Эмиль Золя - Западня

• Название: Западня
• Автор: Эмиль Золя
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1962

В шестой том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошел роман «Западня» из серии «Ругон-Маккары».

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

Что и говорить, когда женщина опустится до такой степени, вся ее гордость пропадает. Жервеза махнула рукой на свою внешность, на порядочность, благопристойность, уважение, любовь — на все то, чем дорожила прежде. Теперь ее можно было пинать, топтать ногами, она ни на что не обращала внимания — до того стала равнодушной и вялой. Лантье окончательно отвернулся от нее, он даже для вида не заигрывал с нею; а Жервеза словно не заметила конца этой долгой связи, которая оборвалась сама собой, когда они опостылели друг другу. Одной обузой стало меньше, только и всего! Даже интрижка между Лантье и Виржини нисколько ее не волновала: так глубоко было ее безразличие ко всем этим глупостям, из-за которых она в прежние времена на стену лезла. Она могла бы прислуживать этой парочке, когда та лежала в кровати. Связь шляпника и бакалейщицы теперь ни для кого не была секретом, да они и не таились. К тому же все складывалось в их пользу: рогоносец Пуассон уходил через каждые два дня на ночное дежурство, и, пока он дрожал от холода на безлюдных тротуарах, жена его грелась в постели с дружком. О, их ничуть не тревожил равномерный звук его шагов, медленно приближавшихся к лавке по темной пустынной улице, они даже носа не высовывали из-под теплого одеяла. Ведь полицейский на посту помнит только о долге, не так ли? И они до самого утра преспокойно наносили ущерб его собственности, в то время как этот суровый блюститель порядка охранял собственность соседей. Вся улица Гут-д’Ор потешалась над этой забавной историей. Всем казалось смешным, что представитель власти носит рога. К тому же лавка и лавочница составляли одно целое, и Лантье, право же, завоевал это тепленькое местечко. Он только что разорил прачку, а теперь принялся за бакалейщицу. А там на очереди были хозяйки галантерейных, писчебумажных и шляпных магазинов: у Лантье превосходный аппетит — ему ничего не стоит всех их проглотить.

Нет, виданное ли дело, чтобы человеку так сладко жилось?! Лантье неглупо придумал, посоветовав Виржини открыть кондитерскую. Он, как истый провансалец, обожал сласти и готов был целыми днями жевать мятные лепешки, драже, леденцы и шоколад. Особенно же он любил драже, которые называл «миндалинками в сахаре», — при виде их у него прямо слюнки текли. Вот уже год, как он объедался конфетами. Когда Виржини просила его постеречь лавку, он выдвигал ящики, открывал коробки и пировал в одиночку. Часто в присутствии пяти-шести покупателей он снимал крышку с банки, стоявшей на прилавке, запускал туда руку и, разговаривая, грыз конфеты; банка оставалась открытой и понемногу пустела. Все так привыкли к этой «мании» Лантье, что она уже никого не удивляла. К тому же он ссылался на вечную простуду, на раздражение в горле, которое надо было чем-то смягчать. Он по-прежнему нигде не работал, зато еще больше разглагольствовал о своих грандиозных планах: он был занят великолепным изобретением — шляпой, превращающейся на голове в зонтик при первых же каплях дождя; и он обещал Пуассону половину будущих доходов, а пока занимал у него франков по двадцати для своих опытов. Тем временем лавка буквально таяла у него на языке; он ничем, не брезговал — ни шоколадными сигарами, ни красными сахарными трубками. Когда, объевшись сластями, Лантье в припадке нежности обнимался с хозяйкой в укромном уголке, она чувствовала, что он весь пропитан сахаром, а губы у него липкие, как карамельки. Одно удовольствие целовать такого мужчину! Право, сладость так и сочилась из него. Боши уверяли, что стоит Лантье опустить палец в стакан кофе, и тот станет приторным, как сироп.

Разнежившись от постоянного сосания сластей, Лантье по-отечески ласково обращался с Жервезой. Он давал ей советы и журил за то, что она разлюбила труд. Черт возьми! Женщине в ее возрасте пора бы научиться сводить концы с концами! И он обвинял ее в том, что она всегда была лакомкой. Но ведь ближним надо помогать, даже если они этого не заслужили, и Лантье старался подыскать ей хоть небольшой заработок. Так он убедил Виржини нанимать каждую неделю Жервезу мыть лавку и жилые комнаты: вывозить мусор — эта работа как раз по ней! За уборку она получала тридцать су. По утрам в субботу Жервеза приходила с ведром и щеткой и как будто нисколько не страдала от того, что ей приходится заниматься этой тяжелой, черной работой в той самой лавке, где она когда-то царила в роли красивой белокурой хозяйки. То было последнее унижение, конец ее женской гордости.

