Эмиль Золя - Западня

• Название: Западня
• Автор: Эмиль Золя
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1962

В шестой том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошел роман «Западня» из серии «Ругон-Маккары».

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

Однажды Жервеза все же поднялась к Лорийе. Дело шло о мамаше Купо, которой уже исполнилось шестьдесят семь лет. У нее было совсем скверно с глазами. Да и ноги ее уже не слушались. Старухе поневоле пришлось отказаться от всякой работы, и если ей не помогут, она просто помрет с голоду. Жервеза считала позором, что старая женщина, у которой трое взрослых детей, оказалась брошенной на произвол судьбы. А так как Купо не желал говорить об этом с Лорийе и предлагал Жервезе пойти к ним самой, она поднялась наверх, кипя от негодования.

Она бурей ворвалась к ним, даже не постучав в дверь. В комнате у Лорийе ничего не изменилось с того вечера, когда она впервые пришла сюда и встретила такой враждебный прием. Та же рваная полинялая занавеска отделяла жилой угол от мастерской, и это длинное, как кишка, помещение по-прежнему напоминало змеиную нору. В глубине, склонившись над верстаком, Лорийе сжимал щипчиками колечко за колечком, собирая колонку, а его жена, стоя перед тисками, протягивала золотую нить сквозь волочильню. Маленький горн при дневном свете бросал розовый отблеск.

— Да, это я, — сказала Жервеза. — Вас это удивляет? Не мудрено. Ведь мы на ножах! Но я пришла не ради себя, да и не ради вас, сами понимаете… Я пришла ради мамаши Купо. Да, я хочу знать, уж не ждете ли вы, чтобы чужие подавали ей на бедность?

— Ну и влетела, нечего сказать! — пробормотала г-жа Лорийе. — Надо же иметь такую наглость!

Она повернулась к Жервезе спиной и снова принялась тянуть свою нить, стараясь показать, что ей нет никакого дела до невестки. Но тут Лорийе поднял мертвенно-бледное лицо и закричал:

— Что такое? В чем дело?

Однако он отлично все слышал и потому продолжал:

— Опять какие-то сплетни, да? Мамаша Купо тоже хороша, вечно всем жалуется, вечно ноет. Однако третьего дня она обедала у нас. Мы делаем для нее все, что можем. Но мы еще не нашли золотой жилы. А если старуха будет бегать и наговаривать на нас соседям, пусть у них и остается: нам не нужны шпионы.

Он снова взялся за цепочку, тоже повернулся к Жервезе спиной и добавил с неохотой:

— Если все будут давать по сто су в месяц, мы тоже дадим сто су.

Жервеза уже успокоилась, ее пыл охладел при взгляде на их ехидные лица. У Лорийе ей всегда было не по себе. Опустив глаза и разглядывая деревянную решетку, под которую падали обрезки золота, она стала говорить спокойно и рассудительно. У мамаши Купо трое детей; если каждый даст в месяц по сто су, получится всего пятнадцать франков — этого слишком мало, на такие деньги не проживешь; надо давать по крайней мере втрое больше. Но тут Лорийе поднял крик. Еще что? Откуда ему взять пятнадцать франков в месяц, воровать, что ли? Люди, право, дураки, они считают его богачом, только потому что он имеет дело с золотом. Потом он принялся ругать мамашу Купо: по утрам она не может обойтись без кофе, вечером пьет стаканчик вина, — словом, разыгрывает из себя барыню. Черт возьми! Каждый любит себя побаловать. Но что поделаешь? Коли ты не сумел отложить ни гроша на черный день — бери пример с других и потуже затягивай пояс. Да к тому же мамаша Купо вовсе не так стара и еще может поработать; небось, когда ей надо выловить в горшке кусок пожирней, так и глаза у нее видят совсем неплохо; просто она хитрая старуха и норовит понежиться на чужой счет. Даже будь у него деньги, он считал бы грехом помогать лентяям.

Однако Жервеза терпеливо и спокойно возражала, стараясь их убедить. Ей хотелось вызвать в них жалость к старухе. Но вскоре муж перестал ей отвечать. А жена нагнулась над горном и очищала цепочку в маленькой медной кастрюльке с кислотой, которую держала за длинную ручку над огнем. Она по-прежнему стояла к Жервезе спиной, как будто ее тут и не было. А Жервеза продолжала говорить, глядя на грязную, закопченную мастерскую, где Лорийе столько лет работали не разгибая спины, в залатанном, засаленном платье и постепенно от долгого отупляющего труда становились такими же бесчувственными, как их старые ржавые инструменты. Вдруг ее снова охватил гнев, и она закричала:

— Ну и ладно! Подавитесь вы вашими деньгами! А я возьму мамашу Купо к себе. Слышите? На днях я бездомную кошку подобрала, а вашу матушку и подавно подберу. У меня она будет есть вволю, будьте покойны, найдется для нее и кофе и рюмка вина! Боже мой! Что за мерзость! Ну и семейка!

