Эмиль Золя - Западня

• Название: Западня
• Автор: Эмиль Золя
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1962

В шестой том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошел роман «Западня» из серии «Ругон-Маккары».

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

— До свиданья, госпожа Купо.

— До свиданья, госпожа Пуассон.

Так было положено начало закадычной дружбе. Неделю спустя Виржини уже не могла пройти мимо прачечной, чтобы не забежать к Жервезе; она болтала без умолку и торчала там по два-три часа, так что Пуассон, опасаясь, уж не раздавили ли жену на улице, являлся за ней, как всегда молчаливый, похожий на выходца с того света. Ежедневно встречаясь с Виржини, Жервеза испытывала странное чувство: стоило портнихе открыть рот, как она с трепетом ждала, что та вот-вот заговорит о Лантье, и в присутствии подруги сама невольно думала о нем. Это было ужасно глупо, ведь ей не было никакого дела ни до Лантье, ни до Адели, ни до того, что с ними сталось. Она никогда не спрашивала о них, да они ее и не интересовали. Но это находило на нее помимо воли. Мысли о них вертелись у нее в голове, как назойливый мотив, от которого никак не можешь отделаться. Впрочем, она нисколько не сердилась за это на Виржини, — разумеется, та была ни при чем. Напротив, Жервезе нравилось ее общество, и она постоянно удерживала приятельницу, когда Виржини собиралась уходить.

Между тем пришла зима, четвертая зима, которую Купо проводили на улице Гут-д’Ор. В этом году декабрь и январь были необыкновенно суровы. Стояли лютые морозы. После Нового года на улицах три недели лежал снег. Однако это ничуть не мешало работе прачечной, наоборот, зима — лучшее время года для гладильщиц. В мастерской было чудо как хорошо! Окна в ней никогда не замерзали, не то что у бакалейщика или у чулочника напротив. Набитая углем печка накалялась докрасна, и в комнате становилось жарко, как в бане; от белья шел пар, не хуже чем летом, и всем было уютно за запертыми наглухо дверями; тепло окутывало и размаривало гладильщиц, иной раз они чуть не засыпали, стоя за работой. Жервеза смеялась и говорила, что ей кажется, будто она в деревне. И вправду, на покрытой снегом мостовой не слышно было стука повозок, лишь глухо доносились шаги прохожих под окном; в застывшей тишине звенели только детские голоса; целая ватага мальчишек устроила себе каток на замерзшем ручейке возле кузницы и с криками носилась по льду. Порой Жервеза подходила к двери, протирала запотевшее стекло и смотрела, что делается на улице в этот дьявольский холод; но из соседних лавок никто и носа не высовывал, все словно замерло под снегом и погрузилось в спячку; Жервеза лишь издали кивала соседке — угольщице, которая в самый мороз выходила на улицу с непокрытой головой и улыбалась до ушей.

По этой собачьей погоде особенно приятно было пить в полдень горячий кофеек. Работницы не могли пожаловаться: хозяйка заваривала очень крепкий кофе и почти не добавляла цикория, не то что г-жа Фоконье, которая поила их какой-то бурдой. Но когда готовить кофе бралась мамаша Купо, это тянулось без конца, потому что она вечно дремала над кофейником.

И работницы, покончив с завтраком, в ожидании кофе снова брались за утюги.

На другой день после крещения уже пробило половину первого, а кофе все не был готов. Кипяток почему-то не хотел проливаться сквозь гущу. Мамаша Купо постукивала ложечкой по кофейнику; слышно было, как тяжелые капли одна за другой медленно падали на Дно.

— Не троньте, — сказала дылда Клеманс. — Вы его замутите… Мы еще успеем сегодня и поесть и попить.

Клеманс гладила мужскую сорочку и прокладывала складки ногтем. Она была насмерть простужена, глаза у нее распухли, грудь раздирали приступы кашля, и она сгибалась пополам, хватаясь за край стола. А между тем она не повязала даже шарфика на шею и дрожала в плохонькой вязаной кофточке за восемнадцать су. Возле нее г-жа Пютуа, закутанная во фланель по самые уши, гладила юбку, поворачивая ее вокруг доски, положенной одним концом на спинку стула; она постелила на пол простыню, чтобы не запачкать свисавший подол юбки. Жервеза одна заняла половину стола: она гладила вышитые муслиновые занавески и осторожно водила утюгом, вытягивая руки далеко вперед, чтобы не наделать складок. Вдруг она услышала, что кофе зашипел, и подняла голову. Это косоглазая Огюстина опустила ложечку в гущу, и кофе побежал через край.

— Уймешься ты наконец! — закричала Жервеза. — Всюду она сует свой нос! Теперь нам придется пить бурду.

На свободный угол стола мамаша Купо поставила пять стаканов. Гладильщицы прекратили работу. Хозяйка всегда разливала кофе сама и в каждый стакан опускала по два куска сахару. Наступил долгожданный час. Едва работницы, взяв по стакану, уселись на маленьких скамеечках у печки, как дверь распахнулась и с улицы вошла закоченевшая Виржини.

