Эмиль Золя - Западня

• Название: Западня
• Автор: Эмиль Золя
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1962

В шестой том Собрания сочинений Эмиля Золя (1840–1902) вошел роман «Западня» из серии «Ругон-Маккары».

Под общей редакцией И. Анисимова, Д. Обломиевского, А. Пузикова.

---

— Музей закрывается! Музей закрывается! — послышались зычные голоса служителей.

И свадебный кортеж чуть не заперли в музее. Пришлось служителю стать во главе процессии и проводить ее к выходу. Забрав зонтики в гардеробе, они вышли во двор Лувра и облегченно вздохнули. Мадинье вновь обрел самоуверенность: ему надо было повернуть налево, вот в чем его ошибка; теперь он вспомнил, что драгоценности находятся налево. Однако все уверяли, что им было очень интересно.

Пробило четыре. Надо было как-то провести два часа, оставшиеся до обеда. Решили прогуляться, чтобы убить время. Дамы очень устали и хотели бы посидеть; но никто не предлагал угощения, и все двинулись вперед по набережной. Тут вновь хлынул дождь, да такой сильный, что наряды дам пострадали, несмотря на зонты. Г-жа Лорийе, для которой каждая капля на платье была что острый нож, предложила укрыться под Королевским мостом; впрочем, если другие не согласны, она отправится туда одна. И все спрятались под мостом. Там оказалось очень мило. Право, ей пришла блестящая мысль! Дамы расстелили на мостовой носовые платки и присели отдохнуть, расставив ноги; они обеими руками срывали траву, пробивавшуюся между камнями, смотрели, как течет темная река, и им казалось, что они попали за город. Мужчины для развлечения громко кричали, пробуждая гулкое эхо под арками моста. Бош и Биби Свиной Хрящ по очереди во все горло выкрикивали ругательства и хохотали до упаду, когда эхо возвращало их обратно. Охрипнув от крика, они набрали плоских камешков и принялись бросать их рикошетом по воде. Дождь перестал, но компания чувствовала себя так уютно, что и не думала уходить. По маслянистой поверхности Сены плыли старые пробки, картофельные очистки, всевозможные отбросы и крутились в водовороте под мостом, задерживаясь в темной, зловещей воде под тенью сводов; наверху над их головой по мосту громыхали омнибусы и экипажи, кипела шумная жизнь Парижа, а отсюда они видели слева и справа одни только крыши, — как будто выглядывали из ямы. Мадемуазель Реманжу вздыхала: если б тут еще были деревья, говорила она, то это место очень напоминало бы уголок на Марне, где она бывала в 1817 году с одним юношей, которого оплакивает до сих пор.

Наконец Мадинье сказал, что пора двигаться. Они тронулись через Тюильрийский сад, где стайки ребятишек, игравших в мяч или гонявших обруч, расстроили строгий порядок шествия. Когда они вышли на Вандомскую площадь и остановились, глядя на колонну, Мадинье любезно предложил дамам взобраться наверх и полюбоваться Парижем. Его предложение показалось компании очень забавным. Да, да, надо подняться, им будет что вспомнить потом! К тому же это очень интересно для тех, кто никогда не лазил выше сеновала.

— И вы думаете, что Хромуша доковыляет туда на своей подставке? — пробормотала г-жа Лорийе.

— Ну, а я готова взобраться наверх, — сказала г-жа Лера, — только с условием, чтобы позади меня не шел мужчина.

И вся компания начала взбираться внутри колонны по узенькой винтовой лестнице. Двенадцать человек карабкались гуськом, спотыкаясь на стертых ступеньках и хватаясь за стены. Когда стало совсем темно, всех разобрал неудержимый хохот. Дамы визжали. Мужчины щекотали их и щипали за икры. Но, право, глупо было поднимать такой крик: ведь можно сделать вид, будто по ногам шмыгают мыши. Да и шутки не заходили слишком далеко, кавалеры умели вовремя остановиться, соблюдая приличия. Потом Бош придумал новую забаву, которую все подхватили: они то и дело окликали г-жу Годрон и спрашивали, не застряла ли она, протиснулся ли ее живот. Подумать только, что случилось бы, если б она застряла и не могла двинуться ни взад, ни вперед! Ведь если она закупорит проход, они никогда не выберутся наружу! И все так громко смеялись над животом беременной женщины, что колонна и та сотрясалась. Бош совсем разошелся и заявил, что, пока влезешь по этой трубе, можно состариться, она прямиком ведет на небо. И он пугал дам, крича, что колонна качается. А Купо ничего не говорил; он шел позади Жервезы, обняв ее за талию, и чувствовал, как она прижимается к нему. Они внезапно вышли на свет в ту минуту, когда он целовал ее в шею.

— Хороши, нечего сказать! Ну что ж, продолжайте, не стесняйтесь! — воскликнула г-жа Лорийе с видом оскорбленной невинности.

Биби Свиной Хрящ, казалось, был взбешен и ворчал сквозь зубы:

— Этакий подняли галдеж! Я даже не мог сосчитать ступеньки.