Госпожа Лорийе разом обернулась. Она взмахнула кастрюлькой, как будто хотела плеснуть кислотой Жервезе в лицо, и забормотала, задыхаясь:

— Убирайтесь вон, пока я не наделала беды! И не думайте получать сто су, я не дам ни гроша! Ишь ты, сто су! Как бы не так! Вы возьмете себе мамашу в прислуги, а мои сто су пойдут вам на лакомства. Если она будет жить у вас, пусть хоть с голоду подыхает, я не пришлю, для нее и стакана воды, так ей и передайте! А теперь убирайтесь! Вон отсюда!

— Ну и ведьма! — крикнула Жервеза и со всей силы хлопнула дверью.

На другой день Жервеза взяла к себе мамашу Купо. Она поставила ее кровать в комнату Нана — в тот самый чулан, который освещало круглое окно под самым потолком. Переезд был несложен: у мамаши Купо, кроме кровати, был только старый ореховый шкаф, стол и два стула; шкаф поставили в каморку с грязным бельем, стол продали, а стулья отдали в починку. Вечером, после переселения, старушка, стараясь быть полезной, уже вымела прачечную и помыла посуду, очень довольная, что выпуталась из беды. Супруги Лорийе чуть не лопались от бешенства, тем более что г-жа Лера на днях опять помирилась с Купо. Незадолго перед тем сестры сцепились по поводу Жервезы: цветочница посмела похвалить ее за заботу об их матери, а потом, увидев, что сестра злится, и желая ее поддразнить, принялась восхищаться глазами прачки — чудесные глаза, так и сверкают; после этого они надавали друг другу оплеух и поклялись никогда больше не встречаться. Теперь г-жа Лера частенько приходила по вечерам в прачечную и забавлялась, слушая бесстыдные шутки Клеманс.

Прошло три года. За это время все не раз ссорились и вновь мирились. Жервеза не обращала внимания ни на Лорийе, ни на Бошей, ни на кого из тех, кто ее осуждал. Если она им не угодила, — что ж, пусть поищут другую! Она зарабатывала, сколько ей было нужно, а это самое главное. В квартале Жервеза понемногу завоевала всеобщее уважение, потому что редко с кем так приятно было иметь дело, как с нею: она не мелочная, не придира и платит сполна. Жервеза покупала хлеб у г-жи Кудлу, на улице Пуассонье, мясо у толстяка Шарля, на улице Полонсо, а бакалею у Леонгра, на улице Гут-д’Ор, почти напротив своей прачечной. Франсуа, хозяин винной лавки на углу, приносил ей вино на дом, корзинами по пятьдесят бутылок. Ее сосед, угольщик Вигуру, у жены которого, наверно, все ляжки были в синяках, потому что ее вечно щипали мужчины, продавал Жервезе кокс по цене газовой компании. И, надо правду сказать, поставщики обслуживали ее на совесть: они твердо знали, что не прогадают, если будут внимательны к ней. Поэтому, когда она ненадолго уходила из прачечной, простоволосая, в шлепанцах, все наперебой здоровались с ней, а она чувствовала себя здесь как дома; соседние улицы были словно естественным продолжением ее квартиры, с широко открытой дверью, выходившей прямо на тротуар. Теперь, отправляясь по делам, она не спешила возвращаться домой и чувствовала себя счастливой, видя кругом столько знакомых. В те дни, когда Жервеза не успевала состряпать обед, она брала готовые блюда в харчевне, помещавшейся в их же доме по ту сторону ворот, и болтала с хозяином, стоя в большом зале с широкими запыленными окнами, сквозь которые просвечивал тусклый свет огромного двора. А возвращаясь домой с тарелками и мисками в руках, она частенько останавливалась перед открытым окном в первом этаже потолковать с соседкой и заглядывала в убогое жилище какого-нибудь сапожника, с неубранной постелью, разбросанными по полу тряпками, колченогими детскими кроватками и глиняной чашкой для вара, полной черной жижи. Но больше всех соседей она уважала часовщика, чистенького господина в сюртуке, который постоянно ковырялся в часах крохотными инструментами; она часто переходила улицу, чтобы поздороваться с ним, и смеялась от удовольствия, задерживаясь перед узкой, как шкаф, мастерской, где весело тикали маленькие стенные часики и, торопливо перебивая друг друга, все разом отсчитывали время.

VI

Как-то осенью, после обеда, Жервеза отнесла белье заказчице на улицу Порт-Бланш и, возвращаясь в сумерках домой, вышла на улицу Пуассонье. Утром прошел дождь, и в мягком, теплом воздухе пахло сыростью от грязной мостовой. Громоздкая корзина стесняла Жервезу, она запыхалась и шла, медленно передвигая ноги, невольно отдаваясь какому-то смутному желанию, которое нарастало в ней вместе с усталостью. Пожалуй, она съела бы чего-нибудь вкусненького. Подняв глаза, она прочитала на дощечке надпись: «Улица Маркаде», и ей вдруг пришло в голову заглянуть в кузницу к Гуже. Он уже раз двадцать приглашал ее зайти к нему в мастерскую посмотреть, как куют железо. А чтобы рабочие чего не подумали, она может спросить Этьена и сделать вид, что пришла только ради сына.