— Ну и холодище, дети мои! — воскликнула она. — Пробирает насквозь. Я, кажется, отморозила уши!

— Ага, вот и госпожа Пуассон! — закричала Жервеза. — Как это кстати… Выпейте с нами кофейку!

— Спасибо, не откажусь… Не успела я улицу перейти, как меня прохватило до костей!

К счастью, кофе еще оставался. Мамаша Купо принесла шестой стакан, и Жервеза любезно предложила Виржини положить сахару по вкусу. Работницы потеснились и дали ей местечко возле огня. Виржини еще дрожала, нос у нее покраснел, и она грела замерзшие руки, сжимая горячий стакан. Она забежала от бакалейщика, где успела застыть, пока он отвешивал ей четверть фунта сыру. И она восхищалась тем, как у них в прачечной жарко, — входишь словно в печку; тут, право, даже мертвый воскреснет, тепло так и разливается по телу! Отогревшись, она вытянула свои длинные ноги. Тогда все шестеро принялись за кофе, медленно прихлебывая его в душном пару просыхавшего белья, возле брошенной на столе неоконченной работы. Только мамаша Купо и Виржини сидели на стульях, остальные устроились на низеньких скамеечках, чуть ли не вровень с полом, а косоглазая Огюстина вытащила край простыни из-под юбки и разлеглась на нем. Некоторое время все молчали, уткнувшись в стаканы и смакуя кофе.

— Кофе хорош, ничего не скажешь, — заявила Клеманс.

Но тут же чуть не задохнулась от кашля. Стараясь справиться с приступом, она прислонилась головой к стене.

— Здорово вас скрутило, — сказала — Виржини. — Где это вы подцепили такую простуду?

— Да кто его знает! — ответила Клеманс, отирая лицо рукавом. — Должно быть, вчера вечером. Когда мы выходили из «Большой галереи», две бабенки устроили потасовку. Я остановилась поглядеть, а снег так и валил. Вот была драка, мы прямо животы надорвали со смеху! Одна из них, здоровенная дубина вроде меня, чуть не оторвала другой нос, кровь так и брызнула на землю. А сама, едва завидела кровь, сразу пустилась наутек — только пятки засверкали! Ну, а ночью на меня напал кашель… Сказать по правде, мужчины — несносный народ: когда спят с женщиной, всю ночь стягивают с нее одеяло…

— Стыд и срам! — пробормотала г-жа Пютуа. — Этак вы погубите себя, милочка моя.

— Ну, а если я хочу себя погубить? Куда как весело нам живется. Гнем спину день-деньской, с утра до ночи жаримся, как в пекле, и все это за пятьдесят пять су! Нет уж дудки, хватит с меня, я сыта по горло! Да только от простуды все равно не помрешь. Эта хворь как наскочила, так и пройдет.

Все замолчали. Негодница Клеманс ночью таскалась по кабакам и распутничала напропалую, а в мастерской приводила всех в уныние, уверяя, что скоро подохнет, Жервеза, зная ее характер, заметила:

— На другой день после гулянки вы всегда ходите как в воду опущенная!

По правде говоря, Жервеза не любила, когда заводили разговор о том, как подрались женщины. После потасовки в прачечной ей было неприятно, если при ней и. Виржини рассказывали о пинках и оплеухах. Но Виржини смотрела на нее улыбаясь.

— На моих глазах вчера две бабы тоже вцепились друг другу в волосы, — тихо сказала она, — только перья летели…

— Кто такие? — спросила г-жа Пютуа.

— Повитуха с того конца улицы и ее прислуга, знаете, такая белобрысая… Ну и стерва эта девка! Кричит повитухе: «Да, да, ты вытравила ребенка зеленщице, и если ты мне не заплатишь, я пойду и все выложу в полиции!» Чего она только не вопила — стоило послушать! Тут хозяйка влепила ей хорошую плюху — бац! — прямо в морду. Но эта проклятая девка как подскочит да как бросится на хозяйку — расцарапала ей лицо и чуть не выдрала все волосы! Разделала ее, что называется, под орех. Пришлось вмешаться колбаснику, насилу ее оттащил.

Работницы одобрительно смеялись. Все со смаком отхлебнули по глотку кофе.

— А что, она и вправду вытравила ребенка? — спросила Клеманс.

— Почем я знаю, соседи разное болтают, — ответила Виржини. — Я при этом не была, сами понимаете. Но уж такое у нее ремесло. Все они это делают.

— Бог ты мой! — сказала г-жа Пютуа. — Надо быть круглой дурой, чтобы им довериться. Очень нужно чтоб тебя искалечили!.. К тому же есть испытанное средство. Каждый вечер надо пить по стакану святой воды и три раза крестить живот большим пальцем — как ветром сдует, словно ничего и не было.