Господин Мадинье, выйдя на площадку, тотчас принялся показывать памятники и здания. Но г-жа Фоконье и мадемуазель Реманжу ни за что не хотели приблизиться к перилам: при одной мысли о мостовой внизу у них сосало под ложечкой; они только выглядывали из-за маленькой дверки. Г-жа Лера была посмелее и обошла кругом узенький балкон, прижимаясь к бронзовому куполу колонны. Жутко подумать, что стоит только перешагнуть через перила и… Вот был бы прыжок, черт подери! Мужчины, слегка побледнев, смотрели вниз на площадь. Казалось, ты повис в воздухе и ничто тебя не держит. Нет, честное слово, от такой высоты трясутся поджилки. Мадинье советовал всем поднять глаза и смотреть вдаль: тогда не так кружится голова. И он продолжал показывать пальцем: вон Дом инвалидов, вон Пантеон, собор Парижской богоматери, башня св. Иакова, холмы Монмартра. Тут г-же Лорийе захотелось узнать, виден ли бульвар Ля Шапель и трактир «Серебряная мельница», где они будут обедать. Все принялись искать, проспорили минут десять и даже перессорились: каждый уверял, что ресторан находится не там, а совсем в другой стороне. Вокруг них раскинулся серый бескрайний Париж с синеватыми далями, глубокими долинами и целым морем громоздившихся друг над другом крыш; весь правый берег Сены лежал в тени, под тяжелой тучей, нависшей над ним как большое медно-красное полотнище; а с краю, из-под этой тучи, окаймленной золотой бахромой, пробивался широкий сноп света и зажигал на левом берегу окна, переливавшиеся тысячью огней; весь этот уголок города ярко сверкал, выделяясь на чистом, омытом грозою небе.

— Стоило лезть на эту вышку, чтобы переругаться! — злобно воскликнул Бош, спускаясь по лестнице.

И все молча двинулись за ним, надутые, сердитые, слышался только топот множества ног по каменным ступенькам. Внизу Мадинье хотел расплатиться, но Купо отстранил его и сунул сторожу двадцать четыре су — по два су с человека. Было уже около половины шестого, самое время возвращаться. Назад пошли по бульварам и через предместье Пуассоньер. Однако Купо считал, что на этом нельзя закончить прогулку, и потащил всех в винный погребок, выпить по рюмке вермута.

Обед был заказан на шесть часов. В «Серебряной мельнице» свадьбу дожидались уже двадцать минут. Г-жа Бош, поручив привратницкую соседке, сидела в зале на втором этаже и болтала с мамашей Купо перед накрытым столом; а Клод и Этьен возились на полу и бегали среди вереницы стульев. Когда Жервеза вошла в комнату и взглянула на детей, которых не видала с самого утра, она усадила их к себе на колени и принялась ласкать, осыпая поцелуями.

— Они были умниками? — спросила она у г-жи Бош. — Надеюсь, они не очень вам докучали?

Тут привратница стала пересказывать уморительные словечки этих пострелят, а Жервеза снова взяла их на руки и в порыве горячей нежности прижала к груди.

— А все-таки это ужасно глупо со стороны Купо, — говорила г-жа Лорийе другим дамам в глубине зала.

Жервеза была весь день спокойной и приветливой. Но после прогулки ей взгрустнулось; порой она задумчиво поглядывала на мужа и на супругов Лорийе. Она замечала, что Купо пасует перед сестрой. Накануне он кипятился, кричал, что поставит родных на место, если они вздумают распускать свои ядовитые языки. Но она видела, что в присутствии Лорийе он робеет, поджимает хвост, ловит каждое их слово и до смерти боится их рассердить. И это тревожило молодую женщину, она страшилась за будущее.

Теперь ждали только Бурдюка, который все не появлялся.

— Ну уж дудки! — закричал Купо. — Давайте садиться за стол. Увидите — он живо прибежит. У него редкий нюх — чует жратву за три версты! Неужели он все еще торчит на дороге в Сен-Дени? То-то забавляется, должно быть!

Развеселившаяся свадьба расселась вокруг стола, грохоча стульями. Жервеза заняла место между Лорийе и Мадинье, а Купо между г-жой Фоконье и г-жой Лорийе. Остальные гости устроились кто где хотел, потому что если места распределяются заранее, то всегда начинаются споры и обиды. Бош уселся возле г-жи Лера, Биби Свиной Хрящ оказался между мадемуазель Реманжу и г-жой Годрон. А г-жа Бош с мамашей Купо устроились в самом конце стола; они присматривали за детьми, резали им мясо и следили, чтоб малыши поменьше пили вина.

— Разве никто не прочитает молитвы? — спросил Бош, в то время как дамы расправляли юбки и прикрывали колени краем скатерти, чтобы не насажать пятен.

Но г-жа Лорийе не любила таких шуток. Суп с вермишелью почти остыл, и его съели очень быстро, с хлюпаньем втягивая полные ложки. Прислуживали два официанта в засаленных куртках и белых фартуках сомнительной чистоты. Через раскрытые окна, выходившие во дворик с тремя акациями, в комнату вливался нежный свет теплого, омытого грозой вечера. Деревья, выросшие в этом сыром углу, бросали зеленоватый отсвет в прокуренный зал, и тени листьев плясали на сырой, пропахшей плесенью скатерти. В обоих концах зала висели засиженные мухами зеркала, и, отражаясь в них, стол казался бесконечным; вдаль уходили ряды массивной пожелтевшей посуды, на которой царапины казались черными от застывшего в них жира. Всякий раз, как появлялся официант, дверь в кухню громко хлопала, и в комнату врывался резкий запах подгоревшего сала.