Однажды ей пришлось особенно трудно. Три дня подряд лил дождь, и, казалось, покупатели принесли на подметках в лавку всю грязь, какая была на улице. Виржини, изящно причесанная, в темном платье с кружевным воротничком и манжетками, сидела за прилавком, разыгрывая из себя настоящую даму. Рядом с ней на узком диванчике, обитом красным молескином, по-хозяйски развалился Лантье; он небрежно запускал руку в банку с мятными лепешками и по привычке жевал их.

— Послушайте, госпожа Купо, — резко сказала Виржини, которая, поджав губы, следила за поломойкой. — Вы только грязь размазываете! Полюбуйтесь вон на тот угол. Вымойте-ка его еще раз!

Жервеза покорно вернулась обратно и вновь начала мыть тот же угол. Стоя на коленях в луже мутной воды, она так сильно согнулась, что казалась горбатой. Руки ее распухли и посинели, старая юбка намокла и прилипла к телу. Жервеза напоминала узел тряпья, брошенный на пол, волосы у нее были растрепаны, сквозь дырявую кофту виднелось голое тело, выпиравший отовсюду дряблый жир вздрагивал и трясся при резких толчках половой щетки, лицо покрылось крупными каплями пота.

— Не попотеешь, не заблестит, — наставительно сказал Лантье, набивая рот мятными лепешками.

Откинувшись на спинку стула с видом королевы, Виржини следила из-под полуопущенных век за работой поломойки и время от времени делала ей замечания:

— Немного правее, вот так. А теперь хорошенько протрите плинтус. Знаете, в прошлую субботу я была недовольна, пятна так и остались.

И оба они, шляпник и бакалейщица, все больше задирали нос, словно важные господа, тогда как Жервеза ползала в грязи у их ног. Виржини, как видно, наслаждалась, потому что в ее кошачьих глазах на мгновение вспыхнули желтые искры, и, насмешливо улыбнувшись, она переглянулась с Лантье. Наконец-то она была отомщена за давнюю порку в прачечной, которую все эти годы никак не могла забыть.

Между тем, когда Жервеза переставала тереть пол, из соседней комнаты доносился тихий звук пилки. В открытую дверь, на фоне тусклого окна, был виден силуэт Пуассона: на досуге полицейский занимался своим любимым делом и мастерил шкатулочки. Он сидел за столом и с необычайным усердием выпиливал замысловатый узор на дощечке от ящика из-под сигар.

— Послушайте, Баденге! — крикнул Лантье, который в знак дружеского расположения вновь стал звать его этим шутливым прозвищем. — Оставьте для меня эту шкатулку, я хочу подарить ее одной знакомой.

При этих словах Виржини ущипнула его, но шляпник, не переставая улыбаться, воздал ей добром за зло, галантно пощекотав под прилавком ее колено, и с самым непринужденным видом убрал руку, как только муж, оторвавшись от работы, обратил к любовникам свое землистое лицо, на котором топорщились рыжие усы и эспаньолка.

— Я как раз собирался преподнести ее вам, Огюст, — сказал полицейский. — В знак нашей дружбы.

— Ну, в таком случае я никому не отдам эту вещицу! — заметил Лантье смеясь. — Продену в нее ленточку и буду носить на шее.

Потом, как будто эти слова что-то ему напомнили, он воскликнул:

— Да, кстати, вчера вечером я встретил Нана!

Эта новость так поразила Жервезу, что она плюхнулась в лужу грязной воды и осталась сидеть на полу со щеткой в руке, вся в поту, с трудом переводя дух.

— О, — произнесла она чуть слышно и замолчала.

— Да, я шел по улице Мартир и обратил внимание на одну стрекозу: она так и егозила впереди меня об руку с каким-то стариком. Вроде бы знакомая цыпочка, подумал я и прибавил шагу, а потом, обернувшись, столкнулся нос к носу с этой плутовкой… Поверьте, жалеть ее нечего! Живется девчонке не плохо: хорошенькое шерстяное платье, на шее золотой крестик и вид такой задорный.

— О, — глухо повторила Жервеза.

Лантье покончил с мятными лепешками и взял из другой банки леденец.

— Ну и шельма! — продолжал он. — Представьте себе, кивнула, чтобы я шел следом за ней, да еще с каким шиком! Потом сплавила куда-то старика, кажется, в кафе… А старичок-то — выжатый лимон!.. И тут же подбежала ко мне: я ждал ее в подворотне. Хорошенькая такая. Настоящая змейка: так и вьется! А лижется, как котенок! Да, да, она поцеловала меня, расспросила обо всех… Словом, я был очень рад, что ее встретил.

— О, — в третий раз произнесла Жервеза.

Она совсем сникла, она все еще ждала. Неужели дочь ничего не просила ей передать? В наступившей тишине снова раздался звук пилки Пуассона. Лантье развеселился и, причмокивая, сосал леденец.