы), а к ним примыкают еще и Достоевский, и Салтыков, и Мусоргский, и Репин. <…> Великороссы не имеют дара к искусству и философии: это практический, прозаический народ"[293].

Это суждение Страхова интересно не само по себе (Страхов не последний из тех, кто смотрит на литературу с этнической точки зрения), а как одно из многих — и противоречивых — высказываний критика о поэте. В 1869 году он пишет: "Самые стихи г. Некрасова, в которых так много говорится о народных страданиях, давно уже, несмотря на их несомненные и замечательные достоинства, признаны не выражающими полного сочувствия народу, не проникнутыми его действительным пониманием. <…> В поэме "Кому на Руси жить хорошо" поэт выражает свое сердечное желание, чтобы народ просветился и полюбил читать книги. Но какие же книги г. Некрасов желал бы видеть в руках у народа? Белинского и Гоголя! Такое несбыточное желание всего лучше показывает, как мало г. Некрасов сходится с народом в своих сочувствиях и воззрениях"[294].

Знаменитое, хрестоматийное место это вызовет сходное замечание и у Авсеенко (Рус. вестник. 1873. № 6). Не будем спешить с упреками критикам—с элементарной, наивно–реалистической точки зрения они правы: народ еще очень долго не понесет с базара Гоголя, тем более — Белинского. Блюхера и Милорда в качестве массового чтения сменят другие книги — за сто лет эта смена произойдет не однажды. Неужели Некрасов, внимательно приглядывавшийся к лубочной литературе (следы этого внимания заметны не только в "Кому на Руси жить хорошо", но и в переписке поэта с издателем книжек для народа И. А. Голышевым), не понимал, что его пожелание мало реально? Сам Некрасов пытался издавать "Красные книжки" для массового читателя, некоторые его произведения вышли в народных картинках еще при жизни поэта, сюжеты из "Кому на Руси жить хорошо" — уже после его смерти[295].

Восприятие Некрасова читателями из народа — важнейшая тема. В 1913—1914 годах этим займется В. Е. Евгеньев–Максимов, распространяя свои анкеты среди читателей разных сословий, в том числе и среди крестьян (в мартовском номере "Журнала для всех" за 1914 год он подведет итоги опроса). Читатель из народа постепенно узнавал своего поэта; господствующее настроение грамотного крестьянства выражено в книге литератора из народа Н. А. Панова (книга писалась в 1901 —1902 гг., но не была напечатана); перефразируя знаменитые строчки из "Кому на Руси…", Панов пишет:

Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Решетникова Федора,
Успенских двух, Левитова,
Слепцова, Златовратского,
Каронина, Нефедова,
Засодимского, Салова,
А главное — Некрасова,
Всего без исключения,
С базара понесет[296].

Мы затронули тему еще почти неизученную — в ней есть множество важных аспектов: Некрасов как издатель массовой литературы; отношение поэта к "низовой культуре" и попытка влиять на нее… Кроме того, имена Гоголя и Белинского связаны в сознании современников Некрасова с особым отношением к делу писателя — с "культом писателя", как назвал этот феномен В. Евгеньев–Максимов[297]. Наконец, выражение "заступники народные" имело вполне ясный читателям смысл, более широкий, чем словарный, — эпоха наделила это словосочетание особенным значением, соединив в нем и жертвенность, и тернистый путь, и раннюю смерть, и страдания за ближних своих. В том же ряду оказывается и некрасовский Гриша Добросклонов, с которым читатели познакомятся уже после смерти поэта. Но вернемся к Страхову.

В большой статье "Некрасов и Полонский" (Заря. 1870. № 9) Страхов вновь касается отношения Некрасова к народу: "Народ для него — страждущая масса, которую не только следует облегчить от несомых ею тягостей, но еще более следует просветить. <…> Целый ряд стихотворений этого поэта посвящен изображению грубости и дикости русского народа. <…> Толкуя беспрестанно о народе, он ни разу не воспел нам того, чем собственно живет народ, — ни единого чувства, ни единой думы, в которых бы отразилось внутреннее развитие народа, сказалась бы его великая духовная сила"[298].

Для Страхова (как и для его старшего современника А. А. Григорьева) нет правды вне правды народной, почвеннической, — отсюда и неприятие Некрасова, который для Страхова "поэт чисто петербургский", "поэт Александрийского театра, Невского проспекта, петербургских чиновников и петербургских журналистов"[299]. Но, как сказано, отношение критика к поэту сложнее каждого отдельного высказывания, шире любого им же высказанного приговора.

Отвечая Достоевскому на его слова "помещичья литература", сказанные о Тургеневе и Толстом, а по сути — о всей современной литературе, Страхов возражает: "А что же Вы забыли Кольцова, Некрасова (великого …[300], но поэта?). А Ваш "Мертвый дом"? Это ли не народная литература?" (письмо от 8 июня 1871 г.)[301].

Страховский упрек Некрасову в односторонности будут повторять и перепевать другие критики. В 1874 году П. Павлов в "Гражданине" постарается показать, что "в сущности не так горько живется Матрене, как поэту это доказать хочется". Просто Некрасов "стихами показывает" то, что его сотрудники по журналу "статейками о деревне, о крестьянском вопросе и т. п., т. е. что все уже так скверно в мужицком быту, что хуже быть не может" (№ 10).

Некрасов не был вовсе народным поэтом, не сочувствовал народному миросозерцанию и не носил в себе ни одного из народных идеалов, пишет Вс. Соловьев незадолго до смерти поэта (Рус. мир. 1877. № 35).

Т. Толычева в 1878 году вступается за народ, оскорбленный поэтом: ведь что показано в "Кому на Руси…"? Народ ломает комедию ("Последыш"), подкупает писаря, зарывает живого в землю ("Крестьянка") — так что о сочувствии Некрасова народу говорить не приходится[302].

А Буренин не только отметит "барское представление о горечи семейной жизни" (в "Крестьянке"), но и напечатает пародию на "Кому на Руси…".

Эта пародия (подписанная Н. Некрасов-Ложногласов) появится в журнале "Дело" (1875. № 1). Публикация произведения Буренина в радикальнодемократическом "Деле" не должна удивлять: во–первых, в 1871 году Буренин печатался и в некрасовских "Отечественных записках" (стихи); во–вторых, мы уже видели, как сходились критики Некрасова из противоположных идейных станов: общим у них было неприятие своеобразия поэта. Журнал помещал одновременно пародии на Некрасова и Полонского, обещал пародировать А. Толстого и Майкова и при этом в поэтическом отделе печатал П. Вейнберга, Л. Оболенского, В. Славянского, П. Быкова, Омулевского (И. Федорова) и других столь же оригинальных поэтов.